Структурный социальный анализ и управление гражданскими процессами

Начнем с  первого пункта, который неразрывно связан с остальными. Стратегия является унифицирующей и ведущей идеей, стоящей за комплексными сериями действий, направленных на изменение распределения власти[1]. Вместе с комплексной спецификой определенного этноса, которая включает в себя мировоззренческие, социально-бытовые, культурные, традиционные, религиозные и мифологические факторы она формирует стратегическую культуру. Существует несколько определений стратегической культуры. Согласно Колину Грею, это - обращение к способам мышления и действия при решении вопросов применения силы, уходящее корнями в национальный исторический опыт, отражающий модели поведения в критических ситуациях, при этом учитывается  развитие гражданской культуры общества и его образ жизни[2]. Лучиан Пай предложил рассматривать стратегическую культуру в качестве динамической структуры, которая закрепляет и оживляет коллективные воспоминания путем обращения к традиции. В таком случае стратегическая культура является генератором, который возобновляет в сознании людей их предпочтения, определенные традициями, а также выступает как средство увековечивания и закрепления ценностей[3].

Алистер Джонстон дал следующее определение стратегической культуры – это интегрированный набор символов (аргументационных структур, языков, аналогий, метафор и т.д.), который действует на установление распространяющихся и длительных стратегических предпочтений, формулируя концепции роли и эффективности силы в межгосударственных политических делах, и придавая этим концепциям такую ауру фактажа, что стратегическое предпочтение кажется уникально реалистичным и эффективным[4] . Другой авторитетный исследователь стратегической культуры Кен Бут, рассматривая вопросы безопасности, отмечает, что «безопасность - это то, что мы делаем ее таковой. Это - межсубъектно созданный эпифеномен. Различные мировоззрения и дискурсы о политике поставляют различные представления и дискурсы о безопасности»[5].

Как видим, стратегическая культура напрямую связана с вопросами безопасности, не только по отношению государства к другим странам, но и внутри определенного региона, так как при применении научного социологического подхода, предложенного Тэлкотом Парсонсом, для изучения стратегий, актором может быть индивидуум, группа, государства или группа государств. Стоит также принять во внимание, что с конца прошлого века основные действующие акторы разделились на мультицентричных и государствоцентричных. Поскольку КБР находится в центре Северного Кавказа и условно некоторые силы относят его к Восточному Кавказу, другие к Западному, а третьи выделяют в отдельный субрегион, эти векторы тоже играют свою роль в безопасности региона, формируя определенные сферы влияния.

При этом нужно отметить, что большинство исследователей определяет политическую и стратегическую культуры через их принадлежность к общности, а не к отдельным индивидам, составляющим эту общность. Т.е. в какой-то мере аристотелевский тезис о том, что целое больше суммы его частей подходит и для нашего объекта исследования. Это особенно важно при рассмотрении процессов, протекающих в гражданском обществе – ряд программ и кампаний, инициируемых либо отечественными, либо международными неправительственными организациями могут позиционироваться как общественно важные, однако при более тщательном анализе выяснится, что цели, преследуемые этими акторами далеко отличаются от декларируемых и работают против блага местной общины. Примерами могут служить действия ряда транснациональных корпораций в мире, работа лоббистских групп, имеющих экономические интересы, завуалированные под общественные. В нашей стране ярким показателем могут быть попытки навязать ювенальное право в ряде регионов, встретившие серьезное сопротивление общественности.

Чтобы не допустить новых искусственных конфликтов, а также способствовать искоренению возможности проявления экстремизма в различных формах необходим анализ структур общества и выявление динамики социальных процессов. При этом подобный опыт в КБР может быть полезен и для других регионов Российской Федерации, так как этническая карта региона представляет собой тип имперской государственности по принципу мозаики, в отличие от государств-наций или имперского образования по типу плавильного котла. Разделительные линии относятся к самым различным категориям – цивилизационной, этнической, лингвистической, религиозной, исторической. В последнем случае немаловажный фактор имеет комплекс исторических обид и рудименты кризисной ситуации, сложившейся при распаде СССР.

