А.Г. Дугин. Обществоведение. Часть 3. Раздел 10.

Раздел 10 ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО

 

 

 

Понятие о «человеке». Человек как общественное явление. Мы  привыкли считать, что человек – это нечто само собой разумеющееся и не требующее определений, объяснений и описаний. На самом деле, это далеко не так. В разных культурах и цивилизациях, на разных исторических этапах понимание человека существенно различается. Определение человека, его статус, его природа, его идентичность в огромной мере зависят от общества. Человек – это существо общественное; его самосознание, самоопределение и самооценка полностью формируются тем обществом и той культурой, где он живет. Одни общества понимают под «человеком» одно. Другие – другое. Осмысление природы, сущности и идентичности человека зависит от того мировоззренческого кода, который утвердился в каждом конкретном обществе.

Родовое определение. «Мыслящее животное» (Аристотель). Древне-греческий философ Аристотель (384 –322 до н.э.) определил человека как «мыслящее животное». Стремясь найти те признаки, которые фундаментально отличали бы человека от других видов, он в качестве главного выделил способность мыслить, наличие у людей ума, сознания, разума. При этом Аристотель признает в человеке и животное начало, которое сближает его со зверьми.
Древние греки были уверены в существовании иных мыслящих существ – богов, полубогов, духов и т.д. Но эти существа понимались как явления духовные и психические, не обладающие физическим организмом и материальностью. Только в человеке греки признавали  сочетание мысли и животного начала. Мысль сближала человека с богами. Тело – с животными. Обладание обоими качествами представляло собой уникальную встречу двух природ, что ставило человека в центр мироздания, делало его «посредником» между мирами, промежуточным элементом, соединяющим материальное с нематериальным.
Такое определение человека подчеркивает его двойственность и дает возможность рассматривать и изучать его с биологической (животной) и рассудочной (духовной) стороны. Подобная двойственность в понимании человека в разных формах присуща всем культурам, религиям и научным теориям, так как наличие у человека разума и материального животного организма является наиболее несомненными и самоочевидными его характеристиками. Животное и мыслящее начала задают рамки всех возможных истолкований человека.
На одном полюсе человек приравнивается к чистому духу, разуму, сознания, где животное начало минимально. На другом -- человек видится как животное, но только с некоторыми анормально развитыми функциями, сформировавшимися в ходе эволюции в структуры логического мышления.
Человек как «политическое животное». Аристотель называет человека  еще и «политическим животным». Этим он хочет подчеркнуть, что среда обитания человека является рукотворной и коллективной, в отличие от естественной среды обитания животных. Человек способен пребывать только в упорядоченном общественном пространстве, образцом которого является греческий «полис» («город»), откуда  и произошел термин «политика». «Полис» есть человеческий мир, где действуют человеческие законы, определяющие нормы духовной и материальной культуры. В культуре важнейшую роль играют взаимосвязи между людьми, выстраивающие системы смыслов, содержания, ценностей. Люди получают от общества не только правила поведения, но и свое «я», так как само представление о личности, ее структуре и природе определяется в коллективном пространстве «полиса», понятого в широком смысле (как культура).
«Полис», «политика» у Аристотеля представляет собой, прежде всего, пространство «мысли», где разумная составляющая человеческого существа организует рассудочный порядок из животного хаоса, распространяя этот порядок на общество. Поэтому он и называет человека «политическим животным».
Связь в человеке мышления и деятельности. Человек есть существо деятельное. Деятельность есть приложение теоретических воззрений к окружающей среде. Какова философия общества, где живет человек, такова и структура деятельности, которая считается обязательной, престижной, почетной или позорной. Нет единого определения деятельности, как нет единого представления о человеке или о философии. В каждой культурной среде характер и смысл человеческой деятельности качественно различен.
Человек устроен так, что обязательно проецирует свое понимание мира на внешнюю среду.
Вся человеческая деятельность делится на две области – теоретическая и практическая. В отличие от расхожих представлений о различиях между «теорией» и «практикой», «теория» также представляет собой вид деятельности, причем более центральный и определяющий человека, нежели любой другой. Человек, как существо мыслящее, более всего ориентирован на «теоретическую практику». Основная работа проходит в сознании, в душе и духе человека. Философский труд является наиболее достойным видом «праксиса», где человек соприкасается со своей сутью как человека. Мысля, человек творит.
Но верно и обратное: творя, делая какую-то работу, человек мыслит. Основное различие между физическим трудом и мыслью состоит лишь в качестве среды: физическое действие расходует телесные силы и оперирует с плотными предметами, которые выступают как знаки; духовная деятельность потребляет силы души и осуществляется в тонкой стихии мыслей и интуиций, результатом чего является речь или текст, а иногда интуитивное понимание или волевая решимость.
Есть несколько теорий происхождения деятельности. Некоторые из них, например, христианская, воспринимают императив труда как наказание за грехопадение, т.е. труд сам по себе видится как нечто негативное, но, тем не менее, служащее делу спасения и искупления грехов. В евангельском сюжете повествуется о том, как палачи заставили Христа нести крест, на котором Он был распят, на Голгофу. Так, воплотившись в человека, даже Бог взял на себя тяжесть непосильного труда. Отсюда выражение – «неси крест свой». Это обязанность каждого христианина -- мужественно трудиться и справляться с препятствиями, так как это входит в условия человеческого существования. В рамках православной культуры честный труд становится путем ко спасению.
В марксистской философии природа труда осмысляется в духе дарвинизма, как следствие борьбы за выживание древними людьми. Вместе с тем, трудовая природа человека здесь наделяется позитивным нравственным началом: труд сам по себе есть благо, а отчуждение результатов труда – в форме присвоения прибавочной стоимости – есть зло. Так труд («праксис») становится этической и ценностной категорией, предопределяющей структуру всей марксистской идеологии.
Гедонистическая теория (учение о «наслаждении» как о высшей цели жизни – от греч. «гедоне», «наслаждение») рассматривает труд как чисто негативное явление, в котором выражается чисто внешняя необходимость, ограничивающая человеческую свободу, а высшей ценностью, напротив, является отдых и свободное время. Свобода в таком случае есть не свобода труда, но свобода от труда.
В разных философских учениях труду придается разное значение: где-то он воспринимается как нечто принудительное и внешнее, где-то как форма свободного выражения творческого начала, где-то как жизненная потребность человека, где-то как социальная необходимость, где-то как нравственный долг.
Единой теории деятельности не существует, в силу разнообразия культурных кодов и цивилизационных контекстов.
Человек в религиозном обществе. Душа и дух. Рассмотрим, как понимают человека религиозные культуры. Религиозные общества по своему типу делятся на две разновидности: монотеистические и немонотеистические. В каждой из этих систем существует различное представление о фундаментальной структуре человека.
Древние общества, где преобладали «естественные религии», главным в человеке считали духовные элементы, «душу». В религиозных культурах Древности человек приравнивается к его душе, а физическая составляющая считается «не очень значимым дополнением» – как одежда или предмет обихода. Тело понимается как временный инструмент души.
Тело смертно, а душа – бессмертна. В большинстве древних религиозных обществ бессмертие души понимается как ее существование до получения физического тела и после смерти. Все основное внимание при изучении человека падает на его душу. Человек здесь и есть душа, а значит, обладание человеческим телом, не является основным признаком. Отсюда вытекает теоретическая возможность человека  перевоплощаться в разные тела, в том числе и нечеловеческие. В пифагорейской теории «перевоплощения», а также у буддистов и индуистов считается, что душа человека может вселиться в животное или даже в неодушевленный предмет.  Сам Пифагор, по преданию, рассказывал, что в прошлых жизнях он был петухом.
Сама душа описывается в религии как имеющая в себе дав различных элемента: собственно индивидуальная душа, способная чувствовать и переживать, и сверхиндивидуальный бесстрастный дух, который есть прямое проявление божественного начала в человеке.
Души проходят через физические рождения, совершенствуются или, напротив, деградируют, меняются, страдают и радуются. Дух же остается неизменным, воплощая в себе постоянство божественной вечности. Душа – это малое «я» человека. Дух – его великое «я».
В таком представлении о человеке тело играет вспомогательную роль. К физической жизни, и соответственно к физическим потребностям, страданиям, желаниям и страстям в «естественных религиях» отношение ритуальное: сами по себе ценности они не представляют и вызывают не больше внимания, чем предметы личного быта. Смерть есть лишь эпизод, приключение, за которым следует новое рождение.
Бессмертие души в таких обществах понимается буквально, и культ предков призван установить прямые контакты живых с умершими. Вместе с тем, это формирует своеобразное «экологическое» отношение к природе: ведь населяющие ее существа -- вплоть до мельчайших -- могут таить в себе человеческие души. В буддизме эта теория развита до своего логического предела, и буддистские отшельники и монахи, стремящиеся не причинять вреда никаким живым существам, стараются даже не делать резких жестов – ведь они могут невзначай стать причиной гибели летающей в воздухе мошкары.
Бессмертие души в  монотеизме. Тело как преграда. Бессмертие человеческой души в монотеистических религиях (иудаизм, христианство, ислам) существенно отличается от «естественных религий» (даосизм, конфуцианство, индуизм, язычество и т.д.). Здесь человеческая душа также мыслится бессмертной, но это бессмертие ограничено с одной стороны, идея перевоплощений в разные тела отсутствует. Бог-Творец создает душу вместе с телом, до этого души не существует. Душа переживает смерть и продолжает, будучи раз сотворенной, жить вечно. После смерти  она пребывает в особых областях невидимого мира (в раю или в аду), ожидая там Воскресения и Страшного Суда.
Особенностью монотеистических религий является идея, что земная жизнь не просто эпизод в череде перевоплощений души, но место ее решающего испытания: если душа, воплощенная в тело, правильно проживает земной срок и выполняет подвиги Веры, то после смерти она «спасается» (попадает в рай). Если она сбивается с правильного пути, после смерти ей грозят «страдания» и «ад». И этой посмертной участи уже ничто не может изменить.
В монотеистических религиях роль земного существования -- и соответственно тела – резко возрастает. Но тело становится важным не само по себе, а из-за того значения, которое имеет для души правильное прохождение испытания физическим бытием. В монотеизме человек это тоже, в первую очередь, душа, но тело здесь не второстепенный малозначимый элемент, а некое антагонистическое начало, препятствие, обладающее своей логикой и своим бытием. Укротить плоть, подавить ее голос и ее желания, подчинить ее душе, а затем и преобразить ее с помощью высшего внутреннего света – таковы этапы человеческой судьбы в монотеистических религиях. Двойственность человеческой природы, состоящей из бессмертной души и смертного тела, приобретает здесь новый драматизм.
Христианская антропология. Обожение. Христианское учение о человеке (христианская антропология) дополняет общее монотеистическое представление о бессмертной душе, созданной Творцом вместе с телом, важнейшим элементом, отсутствующим и в иудаизме, и в исламе – идеей воплощения Бога. Христиане верят, что в человеке Исусе Христе воплотился сам Бог, Бог-Сын, второе Лицо Пресвятой Троицы. Это было высшей формой Божьего милосердия и любви, так как отныне люди получили возможность не просто посмертной награды за праведное бытие (эта возможность была открыта и для ветхозаветных праведников), но и перспективу обожения. «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом», так определяли сущность Воплощения святые отцы Церкви (Иреней Лионский (130-202), Афанасий Великий (298-373), Григорий Богослов (380-381) и другие).
До Христа человеческая душа – даже в случае праведников -- после смерти была размещена в особом пространстве (ад), где условия ее пребывания различались -- от нейтральных до мучительных («геенна огненная»). Только отдельные избранные пророки -- Енох и Илия – были взяты Богом на небо. В аду же пребывал и сам Адам, и патриархи, и праведники. Лишь Воплощение Христа в человеческой природе радикально изменило сам статус человека, включая его плоть. Так как Бог осенил человечество своим присутствием, воскрес и взошел на небо в человеческом теле, то человечество получило возможность пойти тем же путем. В этом и состоит великий смысл жертвы Бога, страдания и распятия за людей. Христос искупил человеческую природу и дал ей шанс обожения.
Эта идея ложится в основу христианской антропологии, где земное бытие получает еще большее значение, чем в других монотеистических религиях: здесь происходит решающий выбор, который определяет не только относительные параметры посмертного существования, но и открывает возможность святым, подвижникам и благочестивым христианам стяжать высшее небесное достоинство.
Драматизм душевной жизни в земных условиях, свойственный монотеизму как таковому, именно в христианстве достигает своей кульминации.
Человек как существо моральное. Свобода воли.  Христианство сформировало развитое учение о структуре человека, его природы и его души. Человек был создан Богом свободным, а значит, имеющим право выбора между добром и злом. Это делает саму природу человека сопряженной с моралью. Каждое действие человека есть решение проблемы добра и зла. Он в любой ситуации выбирает либо зло, либо благо. Это и есть жизнь человека: постоянная борьба между добром и злом. Человек может как обратиться к своему Творцу, так и отвернуться от него. В этом состоит напряжение человеческого бытия.
Первочеловек Адам пребывал в раю и был покорен Богу, выбирая благо. В этих условиях его свободный выбор совпадал с благом. Но вкусив запретного плода с древа познания добра и зла, Адам сделал шаг в противоположном направлении – он нарушил запрет, уклонился в сторону зла (не случайно, в истории с соблазнением Еввы участвует «падший ангел», сатана). За этим последовало «изгнание из рая», Адам и его потомство были принуждены отныне проживать последствие свободы, употребленной во зло. Отсюда на всех потомках Адама лежит неизгладимый след – «первородный грех». И хотя природа людей может быть направлена и ко благу, «первородный грех» как камнем тянет ее ко злу. При этом душа человека остается по-прежнему свободной, и в этом состоит ее главное свойство. Зло, даже получающее большую власть над человеком, всегда остается для него чем-то внешним. Оно воздействует на душу, но не является ее частью. Поэтому в любой – даже самой отчаянной -- ситуации у человека есть выбор: он может сказать злу нет и обратиться к Богу, выбрав добро.
Воплощение Христа многократно укрепило благое начало, дало человеческой душе надежную точку опоры, снабдило ее новым духовным оружием, призванным противодействовать силам зла. Но и после Боговоплощения человек остается свободным. Он может воспользоваться благодатным даром, а может его отринуть. Главная задача человека, как  ее понимает христианская антропология, состоит в «синергии» (греч. «син» -- «вместе» и «ургия» -- «дело»), «со-работничестве» человека с Богом. Бог дает человеку благодать, идет в сторону человека, а тот своей свободной волей делает усилия, чтобы  идти навстречу Богу.
Такое понимание человеческой природы было и остается основой православной традиции, католическая схоластика вплоть до эпохи Возрождения и часто позже понимала человека сходным образом.
Гуманизм Возрождения. Существенно меняется представление о человеке в период Ренессанса. Здесь впервые рождается концепция гуманизма, в которой достоинство человека и его свободная воля начинают толковаться в духе «естественных религий» -- как благость, со-природность Богу.  Это характерно не только для художников и философов Возрождения, но и для католической иерархии: так в 1458—1464 годах  папский престол занимает писатель-гуманист Эней  Сильвий Пикколомини (Пий II) (1405-1464). Здесь идея выбора между добром и злом смещается в сторону того, что душа человека блага сама по себе, и что Вочеловечивание Христа настолько изменило глубинную природу человека, что стерла «первородный грех» и сделала ее благой. Человек в таком понимании спасается и сам по себе, без помощи Бога, если следует за зовом своей души.
Жан Кальвин: «зло у человека внутри».  Против такого подхода жестко выступили вожди европейской Реформации, которые вели системную борьбу с католическим пониманием христианства. Предводитель швейцарских протестантов и систематизатор протестантского вероучения Жан Кальвин провозгласил прямо противоположный взгляд на человека. У него человек был сущностно греховным существом. Кальвин отрицает за человеком «свободу воли», так как это, по Кальвину, делало бы его «равным Богу». «Первородный грех» полностью определяет природу человека, учил Кальвин. Зло у человека внутри и составляет его суть. Бог может спасти человека, но это зависит только от самого Бога, человек здесь не причем. На этом основании Кальвин строит протестантский догмат о «Предопределении». Согласно ему, человек  никакими усилиями не может изменить своей участи, и лишь обязан подчиняться религиозной организации, которая будет систематически подавлять зло, живущее в нем – не столько ради спасения, сколько ради соблюдения Божественных установлений. Остальное же – дело Предопределения.
Так, вместе с кальвинизмом, оказавшим огромное влияние на западно-европейскую культуру и философию и сформировавшим основы мировоззренческого кода протестантских стран – Англии, Голландии, Швеции, Норвегии, Пруссии, позже США, в Европе утвердилось представление о злой природе человека, о «зле внутри». Такое понимание разрывало с фундаментальным представлением всех монотеистических религий о «свободе воли», как главном качестве человека, о его моральной природе. Отныне человек был лишен права «свободного выбора» -- ведь если бы ему это право предоставили, он непременно воспользовался бы им ко злу – исходя из своих природных эгоистических и греховных наклонностей. Поэтому Кальвин считал, что протестантское общество должно быть построено таким образом, чтобы подавлять зло и греховную природу  своих членов и принуждать их к соблюдению христианских норм. Сам Кальвин, порицавший инквизицию, жег тех, кого считал «еретиками» на костре.
На этой кальвинистской теории «злой природы человека» основана политическая философия Томаса Гоббса  -- с ее знаменитым тезисом «человек человеку волк» и призывом создать Государство-Левиафана, чтобы укротить естественное зло в человеке.
Человек в светской культуре Нового времени. В Новое время появляется радикально иное понимание человека. Христианское представление о человеке лишается его божественного измерения. Идея бессмертия души, а затем и ее самостоятельное бытие ставится под сомнение, а затем и вовсе отвергается, как «не подтвержденное научными данными».
Светская антропология зарождается в Европе эпохи Просвещения на развалинах христианской культуры. Ни одна религия, кроме христианства, не уделяет такого драматического внимания земной жизни человека. И этот драматизм, уникальность земных условий и их центральность сохраняются даже тогда, когда религиозная составляющая, учение о душе и ее земном задании, отбрасывается.
В католичестве, у идейных вождей Возрождения и среди лидеров Реформации человек понимался в его отношении к Богу, хотя и толковался совершенно различно. В Новое время он остается один на один с самим собой. Но предшествующие религиозные учения о человеке влияют и на его понимание в рамках светской культуры.
От классического монотеистического принципа «свободы воли» остается идея свободы как ценности. Но выбор здесь осуществляется уже не между Богом и сатаной, а между рассудочными и отвлеченно нравственными началами – справедливостью, добротой, милосердием и т.д. Так возникает  светская мораль – в ней есть выбор, но нет Бога. Рассудок человека здесь видится как инстанция нейтральная и способная выносить взвешенные суждения.
Развитие идей Возрождения в отрыве от религиозного начала дает представление о «естественном праве». Человек хорош сам по себе, учат теоретики «естественных прав» (в частности, Жан Жак Руссо), особенно в его «диком состоянии» (отсюда теория «доброго дикаря», который еще не испорчен цивилизацией). И задача общества – вернуть человека к его естественности и природе, где все гармонично и прекрасно. В таком подходе человеческий разум наделяется «спасительным» качеством, считается доказательством возвышенной природы человека надо всеми остальными животными видами.
Протестантские теории легли в основу человека как эгоистического злодея, движимого жаждой наслаждения. В умеренной форме такое понимание человека легло в основу номинализма, либерализма, прагматизма и утилитаризма, озабоченных лишь тем, чтобы уберечь от проявлений злой природы одного человека других людей. Инструментами такой защиты сторонники данного понимания человеческой природы видят государство, право, представительскую демократию, общественный договор, гарантирующий всем «равенство возможностей», рынок. Природа человека здесь видится как нечто слепое и неразумное, организованное инстинктами и грубыми плотскими желаниями.
Биологический человек. В рамках атеистического представления о человеке возникают такие представления, где животное телесное начало считается преобладающим, а сам человек как вид истолковывается как стадия эволюции животного мира. Постепенно на этом основании складывается «теория эволюции» (Ч.Дарвин (1809--1882)), согласно которой человек является биологическим видом, сложившимся в ходе развития других животных видов, а ближайшей к человеку ступенью эволюции считается человекообразные обезьяны (гориллы, шимпанзе и др.). В основе эволюции видов, по Дарвину, лежит «борьба за выживание». В ней выживают сильнейшие, способные адаптироваться к окружающей среде и постоянно меняющимся условиям.
В теории Дарвина сходятся некогда противоположных взгляда на природу человека – возрожденческое и кальвинистское. Человек, как высокоразвитое животное, является естественным, а значит, таким же невинным в своих поступках, как животные. С другой стороны, в протестантской этике именно эти животные качества и осмыслялись как зло. Но поскольку к животному понятия морали неприменимы, то теория Дарвина закладывала основы совершенно специфического понимания человека, где его духовное (рассудочное) начало окончательно утрачивало самостоятельность, а следовательно, духовные и моральные аспекты человека утрачивали самостоятельное бытие, превращаясь в побочный эффект эволюции.
Теория эволюции получила признание и статус научной дисциплины, а с ее выводами согласились большинство современных ученых, как в естественных науках (биологии, зоологии), так и в гуманитарных. И либеральные, и социалистические, и марксистские, и нацистские  идеологии, как правило, признают теорию эволюции, и строят свои представления о человеке на ее основании.

