ФРС и Пол Кругман против Мао и Че Гевары

«Вашингтонский  консенсус» против «пекинского  консенсуса» или  «алчный американский гамбит»

«Тот, кто в минуту волнения не поддаётся суете,  
несомненно, взрастил чистоту духа в минуты покоя» 
Хун Цзы Чен,  «Вкус корней» 

Почему в последнее  время на юань оказывается такое  давление? Почему китайское руководство  опасается конвертируемости своей  валюты? Что хотят США? Для начала необходимо еще раз напомнить, что произошло 20 лет тому назад -   

Япония, конец 80-х…  «Договор Плаза» и «Луврские  соглашения» 

В конце 80-х гарвардский  экономист (позже министр финансов) Лоуренс Саммерс предупредил: «Утверждение большинства американцев о том, что Япония представляет большую угрозу США, чем Советский Союз, скорее всего, окажется правильным». Для этого США (не только фактически оккупирующие японские острова, но и являющиеся основным покупателем их продукции)  оказали давление на Японский банк с тем, чтобы тот принял меры по увеличению стоимости йены относительно доллара.

Тогда в сентябре 1985-го в рамках G7 было разработано «Плазовское  соглашение» (Plaza Hotel Accord) по принятию ряда коллективных усилий по снижению стоимости  доллара за счет других стран. Затем  последовали договор Бейкера-Миязавы (Baker- Miyazawa Agreement) и «Луврское соглашение» (Louvre Accord) в феврале 87-го, по которому Токио согласился «следовать денежно кредитной и налоговой политике которая поможет расширять внутренний спрос и таким образом внести вклад в сокращение доходов от внешней торговли (external surplus)». У Вашингтона появился козырь, который давал ему возможность подвергать Японию интенсивному давлению и он, конечно же, им воспользовался. Согласно всеобъемлющему «закону торговли и конкурентоспособности 1988 года» Вашингтон включил Японию в список стран использующих «враждебные» торговые методы и потребовал серьезные концессии. 

Согласно новым международным правилам о капиталах японские банки могли считать основную долю своих долговременных акций в компаниях в системе «кеирецу» (the keiretsu system) в качестве основных активов банка, а так как бумажная ценность вложений в акции японских компаний выросла, вырос и их банковский капитал. Поскольку биржевой пузырь продолжал неистово раздуваться, к 1988 году все десять самых крупных банков в мире были японскими. Японский капитал потек в американскую недвижимость, поля для гольфа, роскошные курорты, в американские правительственные облигации и более рискованные акции американских компаний. Японцы услужливо превращали свою надутую йену в долларовые активы, таким образом, стимулируя президентские амбиции Джорджа Буша старшего, который следовал политике Рональда Рейгана. Комментируя успех Японии в 80-х спекулянт Д.Сорос заметил - «перспектива финансового могущества Японии очень тревожная тенденция».  

Эйфория «Япония - всемирный финансовый гигант» продолжалась недолго.  Надутая финансовая система привела к образования одного из самых больших финансовых пузырей в мире, биржевой индекс акций Nikkei в Токио повысился на 300% всего за три года. Стоимость недвижимости и имущественный залог под кредит от японских банков выросли вместе с ценами на акции. На пике японского финансового пузыря токийская недвижимость была оценена выше, чем вся недвижимость США. Номинальная стоимость акций продаваемых на Nikkei составляла более 42 % стоимости всех акций продаваемых в мире.  

Но «щастье» длилось недолго. В конце 89-го года, когда всплыли первые признаки краха Берлинской стены, Японский банк и Минфин начали осторожные попытки медленно сокращать процесс раздувания. Как только Токио стал принимать меры по охлаждению спекулятивных операций, главные инвестиционные банки Уолл-стрит начали применять на японском рынке новые экзотические схемы и финансовые инструменты, что превратило упорядоченное снижение рынка акций в Токио в паническую распродажу со скидкой. Банкиры Уолл-стрит убивали наповал токийскую биржу. К марту 90-го Nikkei потеряла 23 % (более чем триллион долларов) стоимости. В течение нескольких месяцев потери составили почти 5 триллионов долларов. В голливудской фильмографии утрированно «страшные японские якудза» или «суперинвесторы» из «Die Hard», скупающие АМЕРИКУ, сменились на сумасшедших комедийно-плюшевых японцев из «Вассаби». Вторая фаза в разрушении японской экономической модели включала в себя разрушение в 97-98 годах Восточно-азиатской сферы экономического влияния - очень успешной модели конкурировавшей с американским диктатом не считающегося ни с чем свободного рынка.

