Against Post-Modern World: Закрытие

Александр Дугин:

На этой конференции мы поставили перед собой в начале  восемь проблемвторого уровня, которые должны были вписываться в общую модель решения главной проблемы – выяснения того, как Традиция и традиционализм относятся к эпохе Постмодерна. Какова была наша логика?

Первое, что было отмечено, это существование фундаментальных изменений общества и онтологической среды (того, что Рене Генон называл космической средой) при переходе от эпохи Модерна, в которой жили классики традиционализма - к эпохе Постмодерна. Именно качественное изменение космической среды или онтологических условий мы были призваны осмыслить и описать, поставив перед собой цель - выяснить природу изменения бытия при смене  парадигм– Модерна наПостмодерн,  видимыхс точки зрения традиционалистской школы. Изначально этому былипосвящены восемь секций, которые мы решили свести до шести, скомбинировав доклады, присланные по всем обозначенным направлениям. Я могу пояснить, почему восемь превратилось в шесть. Мы планировалиещё две секции: одна из них должна была бытьпосвящена «Платонизмуи каббале», другая – Юлиусу Эволе, крупнейшей фигуре борца с современным миром. Однако эти секции, ненабрали достаточногочисладокладов, поэтому были интегрированы в шесть других.

Главная секция, продлившаяся два дня, называлась «Традиция против Постмодерна». Для того, чтобы судить насколько нам удалось нащупать пути к пониманию того онтологического изменения, о котором я только что говорил, мы должны серьёзно проанализировать все доклады, касающиеся именно этой темы. Однако уже сейчас ясно, что было высказано множество мнений, подчас чрезвычайно интересных и содержательных, рассматривающих эту проблему с самых разных ракурсов. Наряду с предсказуемым классическим анализом, на секции было много любопытных и неожиданных авангардных докладов.

В этом же ключе под руководством Владимира Игоревича Карпеца была проведена секция «Традиционализм и проблема языка (семиотикатрадиционализма)». Эта секция теснейшим образом связана с тем, о чём мы только что говорили, поскольку для того, чтобы описыватьважнейшие парадигмальные изменения, необходимо обратиться к структуре языка. То есть, сам язык, на котором мы описываемнечто, оказывает влияние на то, что мы описываем. Иными словами, структурная лингвистика показывает, что сам мир в огромной степени конституируется в процессе рассказа об этом мире. Описывая такую вещь, как парадигма Постмодерна, мы должны менять язык. Как сказалСтефан Малларме: «Надо менять язык». О Постмодерне необходимо говорить на особом языке. А далее совмещать этот язык и его семантические поля с языком Традиции. Задача не простая.

О третьей секции я могу сказать чуть больше, поскольку являлся её руководителем. Секция была посвящена «Неоплатонической топике и христианской традиции». Основные её идеи изложены в тезисах, опубликованных на сайте конференции. Ядумаю, что наиболее важным результатом явился вывод, подтвержденный всеми участниками секции: широко понятый платонизм, система платонического дискурса, является неким общим полем, накладывая на котороеразличныерелигиозные формы, мы можем получить различныетеологическиеконструкты - нетолько православной догматики, исламского эзотеризма, иудейской мистики, но и других форм, вплоть до современнойнаучной топики. С этим согласен и профессор Мутти, крупнейший традиционалист и знаток греко-латинской Античности, чей доклад был посвящён проблематике монотеизма до монотеизма или, лучше сказать, монотеистической природе греческого политеизма, и известный специалист по святоотеческой традиции, Алексей Владимирович Муравьёв, сделавший доклад о сирийском исихазме.  Мы подтвердили слова Алфреда Норта Уайтхеда, что вся философия есть только заметки на полях Платона, и показали каковыполя и эти заметки делаютсяв сфере теологии. Тезис об идентичности неоплатонической и традиционалистской топики, озвученный в самом начале,  был продемонстрирован напримере влияния неоплатонизма на всю структуру христианскойтрадиции. На этой секции прозвучала фраза, которую мне бы хотелосьособенно выделить: «Не всё в христианстве интеллигибельно, но всё интеллигибельное  является платоническим».

В секции, посвященной исламу, тоже были ожидаемыесюрпризы, связанные,в первую очередь,с радикальным дискурсом Гейдара Джахидовича Джемаля. Обмен мнениями с мусульманами России и зарубежных стран, которые почтилисвоим присутствием нашу конференцию, безусловно, имел для нас большое значение. Следует выделить также выступление шейха Серджо Яхья Паллавичини и доклад ведущего секции Валерия Коровина о традициях кровной мести.

