МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЙ КОД

1. Политологическая путаница

Множество проблем в политической жизни нашего общества связано с отсутствием ясной политологической картины. Это не случайное явление. Ясность в данном вопросе и строгое определение позиций резко сократили бы поле возможностей для любителей “политического темнилова”, конформистов, авантюристов и приспособленцев всех мастей, а также осложнили бы исполнение подрывных заданий прямым идеологическим диверсантам. Кроме того, необходимо учитывать и позднесоветскую подготовку подавляющего большинства тех кадров, которые составили основу политологических и аналитических групп в нашем обществе. В условиях позднего советизма интеллектуальная стагнация достигла своего пика. Большинство высших партийных чинов и политологов (референтов) того времени едва ли были способно квалифицировать советскую идеологию как “левую”. Для них это был абсолютный центр, а все остальное — отклонения, вправо или влево (причем куда именно, вопрос был туманный, но в силу его абстрактности, не столь и принципиальный). С такой начальной точкой, где все сводилось либо к утверждению советизма (конформизм), либо к его отрицанию (нонконформизм), полноценной политологической карты идеологий, адекватного аналитического кода, естественно, составить было невозможно.

Именно по этой причине мы сталкиваемся сегодня с такими вопиюще абсурдными политологическими заключениями, типа отнесения Киселевым ЛДПР Жириновского к “крайне левым” или безумным спорам о “правом” или (и?) “левом” центре. Весь этот разительный непрофессионализм отнюдь не безвреден. Он не только свидетельствует об убогости нашей аналитической прослойки экспертов, но, увы, может привести к колоссальным трагедиям в реальной политике. Все те ужасы, которые реформаторы устроили стране и народу, имеют в своей основе — по мимо всего прочего — и чисто концептуальную, политологическую подоплеку.

Несмотря на давнее наше стремление внести в этот вопрос предельную ясность (первая статья под псевдонимом “Л.Охотин”, разбирающая сущность проблемы, появилась в “Советской России” еще в 1993 году), скудость результатов и навязчивое повторение — как официозными, так и оппозиционными — аналитиками грубых политологических ляпсусов, заставляет снова вернуться к базовой схеме идеологий.

2. Примеры применения схемы

На схеме мы видим объяснение всех парадоксов, обычно сопровождающих поверхностные политологические суждения. К примеру, реформаторов в России относят то к левым, то к правым. Точно также, то к левым, то к правым, относят и оппозицию. На данной схеме наглядно видно, что либерал-демократы — а именно ортодоксальная либерал-демократическая позиция и была истинным мировоззрением наиболее последовательных реформаторов (Гайдара, Козырева, Чубайса, Новодворской и т.д.) — сочетают в себе правую экономическую линию (рынок — черта правой экономики) и левую политическую линию (демократия — черта левой политики).

Вместе с тем, объясняется и феномен т.н. “красно-коричневых”, т.е. нас, патриотической оппозиции. В случае типичного патриота в наиболее распространенном мировоззренческом сочетании наличествуют элементы левой экономики (социализм) и правой политики (консерватизм). В политологии это называется мировоззрением “третьего пути” или “консервативной революцией”.

Между основными секторами политологического круга существуют промежуточные позиции. К примеру, полноценная и последовательная левая идеология — левая без всяких дополнений — сочетает в себе левую демократическую политику (индивидуализм, прогрессизм, эгалитаризм, интернационализм, сциентизм, эволюционизм, атеизм, дух Просвещения и т.д.) и левую же экономику (социализм, контроль над распределением, стремление к равному разделу результатов труда, наконец, коммунизм). Именно эта мировоззренческая левая модель главенствовала в СССР. Она строго соответствует понятию о “социал-демократии”, и именно так — “социал-демократической” — называлась в начале партия большевиков — РСДРП. Позже от названия “социал-демократическая” отказались, чтобы подчеркнуть отличие от европейской социал-демократии, которая сделала (еще при Каутском) решительный шаг в сторону “просто демократии”, и даже “либерал-демократии”, отказавшись от крайностей левой экономики — от коммунизма и большевизма (ленинизма). Цветом классической левой позиции был, естественно, красный.

В царской России доминировало прямо противоположное (по отношению к социал-демократии) сочетание экономических и политических элементов. Это была чисто “правая” платформа. Правая рыночная экономика соседствовала с правой консервативно-националистической политикой. Символическим цветом этого комплекса был белый.

Февральская Революция соответствовала идеологическому повороту на 90 градусов относительно платформы царизма, но идеологическая инерция занесла стрелку еще левее, в сторону большевиков. Октябрьская Революция была сдвигом на 90 градусов от Февральской. А в некоторые периоды НЭПа и при Сталине, ее зашкаливало еще дальше, вплотную к “третьему пути”. Идеологом такой эволюции советской власти — в сторону национал-большевизма и консервативной революции (нижняя точка на нашей схеме) — были сменовеховцы (Устрялов, Ключников и т.д.) и евразийцы (Савицкий, Карсавин, Эфрон и т.д.). С другой стороны — справа — к этой третье-путистской (красно-белой) точке приближались некоторые европейские режимы 20-х — 30-х годов.

