Карл Шмитт: Пространство (Raum) и Рим (Rom)

Пространство (Raum) – это слово, в котором язык обнаруживается как праязык. Это праслово праязыка. Исторические и этимологические объяснения праслова содержат завязи и ссылки несравненной доказательной силы. Убедительное и абсурдное здесь перемешаны. Они редко дают вполне убедительные доказательства и благоразумно не желают этого. Это справедливо и в отношении статьи Raum (пространство) в Немецком словаре братьев Гримм.

И, тем не менее, и эта статья заслуживает нашего внимания и остается сокровищницей всякого рода познаний. Согласно ей пространство (Raum) является общим для всех германских языков словом, с древнесеверным корнем rum, который повторяется в славянских словах как ruvati, а на латыни как e-ru-ere. По содержанию rum, как противоположность rauh, должно означать выкорчеванное, приготовленное под пашню, возделанное место. Соответственно, пространство в германском языке является древним выражением, которое должно именовать созданную через возделывание дикой местности область человеческого бытия. Я уверен, что пространство (Raum) и Рим (Rom) – это одно и то же слово.*

 

Оттуда развиваются дальнейшие, частью объективно-здравые и трезвые, но часто и чрезвычайно великолепные значения. И здесь кульминационным и в то же время поворотным пунктом является язык Лютера. Он звучит в объективном использовании именно этого слова зачастую весьма современно. Дифтонгическое соединение A и U не представляется чем-то неясным, но является почти техническим и объективным. В Лютеровом переводе Библии один народ говорит другому: «Пространство для меня слишком тесное; подвинься, чтобы я мог жить у тебя». Особенно сильной техническая объективность этого слова становится тогда, когда Лютер провозглашает телесное присутствие воплотившегося Бога: Бог стал человеком, по плоти и телесно, «беря и давая пространство». Взятые изолированно, такие формулировки, как «брать пространство» и «давать пространство» звучат сегодня, быть может, наподобие выражений из абстрактного обсуждения проблемы пространства. Но у Лютера это не случайно встречающиеся выражения. Они точно находятся в описании Тайной Вечери в 1528 году и касаются тайны реального присутствия воплотившегося Бога под образами хлеба и вина. Он брал и давал пространство. В конце концов это вообще все, что можно сказать о земной жизни и о деяниях человека. Язык Лютера и здесь стал собственно языком немцев и в существенных словах – священным языком.

Но тайна праслова выходит далеко за пределы всякой пусть и такой многозначительной истории слова и всякой одухотворенной этимологии. Его трансцендентность связана с непосредственной фонетикой его звуков и его звучания. Правда, именно в фонетических попытках объяснения и истолкования часто находят непосредственные сочетания глубочайших истин и ошибочных случайностей. Опасность заблуждения и произвола грозит отовсюду, она свойственна человечности нашего духа и языка, и даже представляется неким законом то, что возможность заблуждения, лжи и обмана усиливается в той же мере, в какой наступает приближение к внутреннейшей, потаенной истине. И, тем не менее, попытка чисто фонетического толкования не лишена смысла. Ибо остается факт того, что слово обретает свою телесную и плотскую действительность только через звук. Слово имеет свое первое ощутимое пространство в звуке и звучании и тоне, и лишь его дальнейшие «пространства» душевного и мыслительного рода. Слово первично принадлежит к акустическому пространству. Это последнее не прибавляется здесь, как в звуковом фильме, пространственно-иллюзионистски к пространству зрения или к другим пространствам, но является частью силы самого слова. Поэтому нужно поразмышлять и о фонетике нашего сегодняшнего слова пространство.

Пространство (Raum) содержит в своей односложной простоте мир гласных между двумя особенными согласными. Оно объединяет две различные составные части в двух разных звуковых элементах. Гласную середину слова держит дифтонг, образованный из A и U. Независимо от исторического вопроса, когда дифтонги появились в нашем языке и что они вообще означают, здесь вместе действуют A и U, первый и последний гласные нашего ряда гласных звуков, и они охватывают напряжение всей области гласных вообще. Греческий язык имеет другое, несомое гласными праслово: AION, в котором гласные A, I и O звучат друг за другом. Все это по очереди гласные, поскольку I и E, и O и U переходят друг в друга. Из последовательности всего ряда гласных здесь возникает звук, чудесно соответствующий течению целой, закрытой в себе последовательности времен, то есть смыслу Aeon. Но в случае немецкого слова “Raum” дело обстоит так: гласная середина RAUM сочетает в дифтонге первую и последнюю гласные, A и U, и таким образом описывает дугу от альфы до омеги, начало и конец. Этот мир гласных окружен обоими плавными звуками R и M. Они создают внутреннее и внешнее напряжение двух элементов. Они омывают гласную середину подобно тому, как согласно античным верованиям океан омывает обитаемую людьми, твердую землю. Но они начинают и оканчивают пространство, не являясь острыми и врезающимися проведениями границы. Такие плавные звуки не являются начальными и конечными пунктами, чертами и демаркационными линиями. Они также не сооружают стен, зданий для того нуждающегося в безопасности мужа, о котором сказано: «Он включает себя и исключает Бога». R скорее образует активное начало, а M является смыкающимся в горизонте, переходящим в горизонт окончанием. Итак, Raum не является замкнутым кругом или округом, но представляет собой мир, и этот мир не является пустым пространством и не расположен в пустом пространстве, но наше пространство является миром, наполненным напряжением различных элементов.