 

«Этология», человек как животное. В ХХ веке теорию эволюции довел до логического предела немецкий биолог и антрополог Конрад Лоренц (1903-1989), основавший отдельную науку – «этологию» (греч. «ethos» -- «привычка», «обычай»). Согласно этологии, врожденные животные инстинкты влияют на человека гораздо больше, чем принято считать, и предопределяют многие (если не все) стороны рассудочной и психической деятельности. Этологи доводят до конца идеи эволюционистов, стараясь объяснить наличием инстинктов практически всю человеческую деятельность – культуру, историю, модели общественного поведения, агрессивность, волю. Способность людей мыслить в этологии рассматривается как отточенные видовые стратегии для реализации животных инстинктов, возведенные в статус «сознания». Для этологов человек – это просто «высоко организованное животное».
В этологии вопрос о человеческой морали вообще снимается с повестки дня. Так представлений о человеке как о двойственном существе, в котором соучаствую духовное и телесное начало, сводится только к одной – телесной -составляющей. Здесь мы имеем обратный полюс представления о человеке как о бессмертной и вечной душе, не зависящей от тела, которое было характерно для «естественных религий».

Новое время: от личности к индивидууму. Становление современной западно-европейской культуры при переходе от фазы традиционного общества  к обществу модерна шло по линии постоянного возвышения индивидуального начала, пока оно не встало во главе всех остальных ценностей.
Чтобы понять логику изменения понимания человека на протяжении Нового времени, следует различать два понятия: «личность» (греч. «persona») и «индивидуум» (лат. «individuum»).
«Личность» может рассматриваться как совокупность различных факторов, – духовных, материальных, этнических, социальных и т.д., – объединенных вместе в виде цельного начала. Личность это не только человек, но и Бог (в христианской религии). Можно толковать как личность народ, государство и т.д. В православном учении есть понятие «соборной личности», т.е. особого лица, образуемого совокупностью верующих. Церковь является такой «соборной личностью».
Индивидуум (лат. дословно «неделимый») есть отдельное человеческое существо, взятое в отрыве от какого бы то ни было духовного, социального или этнического контекста. Это отдельный человек как таковой, принятый за неразложимую цельность, не имеющую частей.
В западно-христианской традиции индивидуалистическая тенденция получила большее развитие, чем в восточной (православной). Православие сохранило понимание личности, каким оно встречается  в святоотеческом предании. Поэтому в нем есть место как индивидуальному, так и соборному началу (оба относятся к личности). В западной культуре ценность личности постоянно возрастала, постепенно утрачивая ее «составные» («соборные») элементы и превращаясь в индивидуума.
Важным этапом в этом процессе была Реформация, которая именно индивидуального человека (а не церковную традицию и иерархию как в католицизме) сделала высшим критерием в определении истины, коль скоро именно индивидуальное толкование Священного Писания было поставлено во главу угла. Параллельные процессы в Новое время наблюдаются в области политики, государства и права, экономики, а также других сферах общества, где индивидуум начинает рассматриваться как наивысшая ценность.
Максимальный гуманизм. Коль скоро, представление о Боге, о бессмертии души и высших мирах отвергается, земное человеческое существование и индивидуальность из временного и инструментального явления превращается в самоцель. Так рождается теория «гуманизма» (лат. «homo» - «человек»), где человек оказывается в центре всей ценностной системы. Надо заметить, что центральная позиция человека в мире не является открытием западно-европейской культуры Нового времени. По настоящему новым данном случае является помещение в центр человека, понимаемого исключительно как индивидуум. Поэтому принято различать два типа «гуманизма» -- максимальный и минимальный.
В рамках «максимального гуманизма» центральная позиция человека в мире, безусловно, признаваемая, может толковаться как функция от какой-то превосходящей индивидуум духовной, материальной или социальной силы. Акцент здесь падает на принадлежность человека  к более широкой коллективной общности (этнической, социальной, религиозной, классовой и т.д.), которая наделяет его жизнь смыслом, дает ему готовую мировоззренческую матрицу, модели поведения, традиции и т.д. 
В западно-европейской культуре  изначальное понимание гуманизма постепенно меняется. Сам гуманизм появляется в эпоху Возрождения, но это гуманизм  максимальный. В центре -- образ «совершенного человека», «гения», «творца», «бого-человеческой» личности, в которой воплощен мировой дух (Джордано Бруно (1548-1600)). Это – человек, но человек, наделенный высшей сверхчеловеческой силой - «героическим энтузиазмом».
К разновидностям «максимального гуманизма» могут быть причислены многие позднейшие идейные течения, которые вдохновлялись «возрожденческим» идеалом человека, рассматривая его как выражение высшей силы.  Часто эта сила понималась не как нечто «мистическое» и «натурфилософское», а как историческое, общественное или национальное. Марксизм или европейский фашизм понимали человека в категориях «максимального гуманизма»: для марксистов человек был выражением класса, а для фашистов – нации (для германских национал-социалистов – расы). Русская религиозная философия дает нам другие примеры «максимального гуманизма», осознанного в церковно-православном духе – «цельность» у Хомякова, «соборность» у Киреевского и т.д.
Минимальный гуманизм. «Минимальный гуманизм» рассматривает человека как индивидуума, лишенного какого бы то ни было дополнительного, коллективного измерения. Индивидуум здесь равен только самому себе, самоидентичен, самотождественен.
«Минимальный гуманизм» лежит в основе либеральной культуры, и постепенно в западном обществе он заменяет собой прежние формы, которые были чаще всего  разновидностями «гуманизма максимального». Даже в религиозной философии в Европе индивидуум постепенно замещает собой личность, что дает место либеральным толкованием религиозных текстов, и даже цензурирование «Священного Писания» в тех фрагментах, которые могут показаться для определенных индивидуумов «неполиткорректными», как это имеет место в некоторых протестантских изданиях.
Современная западная идеология «прав человека» есть стремление придать «минимальному гуманизму» правовой, легальный характер, превратив ценность в юридическую норму.
Один из классиков либеральной мысли Карл Раймунд Поппер (1902-1992) называл общества, основанные на принципе «максимального гуманизма», «закрытыми», «тоталитарными», «несвободными». В то время как противоположная установка – «минимальный гуманизм» -- воплощена в идеале «открытого общества» (англ. «open society»), отождествляемого с современными либеральными демократиями западного образца.
Своего предельного развития принципиальные установки «минимального гуманизма» достигают в эпоху постмодерна.
Основные направления психологии. Физиологи и бихевиористы. В европейском гуманистическом проекте Нового Времени место души занимает «психология» (греч. «псюхе»,  дословно «бабочка», так как бабочка была у греков символом «души», освобождающейся после смерти или во сне от тела, как бабочка от кокона), т.е. набор психических качеств и свойств человека, которые представляют собой проявления его индивидуальности. Получает развитие психологическое толкование человеческой мысли, культуры, поведения. Если в традиционном обществе духовная сфера считалась чем-то самостоятельным, обладающим строгой структурой и внутренним порядком, то отныне она представляется игрой психологических свойств отдельных индивидуумов. Новое время представляет человека как совокупность тела, изучаемого анатомией и биологией, и сознания, изучаемого философией. Психология занимается промежуточным уровнем человеческой личности – всем, что находится между биологической анатомией и мышлением.  Роль психики и структуру ее устройства разные психологические школы понимали по-разному.
Ранние материалисты, например, философ и медик Ж.Ламетри (1709-1751), считал человека совершенной машиной (его программная книга так и называлась «Человек-машина»), а его предшественник Декарт к «машинам»  причислял животных. Это механическое понимание человеческого организма лежит в основе всей современной медицины, которая вслед за первыми врачами-физиологами (Сантори, Бальви и др.) видит в мускулах и суставах человека рычаги, в легких – меха, в глазах – зеркала, в печени – очаг и т.д. В такой картине психика человека занимает небольшое место  и ее проявления сводятся либо к животным инстинктам, либо к зачаточным проявлениям рассудка.
В XIX веке внимание к психике человека неуклонно росло. Дарвиновская теория подводила к тому, что у человека, как у высокоразвитого животного, должны были бы быть врожденные инстинкты, представляющие собой низшие этажи психической деятельности. На этой основе постепенно сложилась психологическая теория «бихевиоризма» (англ. «behavior», «поведение»), согласно которой психику человека следует рассматривать как  «поведение», т.е. систему ответов на внешние стимулы, открывающую врожденные или приобретенные инстинкты. «Бихевиоризм» изучает поведение человека как совокупность организованных инстинктов.
Психоанализ и гештальт-психология. Основу более фундаментального подхода к человеческой психике, рассматриваемой как самостоятельная и сложно устроенная сфера заложил австрийский психолог и психиатр Зигмунд Фрейд (1856 - 1939), разработавший направление психоанализа. Фрейд развил теорию «подсознания», где, по его мнению, в младенческом и даже пренатальном (утробном) состоянии формируются основы человеческой психики, которые позже дают о себе знать в виде многообразных комплексов. В основе человеческой психики, по Фрейду, лежат чувства наслаждения (желания) и страха (смерти, пустоты), «эрос» и «танатос».
Содержание мифологий, религии и произведений  искусства Фрейд толковал как наивное описание этих простейших комплексов и тех ситуаций, в которые они воплощались в семье. Символизм, сновидения, говорки, непроизвольные жесты, психические и умственные расстройства Фрейд сводил к проявлению подавленных желаний, скрытых комплексов, травматических ситуаций, пережитых в раннем детстве. Фрейд разработал методы лечения психических расстройств, состоящие в воспоминаниях пациентов о ситуациях раннего детства или о сновидениях, которые истолковываются врачами-психоаналитиками и помогают больным восстановить механизмы нормальной психической жизни. Полное излечение и достижение нормы сам Фрейд считал невозможным в принципе.
Идеи Фрейда продолжил его последователь Карл Густав Юнг (1875-1961), который развил представление о самостоятельности психики до логического предела, разработав концепцию «коллективного бессознательного», своего рода «коллективной души», где сосредоточены символы, психические архетипы, основные мифологические и сновиденческие сюжеты. Идеи Юнга (обобщенные в направлении «психологии глубин») напрямую перекликаются с мистическими учениями, которые сам Юнг усердно исследовал, и религиозными представлениями о душе и духовном мире как самостоятельных реальностях.
Параллельно «психологии глубин» развивалось другое направление, также рассматривавшее психику человека как самостоятельное и цельное явление (в отличие от функционального или даже «животного» ее понимания в «бихевиоризме») – гештальт-психология. Название образовано от немецкого слова «Gestalt» -- «образ». Основателем и главным теоретиком гештальт-психологии является Макс Вертхаймер (1880-1943). Согласно этому направлению, человеческая психика устроена прямо противоположным образом, нежели рассудок. Рассудок склонен разделять явления, мысли, предметы и события, «анализировать» их (по-гречески «анализ» значит «раз-деление»), а психика, напротив, соединяет все в цельные образы, «гештальты». На этом основании психологи этой школы  исследовали психику как человеческую способность к порождению и восприятию цельных  образов.
Особое место в истории психологии занимает учение французского психолога и психоаналитика Жака Лакана (1901-1981). Лакан связал формирование базовых аспектов психики у младенцев с освоением языковых структур. Большое влияние идеи Лакана оказали на структуралистов и постструктуралистов.
 Развивая учение Лакана философ Ж.Делез и психо-аналитик Ф.Гваттари разработали теорию «поверхности», как символического пространства, находящегося там, где проходит невидимая грань между телом и сознанием. Психология «поверхности» рассматривает само сознание как продукт сложной «репрессивной» надстройки над простейшими импульсами, поднимающимся из глубин тела, а возникновение первичных смыслов помещает на саму эту «поверхность». Философские концепции «ризомы» и «тела без органов» основываются на этих психологических концепциях.
Свобода, риск и ответственность как основные параметры человеческого бытия. Постановка индивидуального человека во главу угла общества наделяет его набором новых свойств, которых он не имел в религиозных культурах. Человек в религии всегда взаимодействует с объективными духовными силами – совокупно называемых «Промыслом Божьим». Бог (или Первоначало в немонотеистических религиях) постоянно участвует в бытии человека – и извне, через направление логики внешних событий, и изнутри – через энергию его души, связанной тысячью нитей со структурами духовного мира.