Классический Запад — тоже не без шараханий (как левых, так и правых) — упорно двигался к иной, оптимальной для его мировоззренческой истории, точке — к либерал-демократии, т.е. к сочетанию левой политики и правой экономики. Это и есть либеральная демократия, образцовый идеологический комплекс Запада, достигший своего максимального и наиболее чистого развития в США. В идеологическом и политологическом смысле, “американизм” и либеральная демократия — тождественны.

В 60-е годы и на самом Западе явно наличествовал резкий крен влево — к социал-демократии и даже к социализму. Но все эти тенденции были освоены, переварены и преодолены капитализмом (правая экономика) и вошли составной частью в общую картину либерал-демократического ансамбля. В этом смысле показательно смещение акцента от правой Англии (где рыночный либерализм, торговый строй, соседствует с картинной монархией) к США, где тот же рынок сопряжен с (отчетливо декларируемыми) эгалитаризмом, демократизмом и индивидуализмом.

Примеров политологической раскладки в соответствии с данной схемой можно привести неограниченное количество. В принципе, любому человеку (не говоря уже о профессиональных политологах), желающему разобраться в современной политической действительности, крайне полезно вырезать (или скопировать иным способом) данную схему и пользоваться ей постоянно, подыскивая самостоятельно новые и новые примеры и исторические иллюстрации.

3. Политология и геополитика

Изложим соображения, делающие схему еще более наглядной. Если сопоставить данную политологическую модель с геополитическими закономерностями, — т.е. с делением всего мира на сухопутный (континентальный, евразийский) и морской (атлантический) цивилизационные полюса, — то в глаза бросается следующая симметрия. — Либеральная демократия, т.е. сочетание правой экономики с левой политикой, точно соответствует магистральному направлению развития Запада, морской цивилизации, атлантизма, мондиализма и талассократии. И не случайно во главе всего западного мира утвердилась именно та держава, которая наиболее полно отвечает политологической конструкции либерал-демократизма — США. В данном случае политология и геополитика на разных уровнях фокусируются на одном и том же явлении — американизме. С геополитической точки зрения — это крайний Запад, законченное выражение “морской цивилизации”, Новый Карфаген, суммирующий ориентации всех предшествующих талассократических цивилизаций. А с политологической точки зрения, США воплощают в себе триумф сочетания правой экономики с левой политикой, причем эта модель была заложена в самой основе данного — во многом искусственного, почти экспериментального — государства, как применение на практике осознанных тенденций европейского развития в их чистом, незапятнанном “реальной историей” виде.

Европа не смогла довести до конца этот политологический опыт. Она осталась пленницей левой социал-демократии (особенно укоренной во Франции) и правым либерал-консерватизмом (классически представленным в Англии). Попытки же Германии и Италии в 20-30-е выйти на “третий путь” не удались в силу их геополитической непоследовательности и не законченности, а также в результате эффективного противодействия конкурирующих идеологий Запада и их агентов влияния.

С другой стороны, прямо противоположная политологическая позиция — консервативно-революционный полюс — исторически тяготела именно к сухопутной, континентальной, евразийской перспективе. Русские евразийцы (Савицкий, Трубецкой, Алексеев) одними из первых подметили такое совпадение, распознав даже под чисто левой фразеологией большевиков неосознанное стремление к идеократии национального толка (т.е. к “третьему пути”). Сменовеховцы и Устрялов пошли еще дальше и предложили рассматривать сам большевизм как “русскую форму консервативной революции, лишь внешне оформленную под марксизм”. Как бы то ни было, “третий путь” есть естественная модель евразийской геополитики, ее наиболее органичное и адекватное мировоззренческое выражение.

Геополитическая модель, выделяющая два основных полюса — атлантизм (Запад) и евразийство (Восток) — прекрасно иллюстрирует тот фундаментальный, центральный исторический факт, что главное цивилизационное противостояние разворачивается не между правыми и левыми в широком смысле, не между их различными модификациями и историческими воплощениями, а между двумя цивилизационными полюсами, которым на карте идеологий соответствуют либерал-демократия (атлантизм, Запад) и “третий путь” (евразийство, Восток). Нерв идеологической истории проходит между двумя противоположными сочетаниями правого и левого — между сочетанием правой экономики с левой политикой (либерал-демократия) и сочетанием правой политики с левой экономикой (консервативная революция).

4. Два значения термина “центр”

Либерал-демократия является для атлантистских политологических моделей абсолютным центром. Справа от этого центра лежат “республиканцы”, т.е. те, кто к правой рыночной экономике стремятся добавить консервативную политику, а слева от него — “демократы”, на своем крайнем фланге, заигрывающие с социализмом. На схеме ясно видно, что для такого атлантистского центра всякое зашкаливание за точку социал-демократии слева или либерал-консерватизма справа представляет собой “политический экстремизм”. Это закономерно и почти банально. Гораздо интереснее другое.