Учитывая нынешний статус Л.Саммерса в команде Барака Обамы, не сложно предположить, что данную схему пытаются использовать еще раз, только вместо Японии мишенью для атаки избран Китай, который сегодня находится примерно в такой же ситуации, что и Япония 20 лет назад, но не проявляет желания наступать на «плазовские» грабли - ревальвировать национальную валюту ради оздоровления американской экономики. Так в октябре 2007 года министры финансов и управляющие центральных банков стран G-7 опубликовали официальное заявление, в котором настоятельно призывали Китай разрешить «более быстрое укрепление» курса юаня, и чем скорее, тем лучше.  

Ожидает ли мир долгосрочный «юаньгейт», в рамках которого США совместно с ЕС будут принуждать лидеров Китая повторить путь Японии, начавшийся с «договора Плаза» и «Луврских соглашений»? Последние события и мудрость китайцев заставляют в этом сомневаться. Трагедия повторяясь, превращается в фарс. Во всяком случае у тех, кто думает о своей стране своей головой, а не чужой… жой… К концу прошлого года Китай сообщил о росте ВВП на 10,7% (обогнав в четвертом квартале 2009 года Германию по объему экспорта, что сделало его крупнейшим экспортером в мире). Этот успех полностью приписывается «недооцененной китайской валюте».

Наши  дни. Хроника противостояния 

Сначала была попытка «буревестников (упырей) нового мирового порядка»  Бжезинского-Киссинджера (находящихся «в возрасте интеллектуальной вседозволенности» - С. Глазьев) присосаться к китайской экономике и продавить проект американо-китайского союза G-2 (при котором внутренне расколотая и частично оккупированная Европа могла бы претендовать лишь на роль второсортного игрока).

После очевидного провала  плана в ноябре 2009 года в январе последовало заявления министра финансов США Гейтнера, который обвинил Китай в манипулировании национальной валютой, ставшее фактически объявлением «холодной»  с Китаем  и запустило термин «юаньгейт» (yuangeith). Гейтнер заверил, что Обама будет «агрессивно использовать все доступные ему дипломатические каналы, чтобы изменить валютную практику Китая». Но заявление Гейтнера по принуждение Китая к изменению валютной практики, предусматривало и защиту от одномоментного сбрасывания долларовых активов – не даром Financial Times отмечала: «Остается загадкой, как долго Китай будет сохранять свои огромные резервы в долларах».  

США включили привычный  механизм давления, обкатанный еще  со времен СССР. И вот уже Хиллари Клинтон осуждает китайцев «за цензуру», США объявляют о планах продажи вооружений Тайваню, Далай-ламе назначается прием. Нет сомнения и в том, что вновь «спонтанно» начнутся и выступления уйгурских сепаратистов.   

3 февраля Обама заявил, что будет оказывать «постоянное давление на Китай… требуя открыть свои рынки на взаимной основе». Для США фиксированный валютный курс Китая стал навязчивой идеей (теперь в Штатах на Китай навешивается штамп «валютные манипуляторов» - чья бы корова мычала…).  

4 февраля в New York Times Марк Лэндлер выдал статью в поддержку возобновления давления на Пекин с целью усиления курса юаня. Объясняя, почему валютный спор порождает такие деликатные проблемы, он делает следующее заключение: «Курсы обмена валют – вопрос загадочный, объяснить который труднее, чем встречу с Далай-ламой». Дальше уже Пол Кругман пояснил своим читателя, что «удерживая свою валюту в состоянии искусственной слабости – постоянно сохраняя более высокую цену доллара в юанях, – Китай создает излишки долларов, которые китайское правительство должно приобретать... На фоне того, что повсюду в мире безработица достигла высокого уровня, экономика многих стран остается нестабильной, а центральные банки в целом ряде государств устанавливают максимально низкие процентные ставки, политику Китая иначе как хищнической не назовешь».  