В светской культуре человек остается один на один с бытием, лишенный внешней и внутренней опоры. Он мыслится совершенно свободным от каких-либо фундаментальных форм, предопределяющих его судьбу. Таким образом, жизнь человека наполняется чрезвычайной ответственностью и огромным риском.
В минимальном гуманизме у человека нет задания, которое он должен был бы осуществить перед лицом объективной инстанции, выступающей в качестве судьи (перед Богом, перед Судьбой, перед своей душой и т.д.) Он предоставлен сам себе и оказывается в среде холодных отчужденных сил, действующих на него извне и изнутри («ад – это другие», писал Ж.-П.Сартр). Это порождает трагичность человеческого бытия, окруженного стихией «ничто» и обреченного на безвозвратную гибель,  отсутствие у него какого бы то ни было объективного смысла. Внешняя свобода постоянно растет, а внутреннее содержание индивидуума остается прежним, либо обнаруживает свою ничтожность. Сартр также называл современного западного человека «тюрьмой без стен».
Трагизм, который несет в себе минимально-гуманистическая традиция Нового времени, особенно остро переживали философы-экзистенциалисты (М.Хайдеггер (1889-1976), Ж.П.Сартр (1905-1980), А.Камю (1913-1960), К.Ясперс (1883-1969) и т.д.).
Утилитаризм. Экономический человек. Гедонизм. Параллельно этой «трагической» (пессимистической) традиции в оценке европейского минимального гуманизма (как нигилизма), другие философские школы, напротив, прославляли процесс освобождения человека от «предрассудков» прошлых эпох, обещая «новый и лучший мир».
Освобождение человека от духовных надстроек, свойственных религии, и от учения о душе, сделало земную жизнь областью приложения всех человеческих сил, которые следовало отныне тратить только на конкретные, понятные и достижимые цели:
•    материальное обогащение,
•    техническое совершенствование,
•    получение максимального удовольствия.
Это приводит к утилитаризму и прагматизму. Ценностью объявляется то, что полезно, удобно, ведет к наслаждению и комфорту -- в пределе то, что развлекает и веселит.
Вынося за скобки трагический  гуманизм экзистенциалистов, остается оптимистический гуманизм прагматистов и позитивистов, которые видят только прикладные и технические стороны освобождения индивидуума. Так у экономиста Адама Смита появляется теория «экономического человека», которая рассматривает человека только как участника рыночного процесса. Единственная мотивация «экономического человека» - эгоистическая погоня за комфортом и наслаждением. Его разум направлен на оптимизацию прибыли и повышение эффективности своей деятельности, на усиление своего господства над окружающей средой и извлечение из нее максимальной выгоды.
«Экономический человек» ко всему относится прагматично и утилитарно, принимая только полезное, и отбрасывая все остальное, как излишнее. Классический для капиталистического общества тип предпринимателя воплощает в себе именно такую фигуру.
Социал-дарвинизм. «Человек человеку волк». Сочетание либеральной теории «экономического человека» с идеями Дарвина о «борьбе за выживание» как движущей силе эволюции дало направление социал-дарвинизма.
Наиболее ярким выразителем «социал-дарвинизма» стал английский философ и социолог Герберт Спенсер (1820- 1903). Спенсер считал, что общество для человека является тем же самым, чем природа для животных, и в обществе в полной мере действуют законы «естественного отбора» -- «выживает сильнейший». По Спенсеру, каждый может делать, что пожелает для удовлетворения своих эгоистических интересов, и сильные добиваются в этом больших результатов, чем слабые, которые обречены на поражение. Однако, если всех поставить в равные стартовые условия и запретить одному человеку нарушать свободу другого, то социальная борьба, протекающая, в первую очередь, в сфере рынка, будет «справедливой», и общества, на ней основанные, будут процветать и развиваться.
В отношении проигравших действует циничный принцип «vae victis» (лат. - «горе побежденным»).
«Свобода для» и «свобода от». Такое прагматическое отношение к человеку и обществу изначально отказывается выносить какое-либо суждение о внутреннем мире человека, о его верованиях и убеждениях, о его смысле и содержании, так как все это не имеет никакого отношения к «борьбе за выживание» и может быть, теоретически, каким угодно. Либерализм в принципе считает внутренний мир человека делом сугубо индивидуальным, и не выносит по этому поводу никаких нормативных суждений, утверждая лишь главный принцип – свободу. Причем «свобода» здесь понимается двояко. Английский философ Джон Милль (1806-1873) различает «свободу от» (англ. «liberty») и «свободу для» (англ. «freedom»).
«Свобода для» соответствует содержательной части человека, которую либерализм не рассматривает, оставляя на произвол каждого конкретного индивидуума. «Свобода от», напротив, является конкретной нормативной категорией либеральной идеологии, которая призвана  устранять общественные, законодательные, политические и иные преграды для осуществления индивидуумом любых видов деятельности, приносящих ему удовлетворение, наслаждение или прибыль. Единственным ограничением такой свободы («свободы от») одного индивидуума является «свобода» другого индивидуума.
Те политические и общественные системы, которые обеспечивают и гарантируют человеку «свободу от», считаются «прогрессивными» и «развитыми», независимо от того, что происходит в сознании и душе людей таких обществ («свобода для» либеральную философию вообще не касается).
Человек в марксизме. Классовая антропология и коммунизм. Марксизм предлагает свой взгляд на человека. Маркс и Энгельс принимали учение Дарвина и ввели его в свою теорию как непреложную истину. Но с их точки зрения, человек, вступая в общество, перестает быть природным явлением и становится явлением общественным. А так как общество марксисты понимают как классовое, то и человек, полностью формируемый обществом,  становится не биологическим, а классовым существом. Между пролетариатом, классом тружеников, и эксплуататорскими классами, постепенно разверзается бездна, укрепляемая развитием производительных сил и производственных отношений.
Некоторые марксисты продлевают эту логику до того, что утверждают классово-антропологический дуализм, считая пролетариат особым типом человечества, классовое сознание которого объединяет в себе субъект и объект (Д.Лукач (1885-1971)). Пролетариат, в котором пробудилось «классовое сознание», порождает «нового человека». У «нового человека» материальная основа мира (сама материя) непротиворечиво отражается в сознании.
Освобождение человека труда, главной фигуры марксистской антропологии, проходило различные диалектические стадии (напоминающие этапы развития Абсолютного Духа у Гегеля, чью диалектику Маркс ввел в свое учение). Вначале на стадии «пещерного коммунизма» люди были равны, но их сознание находилось на примитивном уровне. Потом в обществе стали складываться имущественные отношения, основанные на неравенстве, а постепенно появились полноценные классы – эксплуататоров и эксплуатируемых. Процесс развития общества закабалял людей труда все больше и больше, пока не привел к появлению промышленного пролетариата, которому суждено было стать революционным классом.
Пролетарий воплощает в себе человека в его чистом виде – как творческую энергию. Осознав, что «ему нечего терять, кроме своих цепей» и вооруженный марксистской теорией, «разоблачающей сущность капитализма как присвоение эксплуататорскими классами прибавочной стоимости, порожденной трудом», пролетарий призван осуществить социалистическую революцию и построить новое общество, где труд будет свободен от механизмов отчуждения. Дальнейшее развитие человека в условиях социалистического общества должно, по Марксу и Ленину, привести к коммунистическому обществу, где в человеке больше не останется никаких следов прежних социальных укладов, и следовательно, содержанием человека будущего станет свободное творческое начало. В коммунизме будет царить полное материальнео равенство, свобода и творческое единство. Человек коммунизма будет счастливым и сознательным. История «закончится».
Расовая антропология. Свое представление о человеке было и у идеологов расизма, которые в значительной степени повлияли на германский национал-социализм и (гораздо меньше) на итальянский фашизм. С точки зрения расовой теории (Ж.Гобино (1816-1882), Х.Чемберлен (1855-1927) и т.д.), статус человека определяет раса. Расы, по мнению самих расистов, бывают «высшими» и «низшими». К «высшим» расам относятся «арийцы» («индо-европейцы»). К «низшим» -- «негры». «Желтая» и «красная» расы стоят посредине.
Идея сравнивать культуры различных рас между собой на основании какого-то единого критерия, сама по себе является абсурдной, так как за эталон сравнения берутся те параметры, которые наиболее развиты у тех, кто это сравнение осуществляет. «Неполноценность» низших рас означает лишь их культурные или биологические отличия, но никак не может быть основанием для построения иерархии – уровень технического развития, комфорта и т.д. становятся критерием оценки только тогда, когда им придан статус ценности. А это, в свою очередь, напрямую зависит от истории конкретных обществ. Цвет кожи, строение черепа и специфические особенности фигуры никак не могут быть критериями для сравнения цивилизаций.
Человек получает свое значение, свой смысл и свой статус в зависимости от культурного контекста. Представители индо-европейских (т.е. собственно арийских) народов  индусы, персы, армяне или таджики прожили свою многовековую и многотысячелетнюю историю в типично азиатских цивилизациях, где ценности техники, индивидуализма и комфорта не приобрели  никакого значения. А их «расовые родственники» в Западной Европе, напротив, постепенно возвели эти ценности на высшую ступень. Расовая антропология никак не объясняет такого рода несоответствия и ведет к ложной идее «расового неравенства». С практическим применением расовых теорий человечество столкнулось в Германии Гитлера, что окончательно дискредитировало подобного рода идеи, несостоятельные в теории и отвратительные на практике.
Сверхчеловек. Кризис человека в западно-европейской культуре привел некоторых мыслителей к мысли о необходимости преодоления человека как вида. Ницше дал такое определение: «человек есть нечто, что следует преодолеть». Ницше считает, что кризис человека не есть случайность. Человек, по Ницше, узурпировал статус бытия для самого себя, и мир вокруг него это бытие потерял. Затем и сам человек в мире без бытия утратил свою собственную бытийную природу, стал «нигилистом», «последним человеком».
Чтобы выйти из кризиса, Ницше предлагает «расчеловечить мир», открыть сознание реальности как таковой, без предшествующей «гуманистической» цензуры. Ницше отвергает религию, мораль, рассудок, культуру как «человеческое-слишком-человеческое», заслоняющее и подменяющее бытие. Но такое столкновение с чистой реальностью под силу только «Сверхчеловеку», существу, приход которого Ницше относит в будущее.
Человек и бытие. Идеи Ницше развивает Мартин Хайдеггер. Хайдеггер видит традиционный гуманизм исчерпанным, и предлагает мыслящим людям выйти на новый поиск бытия за пределами установок гуманистической культуры. В том числе и через новое обращение  к стихии сакрального начала, вкус которого западно-европейская культура утрачивала из века в век, пока не «расколдовала мир окончательно».
Хайдеггер пишет в «Письме о гуманизме»: «Сущность человека состоит в том, что он есть нечто большее, чем человек, понятый как разумное существо. (…) Человек живет по соседству с Бытием.» Снова открыть это «соседство» -- высшая задача человека. В противном случае он исчезнет в ничтожности современного «нигилизма».
Гендерные исследования. В последние десятилетия получили широкое распространение гендерные исследования («gender» - лат. «пол»), рассматривающие человека через его половую идентификацию. Европейские марксисты, считающие, что все в человеке зависит от общества, предложили рассматривать «пол» не как врожденное свойство человека, а как результат воздействия социальной среды и воспитания. Некоторые направления феминизма, развивающие гендерную тему, напротив, пришли к выводу, что сама структура мышления и самоощущения мужчин и женщин является фундаментально различной, и культура, наука и само общество в настоящее время представляют собой чисто мужскую конструкцию. В этой конструкции эталоном человека берется мужчина, и уже отталкиваясь от него, выносятся суждения о человечестве, в том числе и о женской его половине. В противовес этому феминистки предложили свою версию антропологии, где в качестве образца берется женский архетип с его типичными свойствами –
•    интуитивным и образным мышлением,
•    цельным схватыванием мира,
•    стремлением к «мирному» (неагрессивному) решению конфликтных ситуаций,
•    уникальным опытом вынашивания в собственном теле нового живого существа и т.д.
Гендерные исследования в совокупности с психоанализом, в котором вопросы пола занимают центральное место, существенно расширили представление о человеке, показав фундаментальную значимость половой идентичности.