Кроме того, исследования, проведенные ЦКИ на основе соцопросов, проведенных Левада-центром показали, что современное российское общество представляет собой два типа, связанных со структурами логоса и мифоса. Они накладываются друг на друга и провести четкое разграничение по принадлежности к месту жительства, социальному статусу и т.п. не представляется возможным. В российском обществе-1, существующем в параметрах заимствованного с Запада социального логоса, демократия, понимаемая как совокупность соответствующих правовых моментов, признаётся как факт российской действительности. В противоположность этому архаизированное общество-2 в своих базовых социо-культурных установках ориентировано на древние формы политической организации, ныне официально делегитимированные[6]. Из-за чего и возникает необходимость тщательного анализа кавказских традиций и их определенное возрождение. В связи с этим следует отметить, что исламский терроризм напрямую связан с идеологией ваххабизма, который представляет модернизированную, либеральную и секуляризированную версию Ислама в отличие от традиционных суфийских тарикатов и классического суннизма, распространившихся столетия назад на Северном Кавказе. По аналогии с обществом-1, ваххабизм представляет собой экзогенную, навязанную извне идеологию, которая действует разрушительным образом, подтачивая общество изнутри.

Большое значение имеет и миграционный фактор – отток в 90-е годы русских кадров, текущий переезд в мегаполисы с целью заработка местного населения создают определенный социальный дисбаланс в республике. Для объективности я хотел бы привести исследование, проведенное специалистом Академии Минобороны Великобритании, посвященное социальным тенденциям, происходящим на Северном Кавказе[7]. В нем выделены ряд факторов, связанных с регионом:

-Взаимосвязь финансовых субсидий  с насилием;

- Опасность для интересов стран Запада в Азербайджане и Грузии;

- Дисбаланс субсидий для республик СК по сравнению с финансированием Сочи, Абхазии и Южной Осетии;

- Необходимость радикальных политических реформ;

- Необходимость инвестиций в сферу образования, здравоохранения, создания рабочих мест для молодежи и населения в целом;

- Необходимость эффективной работы спецслужб для перекрытия потока нелегальных фондов на СК;

- Необходимость законного наказания участников бандформирований;

Одним из центральных факторов проблемы значится уменьшение этнического русского населения, а подготовка к Олимпиаде в Сочи является определенным стимулятором для внешних и внутренних деструктивных сил, которые будут намереваться использовать эту ситуацию в своих целях.

Поэтому после создания социально-этнической карты необходимо укрепление социальных структур, что возможно при долгосрочной стратегии, включающей в себя поддержку традиционных для региона методов управления и социальных взаимоотношений с привлечением СМИ, духовных лидеров, широких слоев общественности и отечественных аналитических центров. Это также возможно с помощью моделирования ситуации, направленной на сдвиги в сторону устойчивости (метод организованной критичности, теории хаоса, математического моделирования социальных процессов).

В данном процессе гражданское общество, понимаемое как широкие массы, объединенные по принципу общего российского гражданства, а не западных ценностей, должно стать смычкой для объединения различных инициатив, либо платформой, на базе которой будут функционировать социальные узлы (хабы), вырабатывая и корректируя программу социального развития республики. Применение хабов в роли социального инструмента зарекомендовало себя в различных странах в кризисных ситуациях – от поиска инновационных путей решения текущих задач (профсоюзная деятельность, лоббирование общественных инициатив во властных структурах) до выработки долгосрочной стратегии (альтернативы глобализационным процессам). Социальные сети также могут послужить технической базой для решения различных проблем, в том числе в вопросах национальной безопасности.

Социальный эксперимент, проводившийся в конце прошлого года оборонным агентством перспективных исследований DARPA в США показал, что задействование социальных сетей в качестве альтернативных масс-медиа помогают выработать дополнительные стратегии для решения поставленной задачи и могут провести быструю мобилизацию общества[8]. При этом, при четко поставленной цели мотивация социальных групп может быть довольно различная, а результат превзошел ожидание специалистов агентства.

Согласно анализу DARPA мобилизация социальных сетей для решения сложной геолокационной задачи (которая по мнению мнению аналитика Национального агентства по георазведке представлялась не разрешимой) произошла очень быстро. Команды, группировавшиеся вокруг сетей сформировались примерно за сутки. Один случай показал, что с помощью Twitter один человек активизировал все свои контакты за один час. Кроме того, в связи с присутствием в проекте большого количества людей был выявлен положительный эффект. Если ранее при брэйнсторминге в DARPA было определено три возможных геолокационных стратегии, то после эксперимента было открыто еще пять дополнительных. Кроме этого, на многих блогах были опубликованы интересные рекомендации по мобилизации социальных сетей.