14 февраля  правительство Китая нанесло ответный удар -  распорядилось, чтобы фонды страны, управляющие валютными активами, вывели средства из рискованных долларовых активов, ограничив инвестиции обеспеченными госгарантиями казначейскими облигациями США.  

15 февраля Дубай неожиданно предупреждает о дефолте. Если рассматривать это как управляемый процесс (учитывая явные и неафишируемые возможности США контролировать эту часть света), то для США оно пока дает временную выгоду, позволяя: во-первых, надавить на Китай, который не готов к разорению одновременно двух своих главных рынков - Европы и США; во-вторых, сбить позиции «партнеров и друзей» из Европы (посмевших заявить, что «по данным отчета Credit-Suisse, инвестиции в США более рискованны, чем инвестиции в Индонезию»), как основных инвесторов в эмиратскую недвижимость (следуя классическому принципу Дикого Запада  - пристрелить компаньона, поскольку «Боливар не вынесет двоих»); в-третьих, вынудить глобальных инвесторов вкладывать в «единственно надежные ценные бумаги» Федерального Казначейства, пытаясь в очередной раз оттянуть свой страшный конец.  

Но такая сложная «многоходовка» (несмотря на попытки ее просчета) чревата непредсказуемыми последствиями – ситуация по теории сложных систем выходит за зону турбуленции и стремится к зоне хаоса. 

Впрочем, ситуацию направляют по сценарию, изложенному год назад Киссинджером в статье в The Independent, где он говорил, что «масштаб кризиса таков, что большинству стран придется, не принимая США в расчет, самостоятельно разбираться с его последствиями… но в то же время этот кризис можно преодолеть лишь сообща». Выход по Киссинджеру прост: глобальное управление в сфере финансов существует, но в политике по-прежнему тон задают национальные государства. Поэтому необходимо создание политического наднационального органа будущего миропорядка из США и КНР, а «альтернатива новой международной системе — хаос…регионализма и меркантилизма XIX века»…  

Но есть еще и -  

Военные аспекты конфликта…  

«Война  есть продление политики другими средствами»

Карл  Клаузевиц, прусский генерал и теоретик 

Очевидно, что  «происходит смена мирового лидера, при которой, нынешняя глобальная нестабильность: финансово-экономическая, политическая, культурная - позволяют считать, что необъявленная война за лидерство между США и КНР уже началась» (И. Дичковский) 

Политика США по отношению к Китаю традиционно особенно не утруждает себя встраивание каких-либо «ограничивающих рамок», рассматривая и военный аспект. На слэнге профессиональных военных есть так называемые «три удавки на шее Китая» – это Тайваньский пролив, Малаккский пролив и Ормузский пролив. Каждая удавка – это «место агрессивного прерывания транспортировки нефти в Китай».  

«Стратегия США направлена на то, чтобы контролировать мировые нефтяные запасы, поскольку в ближайшие пару десятилетий они будут все еще играть решающую роль в энергопотреблении. Этот контроль необходим не только потому, что США потребляют нефти гораздо больше собственных возможностей по добыче, но и для того, чтобы осложнить доступ к этим ресурсам своим геополитическим конкурентам, в частности Китаю» (М. Хазин). 

Ормузский пролив, Йоэль Маркус: «Для того чтобы создать  политическую напряженность в Китае, дестабилизировать социально-экономическую ситуацию внутри геополитического противника, США нужна война против Ирана».   

Е. Верлин: «Председатель Ху Цзиньтао недавно назвал «Малаккской дилеммой» ситуацию, когда ключевой международный пролив, через который проходит 70% импортируемой Китаем нефти и 60% китайских экспортных грузов, де-факто находится под военным «патронажем» США… могут в любой момент «перекрыть клапан» Китаю и в Тайваньском проливе. Выходит, рассуждают китайцы, США и их союзники сохраняют контроль практически над всей внешней цепью островов, опоясывающих Китай со стороны Тихого океана» 

Индийский генерал  Шеру Тхаплиалат: «Конфликт, скорее всего, разгорится где-то на границе. Однако, если вы хотите оглушить Китай, единственный способ этого добиться – использовать флот. Индийский океан – это то место, где мы можем максимально использовать наши преимущества». Китай пытается найти альтернативные маршруты поставки нефти и строит пакистанский порт Гвадар, в котором, возможно, будет создана база китайского ВМФ. Порт также станет началом трубопровода через Пакистан в Китай для транспортировки ближневосточной нефти.  