Проблема неравенства людей. Иерархия. Большинство учений о человеке утверждают неравенство людей. В традиционном обществе  (особенно в «естественных религиях») социальные различия и иерархии основывались на уверенности в различии внутренней природы представителей высших и низших каст. Жрецы и воины (шире, аристократы) были «родственниками богов». Простолюдины связывались с низшими силами – духами, демонами и т.д.
В индуизме теория каст («варн») основана на их происхождении из разных частей тела «вселенского человека» - «пуруши». Жрецы (брахманы) созданы из головы «пуруши». Воины (кшатрии) – из его плеч, рук и груди. Труженики и купцы (вайшьи) – из его бедер. Наемные рабочие, холопы (шудры) – из его ступней. Внекастовые существа (чандалы, парии) – из пыли под его ногами. В такой системе определенные люди – «чандалы» - вообще не считаются людьми.
В монотеистических религиях преобладает идея сотворения человека (Адама) Богом-Творцом. Поэтому перед Богом все люди равны (по природе). При этом разные люди имеют разное место в бытии, в соответствии с Промыслом.  Из любого положения можно достичь «спасения», но вместе с тем общественное неравенство остается нормой, которая признается юридически.
Каждая идеология, как признающая равенство, так и отрицающая его,  в любом случае предлагает свою модель иерархии. Даже коммунисты в СССР выстроили жесткую властную вертикаль партийного управления на принципах «демократического централизма». В либерализме признается имущественная иерархия, а социал-дарвинизм, по сути, утверждает неравенство, основанное на силе. Расисты утверждали неравенство на основе расовой принадлежности. Религиозные политические системы, как правило, сохраняют традиционные сословные системы, а в некоторых случаях (например, Иранская революция аятоллы Хомейни (1900 - 1989)) выстраивают «теократические» иерархии, где главенство принадлежит духовным лидерам (муллам, аятоллам и т.д.)
В любом обществе неравенство людей наличествует как факт, но общественные и политические системы, культурные и мировоззренческие коды в каждом случае решают проблему неравенства по-своему.
Идея всеобщего равенства. Идея равенства людей возникает в Европе в религиозных сектах, проповедующих наступление «последних времен» и нового «золотого века». Большое влияние на это движение оказали идеи средневекового итальянского философа Иоахима де Флора (1132-1202), учившего о наступлении «третьего царства» -- «царства Святого Духа». По учению Иоахима де Флора, эпоха «Ветхого Завета» -- «эра Отца», «Нового Завета» -- «эра Сына», а сейчас близится новая эра – «эра Святого Духа». В эту «эру» должно наступить всеобщее равенство, все социальные иерархии упразднятся, и люди будут жить в условиях свободы и братства. От Иоахима де Флора эти идеи перешли к еретическим движениям Европы – от альбигойцев до чешских гуситов, а в период протестантской Реформации взяты на щит проповедником Томасом Мюнцером (1489-1525), основавшим в Тюрингии религиозную коммуну своих последователей -- «анабаптистов».
Несколько позже теорию равенства заимствовали утописты (Фурье (1772-1837), Сен-Симон (1760-1825) и т.д.), а от них Маркс и марксизм. При этом равенство людей понималось не как факт, а как задача социального переустройства, как цель революционных преобразований и воспитательной работы.
В либеральной теории равенство понимается как социальное «равенство стартовых возможностей» или «естественных прав». Люди признаются здесь равными изначально, но их участие в обществе выстраивает между ними имущественные и социальные иерархии (в самом факте существования которых для либерала, в отличие от социалиста, нет никакой моральной проблемы).
Пост-человек. Мутанты и киборги постмодерна. В культуре постмодерна представление о человеке как «индивидууме» («неделимом»), свойственное культуре модерна, уступает место представлению о человеке как «дивидууме» (т.е. о «делимом»). Человек в постмодерне есть не нечто цельное, но набор разрозненных импульсов, не имеющих общей оси. Постмодернисты говорят о «смерти человека» (Б.-А.Леви), о «смерти  субъекта», о «теле без органов».
Не имея строгой видовой идентификации, человек постмодерна открыт самым разнообразным мутациям. Совершенствование генной инженерии подводит в плотную к искусственному созданию генома, что открывает возможность программировать личность до рождения, закладывая в нее те или иные желательные качества. Генные исследования дают шанс  экспериментировать с человеческим организмом и дальше, не просто совершенствуя имеющиеся системы, но и создавая новые организмы на человеческой основе – мутантов. Техническая готовность ученых приступить в скором времени к производству мутантов отражена уже в том, что Евросоюз официально принимает законодательные акты, ограничивающие медицинские опыты, связанные с генными исследованиями и формально запрещает выведение новых «постчеловеческих» видов. Если нечто требует запрета, это уже является реальностью или станет ей вот-вот.
Совершенствование технических средств позволит в скором времени вживлять в человеческий организм искусственные органы, которые в одном случае будут восполнять работу больных (или отсутствующих по какой-то причине) органов, а в другом, совершенствовать деятельность имеющихся. Искусственный глаз может усовершенствовать зрение, искусственное ухо – слух, аккуратно вживленный «hard disc» - память и т.д. Так складывается образ «киборга», «репликанта» -- получеловека-полумашины.
Если рассматривать человека как набор цифровых показателей, как своего рода «штрих-код», (а культура постмодерна так его и рассматривает), то можно предвидеть появление виртуальных дублей или клонов, замещающих человека в сетевых пространствах и регистрирующих все впечатления и переживания в банке данных.
Все эти темы, связанные с постчеловеком (мутанты, киборги, репликанты, клоны, виртуальные двойники и т.д.) сегодня являются типичными сюжетами научной фантастики. Но если вспомнить, что большинство технических изобретений, описанных в научной фантастике XIX века (подводные лодки, самолеты, связь на расстоянии и т.д.), в ХХ веке стали обыденными предметами обихода, нетрудно предположить, что появление «пост-людей» вполне может рано или поздно стать реальностью.
Тем более, что содержание человека, придававшее ему личностную или индивидуальную цельность, в культуре постмодерна постепенно упраздняется, а как ценность вообще перестает признаваться. Это видно, к примеру, в фильмах американского режиссера постмодерниста Квентина Тарантино, где гротескная череда смертей, жестокости, извращений, абсурда и патологии приобретает банально-развлекательный ироничный характер, разрушающий последние следы гуманизма.

 Человек и смерть.  Человек есть существо смертное. Но из всех смертных существ он является единственным, кто может помыслить свою смерть, поместить ее в свое сознание. Человек, обращаясь к смерти, осмысляет свою границу, свой предел. И тем самым он «о-предел-яет» самого себя, дает самому себе «о-предел-ение».
Для религиозной антропологии смерть имела огромное значение, так как она была моментом перехода человека к его собственной сущности – к душе. В домонотеистических религиях смерть была явлением временным и обратимым, за ней следовало новое рождение. Сам момент смерти был чрезвычайно торжественен и сопровождался различными похоронными ритуалами. В этот миг человек встречался с сами собой, со своей душой один на один.
В монотеистических религиях смерть была еще более важным событием, коль скоро душа опознавала в этот момент, справилась ли она с заданием земного бытия или нет, и каково будет решение о ее дальнейшем (бесконечном) существовании.
В светской атеистической культуре смерть человека означает полное исчезновение его личности в ничто, абсолютный мрак. Все бытие сосредоточено между рождением и смертью, и этот промежуток человеку предлагается использовать с максимальной отдачей. Культ мертвых отпадает в силу его «неразумности», и умерший человек остается в памяти только близких людей или, если он совершил какие-то выдающиеся поступки, в общественной истории.
В психоанализе «смерть» (греч. «танатос») считается фундаментальным началом человеческой психики наряду с «эросом» («желанием»). «Эрос» формирует первичную активность человека, а «танатос» влечет к равновесию, покою и неподвижности.
В экзистенциалистской философии столкновение со смертью является стимулом для познания ничто, как основного содержания бытия.
В культуре постмодерна смерть теряет свой трагический характер, превращаясь в техническую банальность, так как сама жизнь становится все более или более виртуальной. Смерть превращается в «зависание компьютера», появление черного экрана, которое сменяется бессмысленной игрой новых образов. Ж.Бодрияр уподобляет выражение «испустить дух» образу проколотой автомобильной шины. «Постчеловек» не может умереть по-настоящему, потому что он по-настоящему не живет.


1.Зависит ли понимание человека от культурного и исторического контекста? Обоснуйте свой ответ.
2.Как понимает человека религия?
3.Как понимает человека культура Нового времени?
4.Чем отличается оптимистический взгляд на человека (позитивисты) от пессимистического (экзистенциалисты) в современной культуре?
5. Может ли на смену человека прийти что-то еще?

 

 

Человек в древнерусском мировоззрении. «Даждьбожии внуци». Древние славяне считали людей прямыми кровными родственниками древним богам. Это представление было характерно для многих домонотеистических традиций. Особенно это касалось представителей знати. Еще в XII веке в «Слове о полку Игореве» мы встречаемся с пережитками древнего язычества, когда русских князей называют «Даждьбожи внуци» («внуки» языческого Даждьбога) или «внуками Трояна». Для многих этносов языческого мира племя рассматривалось как воплощение единой силы, обобщенной в форме «бога» или иного духовного существа. В таком случае отдельный человек мыслится как клетка божественного организма, и его этническая принадлежность значит намного больше, чем его индивидуальность. Сама эта индивидуальность реализуется через подвиг, осуществленный на благо всего этноса.
В том же «Слове о Полку Игореве» главный герой, князь Игорь говорит: «Хощу бо, -- рече, -- копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону». Это слова не автономного индивидуума, а общеплеменного духа, воплощенного в Игоре, поднимающегося в поход против враждебных племен. Этнос, как единая сила, разжигаемая внутренней энергией, стремится расширить пространство своего пребывания, переоформить структуру пространства в пользу усиления своей власти. И индивидуальная драма неудачного похода князя Игоря против половцев лишь подчеркивает общинность самой идеи. Автор «Слова» всячески акцентирует соучастие природы, стихий в волевом движении князя  и его дружин против половцев: речь идет о цельном состоянии единого живого космоса, где люди, боги и стихии соучаствуют в едином действии, в единой страсти, в едином усилии.
Древне-русский человек не отделен еще от священного космоса, от племени, от родовых божеств. Его личность является целиком соборной, состоит из соплеменников, стихий и духов. Не случайно князь Игорь подчеркивает, что хочет умереть, если понадобиться, «с вами русицы». Героическая смерть здесь ничто иное, как переход в посмертные чертоги народной славы, имеющей не меньшую бытийную основу, чем земная жизнь.

Русский православный человек. Святость как архетип. Распространение православия существенно корректирует древне-русскую антропологию, выделяя в ней, пусть номинально, личностный аспект. Православие учит о личном спасении, хотя условия для этого спасения обеспечиваются обязательно коллективно, соборно.
Русское православие ставит во главу угла «общее» движение к спасению, «литургию» («литургия» по-гречески «общее делание»), принимая идею отдельной личности и ее ответственности далеко не сразу и с большим трудом.
Даже монашеское уединение от жизни и аскетизм отшельников в русской православной культуре не отрываются от общего бытия и тем более не противопоставляются ему. Идеалом человека в Древней Руси после принятия Православия становится  аскет и монах, но такой аскет и монах, который духовно активно соучаствует в судьбе своего народа, непрестанно молится о нем, распространяет лучи стяжаемого лично света на всю общность. Прообраз такой личности – индивидуальной и коллективной одновременно -- мы видим в преподобном Антонии Печерском, основателе русского монашества, Феодосии Печерском (ок. 1036-1074), первом игумене Киево-Печерской лавры, Никоне Великом (?-1088), мученике Евстратии Постнике (XI век). В целом именно святые воплощали в себе идеал человека, в них реализовывалось высшее человеческое достоинство: они демонстрировали своим путем благородные способности души, выбирающей благо и ополчающейся на зло, и великое значение воли, способной стать верным путем к усмирению плоти и спасению. Человеку дан Христом бесценный дар бессмертия, и святые показывают остальным, как вступить в наследие этого дара – пройдя тяжелый путь до конца.
Святые не умирают, они после кончины процветают на небесах, и поэтому церковь почитает дни их преставления, как зримое воплощение бессмертие и славы человека, оказавшегося достойным своего Творца и Спасителя.
В этой традиции образцового русского человека был важнейшее место занимает преподобный Сергий Радонежский, основатель Троицко-Сергиевской лавры. В жизни он -- крайний аскет, уходящий от мира в скит, достигающий просветления и возможности творить чудеса, идущий по пути «умного делания». Но при этом он благословляет князя Дмитрия Донского на участие в Куликовской битве против Мамая и посылает ему в помощь двух монахов – Пересвета и Ослабю, которые гибнут в бою за Русь. Аскетизм, уход в отшельничество, концентрация всех усилий души на личном спасении преподобного Сергия органично сочетается с переживанием за судьбу народа и Отечества, ясное осознание единства с русской судьбой. Личностный аспект здесь неотделим от соборного начала. И это единство индивидуального и общенародного, общецерковного и общегосударственного составляет специфику русского понимания человека. Человек неотделим от общества, всегда интегрирован в общественное целое.
Православные русские люди на протяжении долгих веков руководствовались в качестве образца фигурой монаха, и брали монастырские уставы за образец бытового поведения обычных мирян. Это не значит, что все монашеские правила – постов, молитв, воздержания и т.д. – строго соблюдались; это значит, что они принимались за идеал, к которому следует стремиться, т.е. наделялись качеством нормативной ценности.
Человек, в русском православном понимании, есть человек спасающийся. И общество, состоящее из таких людей, есть община спасения, т.е. церковь. В такой православной антропологии удачно и непротиворечиво сочетались дохристианские представления о «священном роде», как едином и неделимом начале, христианские идеалы церковного единства и соборности и византийское учение о государстве, как политической организации, наделенной священной миссией (препятствие приходу в мир антихриста). Представление о человеке в православной Руси включало в себя одновременно этническое, религиозное и государственное начала, неотделимые одно от другого.  При этом этнос растворялся в религии и культуре, и русскими святыми часто становились этнические иностранцы, всецело восприявшие духовную благодать, носителем которой был русский народ.
Петровские реформы: модернизация без «гуманизации». Петровские реформы, направленные на секуляризацию общества и государства, почти не затронули сложившихся представлений о человеке, не привели к появлению в России «гуманизма». Петр и его прямые последователи смотрели на народ как на инструмент государственного строительства, и перемещение на второй план церковного и священно-имперского начала, не затронуло типично русского представления о человеке как части единого целого. Только в данном случае целое совпадало с секулярным государством и абсолютной монархией. В этом «забвении» об индивидуальном человеке параллельно развитию в России светских тенденций, состоит особенность модернизации российского общества. Эта модернизация не сопровождалась ростом «минимального гуманизма»; человек по-прежнему понимался как элемент «соборной» личности, воплощением которой выступало отныне светское государство. Государственные и сословные интересы полностью затмевали индивидуальное начало, которое отныне могло реализоваться не в аскетизме и личных подвигах во имя народа, но в пространстве государственной службы. За образец человека брали теперь «человека служилого», идеального чиновника, исправно выполняющего поставленную задачу. Индивидуум большого значения не имел, важна было четкость выполнения поручений.
В такой ситуации неудивительно, что Петр приносит в жертву своим секулярным начинаниям многие сотни тысячи жизней. Строители Петербурга вымащивают болотную почву своими телами, поливают кровью, погибая от болезней, перенапряжения и дурного климата. Убытки среди живого населения учитываются наряду с количеством израсходованных материалов. Отдельная личность по-прежнему ничего не значит, и этот «негуманный» характер российской модернизации, когда об индивидуальном человеке реформаторы полностью  забывают, становится отличительной чертой дальнейшей российской истории. Это модернизация без гуманизации.