Выше упомянутое этимологическое толкование в Немецком словаре Якоба и Вильгельма Гримма не противоречит сказанному нами. Скорее оно содержит подтверждение фонетического положения вещей, которое основано на напряжении двух элементов. Выкорчеванная просека в дремучем лесу – это обитаемое и оформленное людьми пространство, окруженное бесконечным неоформленным или еще не оформленным. Окружающий древний лес соответствует здесь необозримому океану, омывающему обитаемую людьми землю, как в упомянутой выше античной картине мира. Только толкование, имеющее в виду лес и корчевание, слишком земное, слишком связано с сушей. Для суши, омываемой морем, точно так же, быть может даже лучше подходит лежащее в основе представление о безопасном, обитаемом или возделываемом людьми, окруженном бушующей стихией месте. Кроме того, фонетика слова “Meer” (море) – на что обратил мое внимание Вильгельм Альман – содержит очевидную противоположность выше разобранной, несомой элементарными напряжениями фонетике слова RAUM; в слове MEER плавные звуки M и R расположены обратным образом, кроме того, это слово из-за гласного E обладает не наполненной, но пустой сердцевиной.

Сравнение с латинским словом spatium (пространство) (espace по-французски, spazio по-итальянски, espacio по-испански) еще больше проясняет сакральную силу немецкого праслова. Spatium – это не простое, а сложное слово. Буква S в слове s-patium не является просто согласным. S обладает функцией префикса, а именно префикса отрезающего, отсекающего, разделяющего, как в словах se-care (отрезать), se-parare (отделять), se-cernere (отличать), se-gregare (отделять, отлучать), se-lectio (отбирать). За понимание значения слогов и согласных вообще, и буквы S в частности я особенно благодарен моему старому, уважаемому преподавателю латыни профессору Хильтенкампу. Такое S здесь специфически изменяющим и определяющим образом добавляется к “patium” (быть может в значении patere, быть на виду). Spatium поэтому содержит нечто от значения надрез, отрезок, вырезка. Среди разных этимологических объяснений существует воззрение, говорящее об изначальном родстве spatium с stadium, stadion (стадий, период). Это другой горизонт и другой мир, чем большое напряжение земли и моря, попавшее в слово Raum. Поэтому чрезвычайно велика трудность перевода “Raum” на романские языки, как только более речь не идет о пустом, математически абстрактном пространстве. Такую формулировку как Grossraum (большое пространство) в смысле порядка больших пространств, которая сразу понятна в немецком, в романских языках правильно можно передать лишь описаниями, а не просто переводом. Юлиус Эвола перевел немецкое слово “Grossraum” на итальянский язык как spazio imperiale, переведя тем самым понятие на другой уровень. В славянских языках про-стор передает смысл бесконечного вида, обзора и тем самым опять же иначе устроенного сочетания звука и смысла.

Может быть, что сегодня популярность слова пространство (Raum) слишком велика, а его применимость совершенно беспредельна. Антитеза пространство-время дает поводы к бесчисленным спекуляциям, где пространство то представляется преисподней, а время – раем, то время кажется адом, а пространство – раем. К примеру, для Отто Вейнингера пространство было раем, а время – адом. Не удивительно, что некоторые критики раздражены этим и желают подвергнуть это слово карантину. Тем более не удивительно, что некоторые из образованных людей отвергают шумные банальности. В то время как «пространство» метафорически и метафизически прозвучало в чудных стихах Рильке, и в лирике возникли пространства из сущностей («Смотри, ангелы ощущают пространство»), тонкий вкус находил симпатичным, что пространство покинуло нейтральную сферу математически-физической абстракции и совершило конкретные достижения. Но сегодня оно как модное словечко раздается нам навстречу со всех сторон практического действия.

Мы не должны заботиться об этом и сердиться по этому поводу. Немецкое слово Raum (пространство) несокрушимо.** Оно присутствовало, когда еще никто не говорил об этом, и оно сохранило свою силу, хотя, примерно уже 50 лет тому назад, в тогда современной философии жизни Бергсона оно было свергнуто с престола в пользу времени и длительности и умалено до проявления всего безжизненного и механического. Из-за своей чрезвычайной популярности оно не умрет. Слово сохранит свою сердцевину. Даже если его будут громко выкрикивать на ярмарках жизни и передавать на грамзаписях по всему земному шару, оно сумеет обрести свое убежище. Dum clamant tacet. Популярно или нет, современно или несовременно, переоценено или недооценено, оно остается прасловом и неуязвимо в своей внутренней сущности. И наши размышления о его фонетическом своеобразии могут лишь снова разжечь его силу и все же сохранить его Arcanum (тайну).

* Albert Blumenthal, Roma quadrata, Klio 35 (1942), S. 184/5.

**  Несокрушим и (даже в рамках языка Ницше поразительный) тезис: Пространство твердо стоит отдельно против Ничто. Там, где пространство, там бытие. (Ausgabe Kroener, Bd. 7, 11, S. 58.)

 

 

 Карл Шмитт, перевод Ю. Ю. Коринца