Сюда же можно отнести  и добычу Китаем нефти в Африке и «феномен сомалийских пиратов» 

Но эти ограничения  частично сняты открытием нефтепровода «ВСТО-1» из России и поставками нефти  из Казахстана по нитке Атасу-Алашанькоу [2]. 

«Пекинский  консенсус» vs «Вашингтонский консенсус» 

Очевидно, что мы наблюдаем смену цивилизационно-интеллектуального тренда, в том числе и в глобальной экономической мысли. «Рыночные реформы, проводившиеся в большинстве развивающихся стран начиная с 1980-х годов, не оправдали ожидания»,— говорилось еще пять лет тому назад в ежегодном докладе Конференции ООН по торговле и развитию. Идеология этих реформ ограничивала «спектр инструментов стимулирования роста, доступных правительствам развивающихся стран»; последним предлагают брать пример с Китая и Вьетнама.  

Выражение «Вашингтонский консенсус», появившееся в конце 1980-х годов, уходит в политическое небытие. Автор - Джон Уильямсон, экономист Института международной экономики в Вашингтоне, включал в него макроэкономическую стабилизацию, приватизацию, жесткую монетарную политику, отказ от бюджетного дефицита, либерализацию торговли, открытость для иностранных инвестиций. Эти меры предписывались МВФ с 1980-х тем развивающимся странам, которые, попав в долговую петлю, остро нуждались в валютных кредитах фонда. Подход этот стал стандартным «правильным» рецептом для решения проблем развивающихся стран и лег в основу реформ в Латинской Америке и Восточной Европе. Но рыночные преобразования не решили социальных проблем Латинской Америки; итоги реформ в России все чаще объявляются провальными. Исследование, осуществленное Брайаном Джонсоном, соавтором ежегодного «Индекса экономической свободы» (Index of Economic Freedom) и Бреттом Шефером в 1997 году для «Фонда наследие» (Heritage Foundation), показало, что в период с 1965 по 1995 год МВФ пытался «спасти» 89 стран. Сегодня 48 из них находятся примерно в той же ситуации, как и до получения денег МВФ, а 32 стали еще беднее, оказавшись в экономическом коллапсе. Бывший главный экономист ВБ Джозеф Стиглиц объявил, что именно политикой «вашингтонского консенсуса» был порожден и азиатский финансовый кризис [1].  

Все эти меры, навязываемые через МВФ, имели следующие последствия - свободное перемещение спекулятивных  капиталов; тотальную приватизацию (включая те области, где невозможна конкуренция) и, как следствие –  необоснованное повышение цен; высокие процентные ставки, препятствующие развитию промышленности; сокращение до минимума или ликвидация всех социальных программ (бесплатного или дешевого здравоохранения, образования, дешевого жилья, общественного транспорта и т. п.); отказ от защиты природы и охраны окружающей среды; поддержка стабильности национальной валюты путем установления ее зависимости от доллара США и ограничения реальной денежной массы (что приводит к невыплатам зарплат, пособий и дефициту наличных денег, а также к частичной потере национального суверенитета); налоговые реформы, которые увеличивают давление на бедных и облегчают налоговое бремя богатых.  

Поэтому выражение  «Вашингтонский консенсус» приобрело  политический оттенок – для одних  как символ победы в «холодной  войне», для других – как навязываемая Соединенными Штатами политика «минималистского государства» и монетаризма.  

Китай в ходе рыночных реформ практически добился и  макроэкономической стабильности, и  активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов при ведущей роли государства в экономике, резком сокращении бедности, повышенном внимании к развитию науки и образования. В КНР реализована инвестиционная (а не равновесная или монетаристская) модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Эти черты, позволяющие характеризовать китайскую модель экономического развития, как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения «Пекинский консенсус», которое принадлежит бывшему редактору журнала «Тайм» Джошуа Рамо. Выражение символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, «изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам».  