Человек восставший. Протопоп Аввакум. Еще до Петра в период церковного  раскола XVII века, когда уже при Алексее Михайловиче создаются предпосылки перехода к абсолютной монархии, впервые в русской истории с предельной наглядностью дает о себе знать конфликт личного и общественного. В Московской Руси человек есть часть церковно-государственного целого. Но раскол ставит русский народ перед трагическим выбором: верность целому, после того, как оно отказалось от следования древне-русской церковной традиции, или восстание против нее, во имя этой отвергнутой традиции. Та часть русских, которые, последователи за старообрядчеством, выбрала путь непокорности. Так впервые мы сталкиваемся с русским человеком, осознанно и идеологически бросающим вызов государству и обществу, причем находясь в меньшинстве, опираясь лишь на собственное религиозное и нравственное чувство. Впервые русские должны делать личный выбор абсолютной значимости, ведь при крещении Руси князем Владимиром этот выбор государство, в лице князя, сделало за них. Они лишь утвердили этот выбор своей волей. Теперь же народу предстоит решить: покорность или протест.
Путь восстания выбирает меньшинство, и среди этого меньшинства мы сталкиваемся с особым явлением – с русским личностным началом, оторванным от освященного традициями коллектива. В лице протопопа Аввакума (1620-1681)  вызов бросается не конкретной исторической ситуации, а всему устройству русского общества и русского государства. Долгое время Аввакум не может поверить, что царь – священный центр русского бытия – может встать на сторону «новых обрядов», полагая, что он просто «введен в заблуждение». Но постепенно он вынужден это признать, и тогда вокруг него разверзается новый мир: Россия, утратившая свое священное измерение, превращается в новый «Вавилон», в территорию, где «правит антихрист», которому ничто больше не препятствует. Эта новая десакрализированная Россия требует от русского человека радикально иного отношения, чем ранее. Если раньше русский человек был русским, говоря государству, церкви и обществу тотальное «да», то теперь он призывается сказать государству, церкви и обществу тотальное «нет».
Это чрезвычайно трудно принять, и многие староверы выбирают путь сознательной гибели в гарях. Протопоп Аввакум пишет об этом в своем «Житии»: «Русачки же мои миленькие не так, во огнь дерзают, а правоверия не предают». Показательно, что Аввакум пишет о староверах-самосожженцах как о русских, о подлинных русских. В этом страшном действии впервые в русской истории утверждается личное начало – причем типично русских людей, плоть от плоти народа и государства.
«Житие протопопа Аввакума» не случайно считается  первым произведением современной русской литературы. В нем действительно предстает личность, которая описана тем более выпукло, что действует она отныне не в привычной народно-священной среде, а в пустоте, в наступающей «зиме» русской истории, в «сумерках». Отсюда пронзительный индивидуализм протопопа Аввакума, внимание к деталям быта, к страданиям жены и детей, делящим вместе с ним ужасы изгнания, мучительства и жестокой смерти. Впервые вместо схематических образцов описаны живые индивидуальные люди, чья личная судьба стала содержательной, как только они выпали из народного целого.
Маленький человек. «Минимальный гуманизм» у Пушкина. Протопоп Аввакум открывает собой страницу гуманизма в русской культуре и истории, но это гуманизм «максимальный». Аввакум – «большой человек», титан духа, взявший на себя фундаментальную оценку поворотного момента священной русской истории. Он провозглашает «конец времен» как свершившийся факт, так как в русском понимании истории Русь и была «всем миром», и ее духовное «падение» означало исчезновение последнего оплота святости в мире, свершившееся отступничество. Поэтому в сознании Аввакума его индивидуальный жест вырастает до вселенского масштаба.
Спустя полтора столетия Пушкин, интересовавшийся старообрядчеством и русскими сектами, поднимает вопрос о «маленьком человеке», открывая тему «гуманизма минимального». Рядовой служащий, мелкий чиновник («Станционный смотритель», Евгений, иглавный герой «Медного всадника»), который в официальном санкт-петербургском мировоззрении был не более, чем механический винтик, у Пушкина обретает индивидуальные черты. Оказывается, он способен мыслить и чувствовать, он переживает боль и радость. Оказывается, он есть. Появление «маленького человека» в русской культуре означает изменение отношения к личности как таковой. Эта личность перестает быть соборной, обретает индивидуальные черты. В гениальном творчестве Пушкина впервые в русской культуре появляется  индивидуум. Индивидуальными чертами наделяются и персонажи высшего света и простые обыватели. По сути, это заря нового представления о человеке в русской культуре, которое  фундаментально повлияет на все последующие эпохи.
Человек и постчеловек у Гоголя. Своего апогея образ индивидуума достигает у Гоголя. В «Петербургских повестях» у Гоголя дается целая галерея индивидуумов, представляющих отдельное целое, оторванное от общества и государства. Это и хрестоматийный Акакий Акакиевич («Шинель»), и художник Пискарев и поручик Пирогов («Невский проспект»), и другие герои «Петербургских повестей». Каждый герой – портрет индивидуального одиночества, выброшенного на берег как рыба. Общественное целое превратилось в бездушный механизм, прекратило вырабатывать смыслы и передавать энергии целого.
Гений Гоголя предугадывает, что это дробление общества на индивидуумы еще не предел. Распад народной целостности так просто остановить невозможно. В повести «Нос» этот процесс идет еще дальше, и действующим лицом становится часть тела человека, получившая самостоятельность, как ранее сам он получил самостоятельность и автономность в санкт-петербургской  России, порвавшей со Святой Русью. Герой «Носа» - это опережающее века прозрение в постмодерн, когда и западный минимальный гуманизм дойдет до концепции делимого «дивидуума» и определения «шизофрении» как «нормативного» существования постмодернистских масс («шизоанализ» Ж.Делеза).
Человек Достоевского. В творчестве Достоевского (1821-1881) индивидуум занимает уже центральное место, и осмысление личности приобретает такой драматизм и накал, что ставит этого писателя в один ряд с величайшими гениями западно-европейской культуры, для которой тема гуманизма, в отличие от русской культуры, была привычна и традиционна. Обратившись к человеческой личности, взятой сама по себе, русские писатели XIX века во многом предвосхитили наиболее острые и пронзительные догадки самых авангардных мыслителей Запада (в частности, Ницше). Так у Достоевского мы видим череду личностей, каждая из которых ставит эксперимент над своей свободой, двигаясь в разных направлениях. Кириллов в «Бесах» пытается стать «богом» через свободу совершения бессмысленного самоубийства («если Бога нет, то все позволено»). Ставрогин (там же) идет путем «сверхчеловека», по ту сторону добра и зла, а Шатов стремится воплотить народный дух в революционной организации. Князь Мышкин («Идиот») обращает свободу в сторону бескомпромиссного нравственного идеала, от которого все окружающие только страдают, а сам он становится для них «посмешищем». Преуспевающий купец и религиозный  фанатик Рогожин становится жертвой великой любви к трагической Настасье Филипповне. Раскольников («Преступление и наказание») пытается дойти до логического конца, следуя  за «волей к власти», переступая мораль через кровавое убийство, но срывается с этой стези в духовное покаяние. Алеша Карамазов («Братья Карамазовы») ищет возврата к утраченной полноте религиозного бытия, а его отец пытается достичь предела «вседозволенности» и «греха». Незаконнорожденный сын Карамазова, слуга Смердяков, воплощает в себе мрачный образ русского «западника», презирающего Россию и русскую реальность в раболепном восторге перед иной культурой.
Трагизм персонажей Достоевского в том, что они, еще сохраняя органические связи с народной культурой, оставаясь проникнутыми русской стихией с ее идеалами соборной личности, святости и аскетизма, оказываются в радикально новой среде, где предоставлены только сами себе и оторваны от той культурной матрицы, которая сформировала их содержание. Достоевский не дает ответа, как быть в такой ситуации «русским юношам». Все его образы пронзительно верны правде жизни, и вопрос о личности, о «тайне человека», остается открытым.
Сам Достоевский  по убеждению является славянофилом, консерваторов и поборником возврата к идее Москвы-Третьего Рима, но предоставляет своим персонажам свободу дойти в их собственных путях до логического предела, не ограничивая своими авторскими представлениями. От этого герои Достоевского приобретают чрезвычайную выразительность, и проблема человека, русского человека, оторванного от его традиционных корней, ставится с чрезвычайной силой и убедительностью.

Революционные демократы о «маленьком человеке». Революционные демократы -- Белинский (1811- 1848), Писарев 1840-1868), Герцен и др. -- развивают гуманистические традиции, придавая им общественно-политическое значение. В их творчестве экзистенциальная проблема отчуждения быстро перерастает в критику существующего строя. За проблемы «маленьких людей» ответственность возлагается на существующий порядок, абсолютизм, крепостничество и т.д. Проблема человека решается в западно-европейском социалистическом ключе: надо построить «гражданское общество», гарантировать всем соблюдение «естественных прав» и конституционных свобод, и «все  изменится к лучшему». Либерализм здесь видится как союзник социализма перед лицом самодержавия. А так как и либерализм и социализм оперируют с концепциями «минимального гуманизма», который полностью отсутствовал на всех этапах модернизации и секуляризации российского общества сверху, то русская интеллигенция до поры до времени не делает принципиальной разницы между этими учениями, раз они на уровне лозунгов ориентированы на «маленького человека». Либералы отличаются от революционных демократов (позже социалистов) лишь меньшим радикализмом их антимонархических и атеистических выпадов. С точки зрения антропологического идеала, и те, и другие действуют во имя «минимального гуманизма».