Если на первых четырёх секциях мы говорили о платонизме и Логосе, о критике современности с позиции Логосаи традиционализма, стараясь как можно больше обострить и обозначитьту идеально-нормативную модель Традиции, которая оппонируетстатус-кво современности, то на двух других секциях мы позволилисебе пойти иным путём и поговорить об очень опасных и рискованных аспектах метафизики, которую даже традиционалисты (по крайней мере, традиционалисты правой руки) старались обходить своим вниманием. Но постепенно проблема риска в затрагивании тех тем, которых, в общем, не следовало бы касаться, снимается тем, что значение изначимость того, кто рискует, всё больше и больше снижается. Мырешили сделать два круглых стола, посвященныхпроблемам «левой метафизики», т.е. метафизики, лежащей за пределами конвенциональнойметафизики. Тот факт, что здесь происходило нечто необычное, былотмечен нашими коллегами, в основном представителями традиционализма«правой руки», классического традиционализма, ШейхиПаллавичини, уезжая, сказали, что русско-традиционалистская школа, с которой они познакомились, отличается по несколькимпараметрам от того, что они имеют на Западе.

Во-первых, она очень необычнаяи оригинальная, во-вторых, она очень живая и молодёжная, и, в-третьих, она вдохновляет.

На двух этих секциях лично мне была интересна реакция наших коллег, традиционалистов из Европы. К моему удивлению, обе темы – и метафизика хаоса, и проблема Радикального Субъекта (или проблема ницшеанского «победителя Богаи ничто»), который возникает  в момент полной диссолюции мира, быстронашли понимание и вызвали настоящий интерес у наших коллег, представителей европейского классического традиционализма, абсолютнонон-конформного по отношению к современному миру, но конформногопо отношению к своим классическим версиям. НащупываниеНовой метафизики и разработка проблематики метафизикихаоса оказались вполне интеллигибельными, хотя это у определённойчасти людей это и все еще вызываетизумление. Тот, кто не понимает, может пройти мимо. Можно напрячься, понять ипредложитьальтернативную точку зрения, хотя вначале следует понять: альтернативную чему? Это очень важный вопрос. Если мы начинаемспорить с тем, чего не понимаем, или отрицать то, чего не понимаем, мы теряем вес не только в глазах окружающих, но и своих собственных. Я положительно отношусь к критике, когда критикующий хорошопонимает, что он делает. Но есть вещи, для понимания которых нужно приблизиться к ним на опасную дистанцию. Соответственно, выходяиз этой рискованной зоны, человек становится другим.

Можно выделить четыре базовых источника Новой метафизики, связанных с нашимроссийским традиционализмом, которые были объединены в докладе госпожи Сперанской. Это Юрий Витальевич Мамлеев, которомув этом году исполняется 80 лет,  Евгений Всеволодович Головин (он присутствовал в своих песнях, исполненных Александром Ф.Скляром), Гейдар Джахидович Джемаль и четвёртый источник, ваш покороный слуга. РазвёртываниюэтойНовой метафизики были посвящены две секции («Горизонты Новой метафизики и Радикального Субъекта» и «Метафизика Хаоса»).

Последним элементом было выступление неотрадиционалистского коллектива, театра тибетской музыки PURBA. Этот диалог Постмодерна и архаики, инициатической буддистской традициибыл представлен в лице Святослава Пономарёва.

Такимобразом, мы выполнили свою концептуально-интеллектуально-репрезентативную программу.

Клаудио Мутти:

В первую очередь я бы хотел поблагодарить вас за приглашение. Я поражён тем, что увидел здесь, приехав в Москву, спустя 20 лет после моего первого визита. 20 лет назад эта страна распадалась, по улицам ходили странные люди. Я не мог себе представить, что через 20 лет вопросы традиционализма будут трактоваться здесь на таком уровне и с таким энтузиазмом. Это значительно отличается от всех традиционалистских мероприятий, на которых мне приходится бывать в Западной Европе. Я хотел бы отметить, что когда речь заходит об обсуждении тех вопросов традиционализма, которые поднимались на этой конференции, в Западной Европе царит совершенно другая атмосфера. Во-первых, аудитория, собирающаяся там, даже в крупных европейских столицах, практически не имеет шансов собрать такое количество людей, заинтересованных в проблематике традиционализма, как здесь. Но большевсего я впечатлён той степенью проработанности и глубины, с которой выступавшиеучастники излагали свои аргументы. Во-вторых, в то время как в Западной Европе традиционализм в основном представляет собой консервативное направление, которое настаивает либо на сохранениитого, что есть, либо – на воспроизводстве того, что есть, или является для многих неким алиби для того, чтобы ничего не делать, то здесь, в России, я увидел, что традиционализм пронизантворческим новаторским духом. Даже сам факт того, что этот конгресспосвящён Постмодерну, является знаком креативности и оригинальностиподхода. Я воспринимаю некоторые озвученные здесь инициативы, как попытку осуществить синтез между традиционализмом и радикальнойкритикой. Ни на одном традиционалистском конгрессеникому не приходило в голову посвятить специальную секцию метафизике хаоса или метафизике языка. За эту смелость в постановке проблемы я хотел бы поблагодарить организаторов.

Кристиан Буше:

В нескольких словах я попытаюсь описать моё удовлетворение участием в этой конференции. Оно выражается в значительном количестве участников, представителей различных сред и различных типов. Также я рад качествупредставленных докладов, всю глубину которых я, к сожалению,  не смог оценить из-за незнания русского языка. Очень важно, чтокогда мы смотрим вверх, туда, где находится единство, это позволяет нам находить общий язык – на горизонтальном уровне, где существуют различие и качественные отличия друг от друга. Я хотел бы сказать, что для меня чрезвычайно важно, чтобы традиционализм как теориясопровождался традиционализмом как практикой, а Традицию я понимаю, как верность своим отцам  и своей земле. На Западе, за такимредким исключением, как Рене Генон, большинство людей, апеллирующихк традиционализму, в основном занимаются так называемым«спиритуальным туризмом» или пустыми реконструкциями экстравагантноготолка. Если представители правой руки – это в большинствесвоём ботаники и спиритуальные туристы, то представители левой руки, связанные с телемизмом или традицией Марии де Нагловской, в основном представляют собой фриков, эксгибиционистов, интересующихсявсякой чушью. Это не значит, что я не советую заниматься кому-либо определёнными практиками, но я хочу отметить, что ими нужно заниматься достаточно осторожно (практикуя то, что нашиисламские друзья называют практикой такийя). Помимо того определения, которое дал Традиции Ален де Бенуа, я бы хотел дать ещё одно определение, с которым я познакомился в эпоху моей юности, когда был убеждённым сторонником французского консервативного монархизма: «Традиция – это марширующая статуя, ожившая статуя».

Лоран Джеймс:

Вслед за моими коллегамия хотел бы передать слова благодарности организаторам и всем, кто находится в этом зале. Я с огромным облегчением впервые обнаружил для себя место, где можно говорить спокойно, среди своих, о такой вещи, как Традиция. Если вы знаете, мои дорогие русские друзья, ту ничтожность и убогость современной интеллектуальной жизни Франции, вы меня поймете. Несколько месяцев назад в одном из французских городов я устраивал конференцию, посвященную эзотеризму, на нас напали сорок человек, в итоге всё окончилось дракой. Как глупо…

Я думаю, что существует две школы Традиции: 1) школа, упомянутая господиномМутти, её основой является статическое отношение, в котором «застывает» человек в ожидании того, что Традиция придёт к нему сама, 2) эволюционистская школа, полагающая, что человеческая природа меняется в процессе эволюции. Я предлагаю найти другой – динамический – метод, который позволит интегрировать динамические процессы в контекст Традиции. И примером такого динамизма внутри Традиции я вижу тематику метафизики хаоса и Новой метафизики, которую вы развиваете. Сегодня, вопреки тому, что часто говорят радикальные критики современнойцивилизации, мы не находимся в состоянии «войны всех против всех» - мы пребываемв состоянии склеиваниявсех со всеми. Это мы видим в картине Ада Роджера ван дер Вейдена. Нам нужно обрести новую форму одиночества, противоположную одиночеству плотского человека, смешанногос толпой. Надо быть без себя самого– вместе с Богом, вместотого, чтобы быть с другими – без Бога. Если в зале присутствуют люди, которые знают Леона Блуа, они меня поймут. Я хотел бы закончить цитатой: «Революционная необходимость для меня сегодня – это найти смысл мобилизационного отчаяния».