В мае 2004 года Лондонским центром международной политики был опубликован доклад под названием «Пекинский консенсус». В этом докладе речь шла уже не только об эффективности «китайской модели», но и о ее кардинальном отличии от принципов «вашингтонского консенсуса», который исходил из желания сделать счастливыми банкиров и топ-менеджеров международных корпораций, а «пекинский консенсус» стремится добиться справедливого роста в интересах всего населения. Его цель — рост при сохранении независимости; отличительные черты — «решительное стремление к инновациям и экспериментам» (специальные экономические зоны), «защита государственных границ и интересов», «накопление инструментов асимметричной силы» (в виде триллионов долларов валютных резервов). Прогнозы тех, кто предрекал Китаю социальный взрыв или экологическую катастрофу, позабыты; китайская модель кажется универсальным ответом на вызовы современности.  

Распространение этого  опыта самим Китаем и его партнерами, в том числе в странах Азии, Африки и Латинской Америки, вызывает у Запада нескрываемое раздражение. Угроза видится в том, что вместе с экономическим опытом расширяется сфера политического влияния. А усиление КНР – «плохая вещь и с этим необходимо бороться».  

При этом в арабском мире, как пишет египетский социолог Ануар Абдель-Малек, в мирной китайской экспансии видят уважение суверенитета и невмешательства во внутренние дела, а китайские эксперименты с экономической либерализацией и постепенными политическими реформами рассматриваются как пример для подражания.  

Важно, что КНР без  особых натяжек можно отнести  к числу стран, успешно адаптирующих глобализацию. Критика данного явления  китайскими политиками и учеными  сочетается с его использованием. При этом важно, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, «стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка» - отчетливый контраст с подходом российских либералов для которых ключевое слово – «интеграция» (в Европу, в «цивилизованное сообщество», в мировую экономику), предполагающая утрату самостоятельности.  

В Китае хорошо различают в глобализации как угрозы, так и возможности. С одной стороны, это мировая экономическая война, от которой никуда не денешься, с другой – взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны. Используя возможности, нельзя забывать об угрозах.

После вступления в ВТО (2001 г.) в Китае куда чаще упоминаются благоприятные возможности, в том числе для решения острых внутренних проблем (особенно занятости), которые открывают рост внешней торговли, приток инвестиций и пр. Это не удивительно: в 2002–2008 гг. экспорт рос очень высокими темпами, и к концу указанного периода Китай догнал по этому показателю США. Валютные резервы страны превысили 2 трлн. долл.  

Глобализация выгодна КНР, но это не значит, что все в ней устраивает Пекин. Там не устают подчеркивать положительное отношение к участию в современной международной хозяйственной жизни и что каждое правительство отвечает перед мировой экономикой состоянием своего национального хозяйства – данный тезис, часто употребляемый Пекином во внешней пропаганде, фиксирует, помимо прочего, ведущую роль государства в экономике.  

Государственный контроль нужен для предотвращения неблагоприятных  внешних воздействий, для защиты внутреннего рынка от чужих монополий,  для создания собственных крупных компаний. Без этого нельзя добиться реального равноправия в мире глобальной конкуренции.  

Таким образом, участие в глобализации не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высока непосредственная доля госсектора (порядка 65% – с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). При этом Китай сокращает льготы зарубежным инвесторам – с марта 2007 г. унифицированы налоги для иностранных и национальных предприятий.  

Госсектор в КНР  представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью – выпуск сигарет и т.д. При этом господам «либералам»  не стоит обольщаться мифом о том, что «промышленность Китая создана американцами». Доля США в прямых инвестициях, которые получает КНР, составляет лишь 4%, столько же приходит из Сингапура. В установленном парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского составляет около 70%, а среди импортных средств производства преобладает японская и немецкая техника. 

Не торопятся в  этой стране и с переходом к  конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала. При этом жэньминьби («народные деньги») являются одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением, а финансовым спекуляциям противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков. Наиболее успешно развивающаяся страна единственная из G20, где банковская система является зависимой от правительства -  полностью в противоположность от навязываемой либеральной догмы «независимости центральных банков».    

Налицо выраженный самостоятельный и творческий подход, позволяющий целенаправленно формировать будущую роль страны в мировой экономике. Ответственное отношение к обязательствам, принятым при вступлении в ВТО, не означает отказа КНР от преференциальных торговых соглашений – двусторонних и региональных.  