Человек в русском марксизме. Существенно иное понимание человека мы встречаем в теориях русских марксистов. На первом этапе развития марксизма (Г.Плеханов (1856-1918), М.Горький (1868-1936) и т.д.) отношение к человеку определяется общей гуманистической установкой, свойственной для русской интеллигенции XIX века под сильным влиянием классической русской литературы, анархизма и левого народничества. Решение проблемы человека социал-демократы видят в революции и построении социализма.
Но постепенно с начала ХХ века классовый подход начинает преобладать, и вместо сложной и парадоксальной проблемы человеческого отчуждения, глубоко описанной русской культурой в экзистенциалистских тонах, в этих кругах воцаряется абстракция «классового человека». Пролетарий берется за нормативный образец антропологической концепции. Причем любые исторические, этнические и культурные корни пролетария считаются безразличными и подлежащими упразднению. Русский пролетариат ничем принципиально не отличается для марксистов от европейского или азиатского. Все различия сводятся только к количественному показателю развития производственных сил и производительных отношений в соответствующих обществах. Пролетариат явление интернациональное и мировое, свободное от культурных корней.
В русском марксизме образцом человека является пролетарий, не имеющий ничего, кроме классового сознания, т.е. осознавший себя только и исключительно представителем класса. Всякая психология, внутренняя драма, весь индивидуализм отходят в такой концепции на второй план, а то и вовсе отвергаются как «буржуазный предрассудок».
Человек есть выражение класса. Сам по себе он бессодержателен. Содержание он получает извне – через воспитание и обретение «классового сознания».
Советский человек. Магический человек города-солнца (Чевенгур). В СССР победившие большевики пытаются воплотить свои антропологические представления на практике. Советский человек начинает искусственно верстаться с «чистого листа». Основной массой для такого эксперимента выступают представители городского рабочего класса и трудового (безлошадного) крестьянства (бедняки).
В первые годы советской власти этот эксперимент проходит «героическую стадию», когда попытка вывести «нового человека» выходит за рамки любых социальных норм и граничит с откровенным безумием. Описанные у писателя А.Платонова (активного сторонника революции и участника многих социальных процессов) в романах «Чевенгур» и «Котлован» ситуации поражают воображение. Коммунист Дванов («Чевенгур») искренне убежден, что после революции не будет смерти, так как природа человека освободится от всех ограничений вместе с избавлением от эксплуататорского класса. «Революция завоевала Чевенгурскому уезду сны и главной профессией сделала душу», поясняет Платонов. Чтобы избавиться от «буржуазных предрассудков», жители «города-солнца» превращают жизнь в чистый абсурд: двигают дома, пашут снег, носят нелепые одежды, ждут, что работать будет солнце… «Ум такое же имущество, как и дом, стало быть, он будет угнетать ненаучных и ослабленных…», рассуждает герой «Чевенгура».
Картины напоминают протестантские коммуны «анабаптистов» Мюнцера, которые искренне ждали, что вот-вот на них спустится «Небесный Иерусалим», и мир завершится. Революция для многих становится именно таким «концом света», и победа пролетариата мыслится как пришествие нового человеческого субъекта, коллективного и «магического», способного осуществлять чудеса, превращать «сказку в быль». Слова другого героя «Чевенгура», Пиюси, имеют откровенно мессианский характер: «— Товарищи, мы живем теперь тут, как население, и имеем свой принцип существования… И хотя ж мы низовая масса, хотя мы самая красная гуща, но нам кого-то не хватает и мы кого-то ждем!..» 
Павел Корчагин: архетип сталинской эпохи. К концу 20-х годов эта «магическая» антропология иссякает, и принимает более рациональные и прагматические формы. Формально человек провозглашается высшей ценностью советского государства и советского общества. На практике же к конкретным людям, их судьбам и их чаяниям уделяется так же мало внимания, как и на всех предыдущих периодах русской истории. Как и при Петре бурная модернизация советского общества осуществляется ценой колоссальных жертв со стороны простых людей, которые рассматриваются как механические инструменты великих исторических преобразований. Новая Советская Россия гораздо в большей степени, чем Россия Петра, поднимается на костях и крови. В жертву этого «эксперимента века» приносятся не только «эксплуататорские классы», уничтоженные в ходе революции и гражданской войны, но и простонародье – крестьянство и пролетариат.
Коммунистическая партия превращается в жесткую государствообразующую властную вертикаль, которая во имя социализма и коммунизма осуществляет планомерную диктатуру. Жертвой ее  становятся простые люди, сплошь и рядом невинные. Миллионы замученных, расстрелянных, погибших в лагерях советских людей – такова была плата за «максимальный гуманизм» в его коммунистической версии. Так, конкретный «маленький человек» снова приносится в жертву (причем еще более безжалостно, чем при царях) отвлеченной идее. Насилие над конкретными людьми, при этом, осуществляется ради «человека», ради «класса» и «справедливости». При Сталине эти процессы достигают своего пика.
Архетипом человека в этот период можно считать Павку Корчагина из романа Н.Островского (1904-1936) «Как закалялась сталь». Апокалиптическое безумие первых строителей коммуны в нем уже выветрилось, но вся классовая энергия воплотилась в героическое созидание нового общества через реализацию технических проектов века.
И снова мы видим фигуру аскета, укротителя плоти и индивидуальных влечений, глубоко моральную личность, чей путь есть постоянный выбор между добром и злом. Меняется только содержание морали, представление о природе человека и цели общества. Коммунистический идеал в этот период не имеет ничего общего ни с гедонизмом, ни с прагматизмом, ни с либерализмом западной культуры Нового времени. Павка Корчагин тип глубоко религиозный, русский, но вместо духовного православного учения он служит классовой коммунистической идее – обществу и будущему. Философ Бердяев распознал в русском коммунизме продолжение, пусть еретических и сектантских, – но глубоко национальных духовных течений. Образ романа Островского подтверждает эту догадку.
Человек с лошадиным бегом. К героям Мамлеева. В 60-е годы в советском обществе революционное буйство, великие стройки и сталинские репрессии остаются лишь в воспоминаниях, и постепенно формируется новое представление о человеке, связанное с ранними советскими периодами лишь формально. Л.Брежнев (1906-1982) выдвигает лозунг «Все для человека, все во имя человека», и хотя это по-прежнему понимается в пролетарском классовом ключе, давление советского государства на личность в этот период несколько ослабевает. Появляются крохотные кружки «диссидентов», «инакомыслящих», которые осмеливаются идти вопреки общепринятым марксистским догмам.
С 60-х годов ХХ века в советском обществе опять мало помалу начинают появляться следы «минимального гуманизма», растет внимание к психологии, к индивидуальным качествам личности. Это проявляется в культуре, в философии, в искусстве. Создаются первые произведения, где описывается человеческая индивидуальность -- со своими проблемами, вне классового подхода. Это мы видим в литературе Ю.Трифонова (1925-1981), А.Гладилина (р.1935), Е.Евтушенко (р.1933), В.Шукшина (1929 -1974), А.Вознесенского (р.1933) и т.д.; в кинематографе А.Тарковского (1932-1986), С.Параджанова (1924-1990), А.Германа (р.1938) и т.д.; в театре Ю.Любимова (р.1917), М,Захарова (р.1933) и т.д.
В отличие от пронзительного открытия «маленького человека» в культуре XIX века, в позднесоветский период создания ярких образов, потрясающих воображение, не происходит. Индивидуумы развитого социализма выглядят пресными, случайными и нежизненными. Их описание выдает подражание западным образцам или стереотипную банальность. «Маленький человек» советского периода 60-х-70-х годов ХХ века не интересен и не убедителен. Толи потому, что официальная культура жестко цензурирует все живое и по-настоящему творческое, толи потому, что советское искусство растратило свой потенциал в героические и страшные десятилетия, а самые яркие таланты пали жертвой войн, репрессий и чисток.
Лишь образы диссидентского писателя Ю.Мамлеева выделяются на этом фоне своим масштабом, глубиной и парадоксальностью, действуя в условном литературном пространстве типично русского радикального безумия, продолжая традиции Гоголя, Достоевского, Платонова.  Мамлеевский человек (например, из рассказа «Человек с лошадиным бегом») это не средний и блеклый позднесоветский гражданин, но «свихнувшийся демон», вселившийся в сантехника, инженера или пенсионерку и растворяющий  окружающий мир бездной своего непредсказуемого и не вмещающегося в логические рамки присутствия.

90-е годы: конец гуманизма. В 80-х годах ХХ века в советском обществе настроения «минимального гуманизма» вышли на первый план. Образцами выступали европейские культуры эпохи модерна. Резко вырос интерес к «серебряному веку». Имена А.Ахматовой, Н.Гумилева, А.Белого (1880-1934), В.Брюсова (1873-1924), Л.Андреева (1871-1919), М.Цветаевой, М.Булгакова (1891-1940) стали общепринятым «паролем» позднесоветской интеллигенции. Человеческая индивидуальность снова встала в центре внимания.
«Архитекторы перестройки» свои преобразования советской системы аргументировали в значительной степени «интересами человеческой личности», которая в советский период стала объектом подавления тоталитарной государственной системы. Многие из тех, кто поддержали процессы «демократизации», начатые Горбачевым, искренне верили, что действуют так во имя культурных идеалов  гуманизма («минимального гуманизма»).
Но после распада СССР и окончательного отказа от советской идеологии в российском обществе воцарился климат, гораздо дальше отстоящий от любых форм гуманизма, чем в предыдущие периоды. Либеральная демократия, едва не ставшая официальной идеологией страны в 90-е, почти узаконила «социал-дарвинизм», т.е. право экономически сильных действовать в рыночных условиях, руководствуясь только собственными интересами. Равенство «стартовых условий» стало фарсом «ваучерной приватизации», когда вчерашним советским людям раздали акции предприятий, не объяснив как с ними поступать.
Советская нравственность и советский гуманизм были объявлены «тоталитарными явлениями», а открытость западной культуре, которая в тот период стремительно входила в постмодернизм, обрушило на российское общество поток постмодернистских культурных кодов, связанных с «пост-человеком», «дивидуумом» и «шизоанализом». В результате наивный и не яркий «минимальный гуманизм» горбачевской эпохи в начале 90-х годов сменился отсутствием всякого гуманизма и крахом нормативного представления о человеке. Героями популярных произведений и телесериалов стали бандиты, рэкетиры, убийцы, воры, олигархи и «новые русские», действительно, являющиеся наиболее яркими, активными и заметными представителями России того времени. «Новый русский бандит», киллер и вор сменили в качестве культурного архетипа героев «Чевенгура», Павку Корчагина или запутавшихся в себе интеллигентов 1960-х.  Вместе с культовыми фигурами гламурных западных фильмов и глянцевых журналов на авансцене общества оказались извращенцы, клоуны и авантюристы без какой-либо связи с устойчивыми антропологическими системами. В них воплотились продукты распада как советского, так и русского культурного типа. И хотя некоторые знакомые и чисто русские черты угадывались даже в образах преступников, шпаны и убийц (Данила Багров в фильмах «Брат-1», «Брат-2», Саня Белый в сериале «Бригада»,  и т.д.), выразительного образа пост-советского человека из этого не вырисовывалось.
В 90-е Россия осталась без архетипа, без нормативного образца. Произошла почти полная дегуманизация.
Человек новой России. Вопрос открыт.  Человек не является чем-то само собой разумеющимся. В разных обществах и разных культурах представление о человеке весьма разнятся, как разнятся между собой архетипы, выбираемые за образец. В современном российском обществе в начале XXI века полностью отсутствует представление о человеке, о его сущности, о его предназначении.
В окружающем современную Россию мире нет единодушия в этом вопросе: одни страны  и общества (в частности, исламские) возвращаются к религиозной антропологии, другие (азиатские) черпают концепцию человека в своих этнических и культурных традициях, третьи продолжают гуманистическую линию, четвертые (как страны Запада и, особенно, США) стремительно вступают в эпоху постмодерна с «дивидуумом» и «пост-человеком». В истории русское общество знало разные способы понимания человека: этнические, православные, государственные, классовые и различные формы гуманизма – «максимального» и «минимального». Все это открывает теоретически большой выбор для решения антропологической проблемы, но вместе с тем не подсказывает никакого однозначного решения.
Особенность русского понимания человека, перемены в западном мире и в современных обществах Востока, требуют внимательного постижения и осмысления. Сегодня как в древней Греции эпохи философа Диогена вопрос «поиска человека» приобретает особую актуальность и остроту. Вокруг нас есть люди, но есть ли среди них тот, кто, на самом деле, является человеком – человеком в философском, ценностном и культурном смысле? Если да, то его следует отыскать. Если нет, то -- создать.



1.Как понимался человек в дохристианские времена на Руси?
2.Какой образ был архетипом человека в русской православной культуре?
3.Когда русская культура вспомнила о «маленьком человеке»?
4.Как понимали человека коммунистические теории?
5.Есть ли ясное представление о человеке, его природе и его предназначении в современном обществе? Пофантазируйте на эту тему.