Дело в том, что для евразийского континентального ансамбля, осью которого по единодушному мнению всех геополитиков является Россия, мировоззренческая структура политического центра должна быть прямо противоположной. Абсолютный евразийский центр — это сочетание правой политики с левой экономикой, т.е. третий путь, консервативная революция. Именно такая идеологическая модель и является самой устойчивой, органичной, логичной и исторически оправданной для континентального государства. Следовательно, центризм (а значит и экстремизм) должен определяться здесь прямо противоположным образом. Атлантистский центризм — это либерал-демократия. Евразийский центризм — с точностью до наоборот — третий путь. При этом, для евразийского центра экстремизмом является все то, что располагается левее социал-демократии (т.е. просто “демократия”) и правее либерал-консерватизма (т.е. либералы-рыночники).

Цивилизационный плюрализм, который вытекает из самой сущности геополитического подхода, обнаруживает здесь строгую обратную симметрию.

5. Концептуальное преступление реформаторов и цивилизационный выбор

В связи с такими закономерностями напрашивается два важнейших вывода, имеющих самое прямое отношение к насущной политической истории нашего народа.

Во-первых, колоссальным политологическим и мировоззренческим заблуждением (если не сказать преступлением) реформаторов было некритическое, имитационное перенесение атлантистской модели политологии — с ее своеобразным определением центра и периферии (экстремизма) — на российскую почву. В результате чего, вместо смещения советской идеологической конструкции на 90 градусов в евразийскую сторону, к центру — что было бы органично, логично и исторически обосновано— произошло искусственное и травматическое, насильственное изменение курса на 90 градусов в прямо противоположном направлении. Если рудименты “левой” политики препятствовали адекватному развитию советского строя, порождали в нем логические противоречия, комплексы, фигуры умолчания, нарушение гармонии между “социальным бытием” и “социальным сознанием”, то надо было реформировать СССР в евразийском ключе, двигаясь к реальной модернизации и подлинному мировоззренческому плюрализму. Реформаторы же поступили обратным образом, они стали экстремистски и безответственно разрушать даже те элементы советского ансамбля (левую экономику), которые были вполне органичны, стремясь превратить укорененно евразийское общество — не способное по своей природе быть каким-то еще — в отвратительную и несбыточную карикатуру на атлантистский Запад.

Катастрофу реформ, их разрушительное содержание и их позорный крах можно трактовать по разному. С чисто политологической точки зрения они были обречены не из-за полной неадекватности их реализаторов, а из-за абсолютно ошибочной чисто теоретической предпосылки. Вот как много может значить в реальной жизни скоропалительная чисто референтурная имитация реальной компетентности. (Повторение этой трагедии грозит и нынешних правителям, да и вождям патриотической оппозиции, если они сохранят привычку опираться на традиционные — несостоятельные и неадекватные — позднесоветские аналитические структуры, лишь симулирующие политологическую и аналитическую адекватность).

Во-вторых, понятие “центризм” нещадно эксплуатируется в современном политическом дискурсе. Но содержание этого понятия не расшифровывается. Здесь надо тоже поставить точки над i. Если мы переходим к адекватной, объективной и исторически предопределенной для России евразийской геополитической модели, то единственным нормальным “центризмом” является сочетание правой политики (консерватизм, патриотизм, национальная идея, государственность, нравственность, историчность) с левой экономикой (социализм, социальная справедливость, социальная ориентация). Органичный евразийский центризм может быть только таким и никаким иным. При этом любопытно, что такой последовательный “центризм” должен самым беспощадным образом порвать всякую связь с мировоззренческой, политологической и геополитической инерцией прежних реформаторов Истинно евразийские реформы должны проходить в прямо противоположном (по отношению к либерал-демократическому) ключе. Иными словами, как это ни парадоксально, но настоящий центризм в современной России должен быть революционным.

Правым центром в такой ситуации будет веер тех партий и движений, которые ставят акцент на правой политике. Но там, где правых заносит в апологию рынка, должен стоять жесткий барьер. Радикальный либерализм, апология “свободного рынка” в евразийском ансамбле есть не что иное, как форма экономического экстремизма. И квалифицироваться это должно соответствующим образом.

Подлинным левым центром станет собсвтенно социал-демократия, т.е. социалистический фланг, стремящийся максимально удалиться от правой, консервативно-патриотической политики. Он будет терпим, пока точка социал-демократии не будет пройдена в политически левом секторе, в сторону “просто демократии”. Требования “прогрессизма”, “атеизма”, “индивидуализма” и т.д., неотделимые от классической демократической политики, в данном контексте должны рассматриваться как формы политического экстремизма.

Вся ныне существующая путаница в определениях “центра”, “левого центра”, “правого центра”, “экстремизма” и т.д. происходит из-за того, что недостаточно ясно определен базовый курс российского общества. Крах реформаторов-западников, либерал-демократов очевиден. Режим их правления окончен. Но существует определенная инерция, и не все политологические понятия (увы!) очищены еще от темного наследия их трагического для страны и народа идеологического властвования.

Скорее всего, “исправление имен” — дело времени. И при адекватной политологической компетентности социально и политически активных граждан, а также при сохранении нынешнего прагматически евразийского, умеренно патриотического правительства, все вещи в недалеком будущем должны встать на свои места.