 
Демография: сокращение народонаселения.
Проблема: Важнейшей проблемой современного российского общества является сокращение населения. Этот процесс представляет собой самую главную угрозу для России, так как ослабляет государство и угрожает постепенным исчезновением самого народа из истории. Первоочередная задача «суверенной  демократии» как социального устройства, утверждающего народ в качестве  главной социально-политической реальности, -- справиться с негативными процессами в сфере демографии.
Причины сокращения рождаемости до сих пор не выявлены учеными-демографами со своей достоверностью. В этом процессе играют роль многие факторы, но какой из них является решающим, достоверно выяснить не удалось.
В богатых и развитых странах, где модернизация достигла высшей точки и начался процесс перехода к обществу «постмодерна», демография местного населения падает неуклонно, и этот процесс частично  компенсируется только наличием миграционных потоков, облегченных в силу высоких темпов глобализации. Так решается проблема естественной убыли населения в США, где из-за огромного притока иммигрантов со всего света и, в первую очередь, из бедных стран Латинской Америки, удается  сохранять положительный демографический баланс, несмотря на  падение рождаемости среди коренных американцев. Это сопровождается стремительной сменой американской идентичности, о чем бьют тревогу видные американские политологи и аналитики (в частности, С.Хантингтон «Кто мы?», М, 2005). В Европе сходное положение убыли населения компенсируется притоком мигрантов из стран мусульманского Востока и Африки, что также порождает серьезные социальные и культурные проблемы, а также межэтнические трения (вспомним бунт иммигрантской молодежи в предместьях французских городов осенью 2005 г.).
 Путь возмещения вымирания коренного населения с помощью миграции не может рассматриваться в качестве универсального решения демографической проблемы, хотя приток населения из стран СНГ, относящих себя к русскому народу, может отчасти компенсировать естественную убыль населения.
Президент Путин на всем протяжении своего президентства проявлял озабоченность демографической проблемой, а в 2006 году российская власть пошла на беспрецедентное повышение дотаций на каждого ребенка с их увеличением для второго, третьего и т.д.  (материнский капитал). Экономическая поддержка семейных пар и материнства имеет большое значение, не только материальное (что тоже немаловажно), но и психологическое – так как в этом проявляется забота власти о народе. Люди видят, что народный характер общества «суверенной демократии» является конкретной реальностью, а не пустым лозунгом. Но как показывает опыт стран развитого модерна и постмодерна, экономическое поощрение деторождаемости дает ограниченный эффект, и напротив, существует закономерность, что чем более богатым и «социально модернизированным» является общество, тем меньше в нем рождается детей.
Экономическая поддержка государства перечеркивается индивидуализмом и эгоизмом, развивающимся в таких обществах, что заставляет  семейные пары предпочесть личный комфорт, легкую жизнь и погоню за удовольствиями заботе о детях.
И напротив, общества, довольно бедные, но соблюдающие традиции, в первую очередь религиозные, отличаются повышенной рождаемостью и никаких проблем с демографией не испытывают. Так обстоит дело в исламском мире, в Китае в Индии, в странах Африки и Латинской Америки.
Решение: Из совокупности этих факторов выстраивается логика решения демографической проблемы для современной России. Если отделить позитивный опыт экономической поддержки молодых семей и субсидии на детей, взятый от развитых стран, от психологии индивидуализма, безответственности  и культа наслаждений, и добавить возрождение элементов традиционного общества, в частности, религий, морально осуждающих аборт как детоубийство, и поощряющих деторождение, то в сочетании с качественной иммиграцией  из стран СНГ людей, с общей культурой и чувством принадлежности к едином народу, мы получим рецепт спасения населения страны от угрозы исчезновения.
Материальное неравенство населения. Что такое «социальная справедливость»?
Проблема: В современном российском обществе в ходе либерально-демократических реформ произошло существенное материальное расслоение. Советский строй был основан на принципе материального равенства и равномерного распределения материальных благ, ответственность за что брало на себя государство. В этом состояла суть социализма – оплата труда основывалась не на количестве созданной производительной стоимости (за вычетом прибыли, получаемой частным владельцем предприятия от присвоения прибавочной стоимости -- как при капиталистической экономике), а на общем принципе равномерного распределения средств между всеми членами общества – и теми, которые производили стоимость, и теми, которые ее не производили.
При социализме принцип «социальной справедливости» стоял во главе угла всей общественной системы. Эта система выгодна для людей экономически слабых, не готовых к активной предпринимательской деятельности, к рискам,  к действиям в агрессивной рыночной среде с ее конкуренцией, стремительной динамикой и высокими напряжениями. В обществе таких людей большинство, так как к пассивному психологическому типу, также весьма распространенному, добавляются те, кто при всем желании не способен активно действовать в условиях рынка по возрасту, состоянию здоровья или другим обстоятельствам. Социалистическое равенство, где некоторое исключение в позднесоветском обществе составляла лишь партийная номенклатура, для которой идеи социализма постепенно утратили свою актуальность и которая ценила лишь преимущества своего высокого социального положения, было комфортным для большинства граждан СССР в материальном плане и соответствовало исторической установке на общество справедливости, общество правды, составляющей одну из важнейших черт психологии русского народа. Но для экономически активных людей и для определенных слоев городской интеллигенции социалистический тип общества был в тягость, так как он сковывал динамику и ограничивал свободу предпринимательского духа, который в СССР был уделом криминальных сред.
Либеральные реформы после победы демократов (Б.Ельцин, Е.Гайдар, А.Чубайс и т.д.) в августе 1991 года радикально изменили экономическую модель общества, отвергнув социализм и приступив к построению капитализма. По политическим соображениям о капитализме почти никто не говорил открыто, но суть этих реформ состояла именно в разрушении социалистического общества, основанного на принципах социальной справедливости, и построении на его месте общества капиталистического, основанного на принципах свободного рынка, предпринимательского духа и частной собственности. В результате этих реформ произошло материальное расслоение российского общества. Активное меньшинство, склонное к предпринимательству, к деловой активности, не лишенное доли авантюризма, ловко использовало условия переходного периода и с помощью различных комбинаций, подчас находящихся на грани закона, а то и за гранью его, приобрело баснословные богатства. Этот процесс не только терпели, но откровенно поощряли реформаторы в правительстве, поскольку, по их мнению, несмотря на эксцессы, такое положение должно было привести к «появлению класса собственников, костяка капиталистического общества». Причем либеральные реформы носили характер шоковой терапии, исключая все опосредованные формы постепенного перехода от социализма к капитализму (как, например, это происходит в современном Китае, где развитие вполне рыночной экономики увязывается с сохранением социальных гарантий в соответствии с социалистическими идеями). От одной крайности – общества материального уравнивания -- мы перешли к другой – к обществу  полной рыночной свободы.
То обстоятельство, что рыночные реформы были организованы сверху и проходили не естественным, а декретным, революционным способом, создало порочную модель «номенклатурной приватизации», когда владельцами приватизируемой собственности становились на льготных условиях олигархические группы, состоящие из коррумпированных чиновников, хитроумных мошенников и преступных элементов. Так возникла российская олигархия (от греч. «олиго» – «некоторые», «немногие», и «архе» – «власть», т.е. дословно «власть немногих»).
Появление олигархии явилось результатом ускоренных рыночных реформ, проведенных в догматическом ключе – идеи рынка, свободы  и предпринимательства были восприняты реформаторами как ответ на все вопросы, как единственно верная «идеология» (своего рода  «рыночная религия»), которую нельзя было критиковать или ставить под вопрос. В результате в российском обществе произошло не равномерное перераспределение материальных средств между всеми слоями населения с формированием широкого среднего класса, где самые активные имели бы больше всех, менее активные меньше,  а пассивные и социально неадаптированные совсем мало (но достаточно, чтобы обеспечить достойный минимум), но сложилась уродливая картина сверхобогащения олигархической верхушки, мгновенно превратившейся в монополистов в самых прибыльных секторах экономики (в первую очередь, в сырьевом), параллельно стремительному обнищанию широких народных масс, не готовых к жесткому капитализму, который они, по сути, и не выбирали, но который был им навязан сверху правительством реформаторов. Дело усугубилось стремительной инфляцией и деноминацией рубля, что уничтожило сбережения нескольких поколений людей, мгновенно лишившихся того, что они накопили в течение жизни.
Олигархическая система не давала возможности развиваться и среднему и мелкому бизнесу, так как концентрация основных прибылей в руках совсем немногих единиц создавала для них льготные условия для скупки на корню или силового подавления рыночных инициатив снизу, способных составить им конкуренцию. Климат безнравственности и безнаказанности, воцарившийся в обществе,  повлиял и на чиновничий аппарат, став питательной средой для коррупции.
Эта система сверхбогатых единиц и обедневших масс породила множество социальных, политических и экономических проблем и создала в обществе настроение пессимизма и депрессии. При этом либералы всячески старались убедить общество, что такое устройство является оптимальным, и что недовольство народа – плод «отсталости» и  «испорченности уравниловкой социализма». Россия смогла пережить 90-е годы, когда развертывались рыночные реформы, без бунтов, волнений и революций только из-за того, что во многих областях – в первую очередь, в ЖКХ, транспорте, медицине, образовании и т.д. -- сохранялась инерция социалистического общества, и рыночные подходы искусственно сдерживалась (в первую очередь, по политическим соображениям – ведь в противном случае реформаторов попросту свергли бы).
Либерализм как идеология, основанная на принципах социал-дарвинизма («рыночная стихия как жестокий естественный  отбор», «бедный, помоги себе сам» и т.д.), к концу 90- утратил господствующее положение в обществе. Наиболее одиозные фигуры олигархического капитала были вытеснены из России, а остальные «равноудалены» от политической власти, которую они привыкли считать «своей собственностью». Политическое влияние либерал-реформаторов и их партийных структур стало падать. Власть начала поворачиваться лицом к населению, прислушиваться к его нуждам, прекратились задержки зарплат бюджетникам, стали повышаться пенсии и стипендии. Эти тенденции связаны с периодом президентства Владимира Путина, который, по сути, отверг революционный ультра-либеральный подход к реформированию общества и встал на более прагматические позиции.
Но некоторые процессы оказались необратимыми, и материальное неравенство в современном российском обществе прочно утвердилось.
При всем отторжении ультралиберальных реформ Президент Путин неоднократно подчеркивал, что «рыночной системе в современной России нет альтернативы».
В настоящее время хотя олигархический капитал сильно потеснен в своих правах, а с коррупцией в среде чиновничества ведется системная борьба, фактор разительного имущественного неравенства остается одной из острейших проблем российского общества. Это тем более важно, что на повестке дня стоит либерализация рынка жилья, транспортных услуг, образования и медицинского обслуживания.
Ситуация уже не является критической, как в 90-е годы, но множество проблем и весьма существенных, которые породили реформы 90-х, остаются.
Решение: Пути решения проблемы резкого имущественного неравенства таковы.
1.    Стимуляция развития среднего класса, мелких и средних собственников. Чтобы рыночная система развивалась и функционировала устойчиво, необходимо, чтобы ее активными участниками, так или иначе задействованными в предпринимательской деятельности и в частном бизнесе, было не менее 40% взрослого трудоспособного населения. Это и есть средний класс. Такого процента достаточно, чтобы перераспределять средства между успешным средним классом и социально слабыми через семейные, родственные и иные связи. Для этого государство должно принудительным образом разукрупнить частные монополии, покончить с олигархическими структурами и бдительно следить за исправным исполнением чиновничеством своих прямых функций. Развитие среднего бизнеса должно стать важнейшей и приоритетной задачей государства.
2.    Должна быть сформулирована новая социальная политика, основанная на принципе социальной справедливости, тем более, что Россия по Конституции является «социальным государством» (ст. 7). Прежние элементы социализма постепенно отмирают, и на их место должны прийти новые механизмы социальной поддержки – в первую очередь, для тех граждан, кто не задействован в рынке (бюджетники, работники социальной сферы, пенсионеры, дети, инвалиды и т.д.).
Обострение межэтнических конфликтов.
Проблема: В современном российском обществе остро стоит проблема межэтнических отношений. Это связано с распадом советской социальной системы, которая стремилась снять все межэтнические противоречия на основе коммунистической идеологии с ее подчеркнутым интернационализмом, возведенным в догмат. Такой подход снижал градус межэтнических трений, но одновременно подавлял свободное и органичное развитие этнических культур и этнического самосознания.
В современной России  обязательная установка на «интернационализм» упразднена вместе с коммунистической идеологией, и самосознание этносов объективно возросло. Помимо позитивных моментов это привело к издержкам, так как для этнической идентичности важно определение «свой-чужой», которое в определенных случаях чревато обострением межэтнических конфликтов.
Картина еще более осложняется ростом миграции -- как из различных этнических регионов РФ, так и из стран СНГ, и даже из стран дальнего зарубежья (например, из Китая). Мигранты выступают для местного населения как «носители иной этнической культуры» (если они приезжают из республик России), «иной государственности» (если из стран СНГ), «иной цивилизации» (Китай). Все это порождает комплекс проблем и при определенных обстоятельствах приведет к  вспышкам ксенофобии, межэтническим трениям или конфликтам.
Типы межэтнических конфликтов. Можно выделить несколько типовых ситуаций, в которых складываются предпосылки для вспышек ксенофобии.
1.    Конфликты между разными этносами, проживающими в непосредственной близости друг от друга и имеющими исторические споры.
Такие ситуации встречаются во всех обществах, и решаются в зависимости от каждого конкретного случая. Но ситуация осложняется, если естественный социальный конфликт приобретает характер межэтнической розни. Одна из сторон оформляет претензии к другой стороне с обобщениями в адрес ее этнической принадлежности. Ответ часто бывает симметричным, и взаимные обвинения выливаются в межэтнические столкновения. Так как оскорбление этнического самосознания воспринимается чрезвычайно болезненно, то это пробуждает мощные энергии, способные привести в движение  разрушительные силы и дестабилизировать обстановку даже в спокойном регионе.
Специфика межэтнических трений такова, что ни одни аргументы («такой-то этнос прав, а такой-то нет») не действуют, поскольку этносы не могут быть оценены или сопоставлены в соответствии с какой-то универсальной шкалой – каждый из них несет в самом себе собственную систему оценочных критериев. Правыми или виноватыми могут быть социальные группы, политические организации, движения, предприятия, отдельные люди, но не этносы.
2.    Конфликты между коренным населением и мигрантами. Межэтническим конфликт становится в том случае, если неудобства или эксцессы поведения, связанные с мигрантами, начинают обобщаться до претензий, выдвигаемых этносу в целом. Ответственность за поведение одного или нескольких мигрантов переносится на весь этнос, к которому они принадлежат (иногда на всех мигрантов вообще). В свою очередь в ответ на озлобление коренного населения мигранты обосабливаются и начинают переносить негативные эмоции на весь коренной этнос (что может сыграть свою отрицательную роль, например, на родине мигрантов, где представители этноса коренного населения могут, в свою очередь, оказаться в роли гостей или приезжих).
3.    Конфликтные ситуации, в которых задействованы представители великороссов, преобладающего этноса России. Этническое самосознание великороссов уже долгие века связано со сверхэтническими реальностями – великороссы осознают себя сразу и народом (ядром российского народа), и носителями религиозной идеи (православия), и остовом государственности (будь-то Российская Империя, СССР или Российская Федерация). Делегировав народу, государству и церкви язык, культуру и многие психологические и социальные особенности, великороссы частично утратили этническую однородность и некоторую закрытость, характерную для «традиционного общества» этнического толка. Определенные черты этноса великороссы сохраняют, но определенные утрачивают.
В нынешний переходный период после краха советской государственности и социалистической идеологии у многих великороссов возникает естественное желание вернуться к этническим корням, традициям, устоям.  Это стремление само по себе заслуживает поддержки, но несет с собой и определенную опасность. Вновь обретенное этническое самосознание может продемонстрировать свою отрицательную сторону и обратиться против других этносов, как входящих в состав единого народа России (и Большой России), так и не входящих. На пробуждении здорового этнического чувства сплошь и рядом готовы спекулировать экстремистские элементы, провозглашающие лозунги и теории в духе «великорусского расизма», «ультранационализма», «расового превосходства», ненависти к другим этносам, народам и расам.
Особенно остро эта проблема встает в тех городах и поселениях, где проживает значительное число недавних мигрантов, еще не успевших адаптироваться к местным культурным условиям или вообще не собирающихся этого делать.
4.    Претензии со стороны этнических меньшинств к великороссам (угроза сепаратизма).
Возрождение этнического самосознания в определенных случаях приводит отдельные этнические группы к идее обособления от России и организации собственной независимой национальной государственности (сепаратизм). В таких случаях этническая рознь приобретает политический  и, соответственно, системный характер. Примером этого разрушительного процесса является кровавый конфликт в Чечне, начавшийся в 1995 году и представляющий собой трагический пример  сепаратизма. В ходе этого конфликта ряд политических и религиозных экстремистов попытался придать антирусским, антироссийским настроениям не только ультранационалистический, но и сепаратистский характер, тем самым, уведя закономерный процесс этнического возрождения в кровавый тупик неудачного и не обоснованного исторически государственного строительства. В ходе данного конфликта межэтническая рознь достигала подчас предельного накала и грозила перейти во взаимную историческую ненависть. И только продуманная политика, проводимая  Кремлем в последние годы, позволила перевести чеченскую ситуацию в более-менее нормальные формы, сведя ее до локальных противоречий между большинством чеченского народа, признающего свое достойное и  естественное место в числе российских этносов, и экстремистскими террористическими группировками, практикующими бесчеловечный бандитизм, под прикрытием несбыточных политических или религиозных лозунгов.
Решение: Опасно полностью потворствовать спонтанному возрождению этносов России, оставлять его бесконтрольным и произвольным. Это может пробудить негативные энергии, перевести реальные социальные проблемы в межэтническое русло, способствовать их смыканию с политическими требованиями и лозунгами. Наиболее ярко эта центробежная тенденция проявляется в процессе спекулятивной и конъюнктурной политизации этносов, феномене так называемого «этнонационализма». Вместе с тем категорически неверно фронтально бороться с этническим пробуждением, квалифицируя любые проявления в этом ключе как «ксенофобию», «экстремизм» или «расизм». Этносы России имеют все права и все основания на то, чтобы развиваться и укреплять свою идентичность. В том числе и великоросский этнос, чья идентичность слишком долго оставалась в тени перед лицом социальных, идеологических и государственных институтов.
Следует найти золотую середину: поощрять и поддерживать позитивную программу этнического пробуждения и тщательно и решительно пресекать любые негативные формы, как бытовые, так и теоретические, выражающиеся в виде ксенофобских  и расистских идей, организаций и компаний. 
Обрыв связи между регионами.
Проблема: Огромная территория нашей страны и неравномерная заселенность таких обширных пространств как Сибирь и Дальний Восток ставит серьезную проблему сохранения территориальной целостности России. В социальной сфере вопрос формулируется так: останется ли все общество России единой средой или оно постепенно начнет распадаться на фрагменты, развивающиеся по собственной логике? Рост транспортных тарифов усугубляет эту проблему, так как одним из наиболее действенных факторов общественных связей является личное общение людей между собой. Может сложиться ситуация, когда в России будет не одно, а несколько обществ, отчужденных друг от друга, развивающихся (или деградирующих) каждое по своей траектории.
Решение: СМИ и сетевые модели коммуникаций могут помочь решить эту проблему. Но для этого федеральные СМИ должны быть настроены на исполнение функции общественного объединения, а не простого информирования или развлечения. Для реализации этой задачи необходимы подлинно общественные СМИ, призванные создавать и поддерживать на всем пространстве России (шире, Большой России) единую социальную среду. По сути федеральные СМИ должны быть организаторами и операторами общественного единства, объединяя людей изо всех уголков нашей страны в общем коммуникативном пространстве.
Второе направление, ведущее к той же цели – повышенное внимание к сетевым  формам коммуникации (интернет, мобильная связь, кабельные сети, интерактивное телевидение и т.д.). В перспективе «русская сеть» могла бы взять на себя функции развития общественной среды. Вопрос лишь в том, что при отсутствии модерирования и при полной спонтанности сетевых процессов эта социальная сфера может легко использоваться для резвыртывания негативных процессов, разрушающих народную и общественную идентичность. Особенно возрастают риски от прямого выхода этой сети на глобальную и, в первую очередь, западную, англоязычную сеть, основанную на принципах глобализма и неявно (а иногда и явно) его навязывающего остальным народам.
Экологические вызовы.
Проблема: Издержки в области экологии накопились еще с эпохи ускоренной индустриализации советского периода, когда на эти аспекты вообще никто не обращал внимания и полное господство над природой было установкой советского мировоззрения.
Сегодня тема экологии, сохранения экологического баланса и окружающей среды стоит чрезвычайно остро для всего человечества. Благодаря неконтролируемому выбросу производственных отходов в окружающую среду необратимо изменяются климатические условия, нарушается естественный процесс природного цикла и экологическое равновесие живых видов.
Капиталистическая логика оптимизации получения прибыли (а ранее социалистическая логика индустриального рывка) нанесли и продолжают наносить огромный ущерб природной среде обитания. Экология крупных городов и промышленных центров становится все более опасной для здоровья человека, так как там скапливается большое количество вредных веществ.
Состояние природной среды в планетарном масштабе вызывает все большую озабоченность мировых держав. Это делает экологическую политику насущной необходимостью для каждой из них.
Решение: Рационализацию природопользования и экологическую экспертизу  следует сделать приоритетными в промышленной и энергетической политике. России следует строго придерживаться пунктов  подписанного Правительством в 2004 году Киотского протокола, предписывающего всем участникам строго придерживаться определенных экологических норм.
Защита экологической среды должна стать делом общественных организаций и объединений, так как борьба за экологию является одной из приоритетных задач гражданского общества.
Интеграция молодежи и образование. Образование предполагает передачу «образа» от старшего поколения младшему, от  компетентных, опытных и профессиональных специалистов – начинающим.
В технической сфере и естественных науках в современном образовании основные проблемы возникают в незатребованности фундаментальных теоретических дисциплин, в сложности трудоустройства и отсутствии специальной программы по подготовке достойной смены плеяде выдающихся русских и советских ученых.
Решение: Теоретическое наследие отечественной естественно-научной школы является уникальным достоянием всего общества, важнейшим общественным и политическим козырем в мировой конкуренции для укрепления статуса России как великой державы. Научный потенциал входит в число тех критериев, которые определяют степень развития и силы государства и общества. Передача естественно-научных знаний отечественной академической школы, изучение опыта зарубежных ученых является необходимым элементом социально-политической полноценности России. Власть должна осознавать это значение и рассматривать поддержание научной школы как важнейший элемент государственности. А субъективная задача молодых людей, имеющих склонность к естественным наукам, развивать в себе интересы и научные навыки, с уверенностью в необходимости своих трудов, усилий и открытий для всего общества.
Требуется целевое и программное финансирование отечественной науки как важнейшей составляющей государственного суверенитета. Без обеспечения преемственности естественно-научных знания Россия не сможет конкурировать с другими развитыми державами.
В сфере гуманитарного образования дело обстоит сложнее. Гуманитарные дисциплины напрямую связаны с идеологией общества, историческим самосознанием, мировоззрением, национальной идеей. В переходный период это самосознание оказывается размытым, и гуманитарные науки теряют ту стройность и непротиворечивость, которую обеспечивает идеология. Складывается ситуация, когда преподаватели гуманитарных дисциплин транслируют ученикам довольно случайные элементы гуманитарных знаний, вырванных из контекста, опираясь на свои личные или групповые предпочтения. Благодаря этому разрушается единое интеллектуальное пространство общества, и даже самые общие философские понятия начинают трактоваться произвольно в зависимости от научной школы, учебного заведения или даже отдельного преподавателя. Это подрывает системность гуманитарного образования, делает его фрагментарным. Это сказывается и на судьбе молодых специалистов, получающих слишком частные знания для того, чтобы быть эффективно примененными в научной или трудовой практике, что усугубляет проблему трудоустройства.
Решение: Выработка общественной идеи, которая соответствовала бы актуальному этапу исторического бытия народа, является безотлагательной задачей как политической власти, так и самого общества. Такая идея не может  быть делегирована сверху или выдвинута снизу. Она должна сложиться и утвердиться в процессе коллективного размышления, обсуждения, споров, дискуссий и полемик относительно основных ценностей современного российского общества, пути и логики его развития, его ориентиров в будущем. Соответственно и молодые люди, получившие такое мировоззренчески выверенное, патриотическое, исторически и социально обоснованное образование займут в обществе надлежащее место культурной и интеллектуальной элиты, вместо того, чтобы быть (как сегодня) маргинальными элементами с обрывочными и бессистемными знаниями, обреченными на поиск трудоустройства (сплошь и рядом вне гуманитарной сферы занятий).
Трудоустройство молодежи.
Проблема трудоустройства молодежи  остро стоит не только перед получившими высшее образование, но и перед выпускниками иных учебных заведений – в том числе средних школ. В обществе пользуются устойчивым  спросом лишь небольшой спектр профессий. Остальным найти работу не просто.
Сложности трудоустройства молодежи не только социальный, но и психологический фактор. Многие молодые люди под влиянием наблюдений и массовой культуры привыкают к мысли о «легкой и красивой жизни», которой удостоились не самые высоконравственные персонажи (т.н. «новые русские» -- состоящие из криминальных авторитетов, авантюристов или мошенников, а также коррумпированных чиновников). Это заставляет их избегать усилий, скептически относиться к этике труда и дисциплины, искать легкий путей обогащения. Все это сопровождается брезгливостью к «черному труду», что приводит к занятию рабочих мест в малооплачиваемых и  трудоемких профессиях мигрантами и безработице среди коренного населения. Такое положение порождает социальную депрессию, способствует развитию алкоголизма, наркомании в молодежной среде, пополняет число криминальных или экстремистских группировок.
Решение: Социальная интеграция молодежи на профессиональной основе является вопросом не только социальной политики государства, но и делом воспитания и культуры. Значительная ответственность падает на СМИ, которым вместо коммерческой эксплуатации образа «успешного негодяя» и «нового русского», следовало бы разрабатывать линию молодежных героев новой России, выбирающих честный труд как идею, дисциплину как добровольную аскезу, патриотизм и социальное служение как личное мировоззрение. Без представления о  труде как ценности, как о своего рода этическом, эстетическом и патриотическом долге, проблема трудоустройства и полноценной интеграции молодежи в строительство новой России решена не будет. Это должно сопровождаться целевыми государственными программами, специально направленными на системное трудоустройство молодежи и обеспечение ее достойным материальным минимумом.
Молодая семья и жилье.
Проблемой молодежи является создание семьи. Это проблема делится на экономическую и психологическую составляющие.
Как правило, наибольшей трудностью при создании молодой парой семьи является квартирный вопрос и недостаток средств для ведения самостоятельного хозяйства. Это препятствует устойчивости брака и гармоничному деторождению.
Решение: Государственные программы строительства молодежного жилья и принятые Президентом в 2006 году постановления по прогрессивным дотациям на каждого ребенка в семье призваны решить эту проблему (с учетом ее значимости для демографической картины общества).
С психологической точки зрения, проблемы молодых семей в значительной мере являются производными от распространения с Запада культуры «постмодерна», где провозглашается полная свобода половых отношений, брак рассматривается как экономико-социальная условность, более того, молодых людей приглашают постоянно «расширять» сексуальный опыт через всевозможные извращения – вплоть до смены пола.
Такие установки в области пола ведут к системному кризису самого института семьи и в корне противоречат традиционной этике русского народа. Показательно, что даже в советское время, когда религиозные устои православия и других традиционных конфессий были отвергнуты, этика семейных отношений в СССР (с конца 20-х годов) обрела довольно консервативные черты, и хотя аборты и разводы были разрешены юридически, с моральной и социальной точки зрения они осуждались.  В этом проявилась устойчивость культурного типа «традиционного общества», сохранившаяся в общих чертах даже в условиях «общества модерна».
Крепкий и, желательно, многодетный брак должен быть социальной ценностью новой России, а различные извращения и половую распущенность (включая добрачные и внебрачные отношения) следует социально порицать, представляя как позорную болезнь. (Этот аспект всегда присутствовал, к сожалению, во всех типах общества, но чаще всего  порицался и тем самым, ограничивался.) Ценность семьи следует утверждать без опасения быть обвиненным в консерватизме.
Преступность, коррупция, кризис законности и этики, утрата нравственных ориентиров
Еще одной проблемой современного российского общества является  преступность и, в частности, коррупция среди чиновничества.
Пик роста преступности в современной России приходится на начало 90-х годов, когда власти проводили в стране либерально-капиталистические реформы с неустоявшейся юридической базой и в революционном ритме, стремясь как можно скорее уйти от советской политической и экономической модели. Это породило неопределенность в области законодательства, сместило нравственные акценты в обществе. Так как либералы реабилитировали по идеологическим соображениям тех, кого советский закон считал экономическими преступниками (спекулянтов, валютчиков, «теневиков», «цеховиков» и т.д.), понятие преступности само по себе стало размываться. Многие лидеры преступных группировок, бандиты, воры и убийцы одели маску «пострадавших от коммунистического режима» и стали выдавать себя за «строителей капиталистической экономики», привнеся в нее отличительные черты блатного мира – «понятия», «разборки», уголовную иерархию, силовое «решение вопросов» и т.д. Преступный элемент активно включился в политическую деятельность, выдвигал своих представителей на все уровни законодательной и исполнительной власти¸ активно коррумпировал политиков, влиял на социальные и информационные процессы. В 90- годы преступный мир переместился с периферии общества в его центр, существенно расшатав и поколебав устои общественной нравственности, наложив негативный отпечаток на всю экономическую сферу современной России. В условиях правового хаоса, в котором происходила приватизация, невозможно было провести линию между легальным и преступным, и большинство капиталов, нажитых в это период (в первую очередь, олигархами),  имеет, безусловно, криминальное происхождение.
Усиление криминального элемента в обществе сопровождалось в 90-е бурным ростом коррупции чиновничьего аппарата, который был вовлечен в основные экономические процессы (сплошь и рядом криминального характера) и использовал их ради личного обогащения. Коррумпированный чиновник как представитель власти дополнял предпринимателей с криминальным оттенком как представителей бизнеса, и эта порочная пара стала символом экономических реформ 90-х годов.
Далеко не все предприниматели были выходцами из преступных сообществ, и далеко не все чиновники были задействованы в коррупции, но сама среда, в которой происходили реформы и процессы приватизации в 90-е, была пропитана криминальным духом – что отразилось в характерных популярных киногероях, представляющих Россию того времени – Сане Белом (сериал «Бригада»), Даниле Багрове («Брат» и «Брат-2»), персонажах фильма  «Бумер» и «Бумер-2», а также в многочисленных сериалах в стиле «Бандитского Петербурга» и т.д.
Решение: Такое положение с преступностью стало  осознаваться как ненормальное с конца 90-х годов. В обществе сложилось устойчивое неприятие олигархии, коррупции и разгула преступности, что и привело к изменению курса.
При Президенте Путине власть приступила к систематической борьбе с преступностью и  коррупцией в рядах чиновничества, стараясь ограничить влияние криминала на политику, информационную среду и социальные процессы. Эмиграция наиболее одиозных знаковых фигур олигархии – Б.Березовского, Л.Невзлина, В.Гусинского и т.д., а также дело ЮКОСа (М.Ходорковский, П.Лебедев, А.Пичугин и т.д.), с сопровождавшими его арестами, показали обществу, что власть намерена завершить не самую приятную страницу в экономических реформах¸ сопряженную с  криминализацией экономики и общественной жизни.
Однако вирус преступности успел настолько глубоко проникнуть в экономику, политику и социальную сферу российского общества, что до окончательного решения этой проблемы еще очень далеко. Вопрос стоит не в том, чтобы искоренить преступность или полностью исключить коррупцию. Это -- утопия, и ни одна политическая система с этой задачей не справилась. Сегодня необходимо прежде всего  вытеснить преступные элементы и коррупцию на периферию общества, освободить от их влияния основные экономические, политические и социальные сферы.
Эта задача является не технической проблемой государства, но мировоззренческим выбором, который решительно и бесповоротно должно сделать все общество в целом. В обществе должна возобладать антикриминальная мораль, твердая и решительная убежденность, что преступление и коррупция это не только юридическое нарушение закона, но и аморальный, антигосударственный, антиобщественный, и самое главное антинародный поступок (или даже система поведения). Не только страх справедливого наказания должен остановить преступника, но и угроза нравственного отлучения от народа и общества. Только на такой психологической почве государство по настоящему сможет вести борьбу с преступностью и будет даже вынуждено это делать.
В этом процессе большую роль должны сыграть российские СМИ, в которых следует начать системную компанию нравственного осуждения преступления. Многое зависит от образования и обучения молодежи. И наконец, каждый конкретный гражданин может внести свою значимую лепту в процесс очищения общества от криминала.
 Кризис коллективной идентичности: кто мы? 
Сегодня перед обществом остро встает проблема кризиса идентичности. На предыдущих исторических этапах в обществе всегда существовало более или  менее ясное представление относительно того, «что это за общество?», «откуда оно пошло?» и «какова его цель?». Вопрос «кто мы?» в социальном смысле был очевиден.
Сегодня идентичность россиян расплывчата и неопределена. Легко ответить на вопрос, кем мы были? Но ответы на вопросы «кто мы есть?»,  и тем более, «кем мы будем завтра?»  представляются далеко не такими очевидными.
Решение: Дать однозначный ответ на этот вопрос исходя из чисто теоретических предпосылок невозможно. Он должен быть получен из совокупности размышлений, политического выбора, исторических деяний всего народа. На вопрос «кто мы?» следует отвечать действиями.
Если мы продолжаем считать себя великим народом, наделенным миссией, мы будем активны в нашей внутренней и внешней политике, укрепляя и повышая наш статус.
Если мы устали от столь динамичного участия в истории – социальной, экономической, политической, -- то  мы замкнемся на себе, углубимся в бытовые вопросы. И это будет уже другое общество.
Если мы вообще не собираемся сохранять нашу идентичность и не понимаем зачем это надо, то нам останется включиться в глобальные сети и предоставить решение своей судьбы логике развития мирового планетарного рынка, мировых средств массовой информации и мировых финансовых институтов. В этом случае вопрос «кто мы?» отпадет сам собой, потому что нас больше не будет.




1.Перечислите основные наиболее острые проблемы современной России.
2.Являются ли проблемы, стоящие перед Россией, общими для других стран или свойственны только нам? Какие общие, какие нет?
3.Какие проблемы достались нам от советского прошлого, какие от 90-х годов, какие возникли недавно?
4.Какими способами можно их решить?
5.Что лично вам среди способов решения основных проблем кажется реалистичным, а что нет? Чтобы вы могли предложить сами?