Достаточно высокими темпами воплощается в жизнь  соглашение о зоне свободной торговли «АСЕАН – Китай». Усиление позиций  КНР сопровождает важными для  соседних развивающихся стран уступками  во внешнеэкономической политике, оказывая и финансовую поддержку странам Ассоциации, пострадавшим во время кризиса 1997–1998 гг., и не проводя в тот период девальвацию своей валюты, что могло бы осложнить выход из кризиса.  

Позитивно воспринимается готовность Пекина участвовать в крупных совместных инвестиционных проектах в бассейне реки Меконг, а также в сооружении железной дороги, которая свяжет страны АСЕАН с Китаем. Соглашение с КНР не без оснований считают и важным катализатором углубления сотрудничества внутри самой Ассоциации.  

На фоне буксующих  переговоров в рамках ВТО либерализация  торговли на основе преференциальных региональных соглашений фактически означает, что ВТО отодвигается на второй план. Примерно та же участь может постигнуть в Юго-Восточной Азии МВФ и  Мировой банк. Проще говоря, основные институты «Вашингтонского консенсуса» в Азии уже никому особенно не нужны (только Филиппинам в 2006 г. было предоставлено 2 млрд. долл. после безрезультатных переговоров этой страны с МБ, в 2009 кредиты выдавались многим странам, включая Белоруссию).  

Во внутренней политике Пекина наблюдается отчетливое повышение  внимания к социальным проблемам. Растет перераспределительная роль государства (в 2006 г. его доходы выросли на 20%), принимаются меры к смягчению  диспропорций между городом и деревней, зажиточными и бедными регионами.  

Очевидно, что это  долговременный курс, призванный решить и макроэкономические задачи: более  равномерное распределение способно повысить внутренний спрос, снизить  наметившийся перегрев экономики. Проблемы бедности при сохранении нынешней динамики и даже ее снижении уже не выглядят непреодолимыми. Выдвижение концепции социалистического гармоничного общества и заметный сдвиг влево в социально-экономической политике КНР после 2002 года, по-видимому, сигнализируют о завершении того этапа, когда рыночные преобразования и либерализация хозяйства и внешнеэкономических связей были основным содержанием изменений, происходивших в Китае и в мире.  

Успешное преодоление  Китаем разного рода догматических  построений, включая неолиберализм, не осталось незамеченным ни на Востоке, ни на Западе. Пекинский консенсус как бы поглотил Вашингтонский, социализм вобрал в себя рынок, не изменив базисных характеристик. Иначе говоря, социализм опять в моде, по крайней мере, в Азии, где проживает более половины человечества и уже производится порядка 45% мировой промышленной продукции, в том числе в КНР – около 25%.  

При этом ни опыт Китая, ни опыт других азиатских стран в новом веке не подтверждает тезиса «об усилении инфляции при росте инвестиций» о чем нам твердит российский правительственный «экономический блок».  

Экспорт, определяющий все экономику страны, стал сокращаться. Власти начали стимулирование внутреннего спроса, что отчасти стало раздувать финансовые пузыри (в частности, в недвижимости). Рассчитывать на дальнейшее повышение внутреннего спроса достаточно сложно – тут необходимо долгосрочное планирование, а времени мало. Стимулировать население кредитованием (по американскому типу) китайское руководство себе не позволяет, чтобы не подрывать финансовую систему. 

Ряд экспертов предлагает в качестве потенциального выхода из ситуации выпуск на мировой рынок номинированных в юанях государственных ценных бумаг. Таким образом, за счет ревальвации (подорожания) юаня у Китая временно появится мощный источник прибыли, который может компенсировать падение от экспортных операций и ускорит процесс переориентации на внутренний рынок. Нужно заметить, что на покупку этих бумаг бросится весь спекулятивный капитал с гигантским объемом избыточных средств. Для реализации этой программы Китаю нужно запустить конвертируемый юань в действующую мировую финансовую систему. Это как раз то, что с такой настойчивостью требуют Соединенные Штаты. С одной стороны Китай получит инструмент влияния на мировую политику, поскольку сможет контролировать объем продаж этих бумаг в те или иные руки. С  другой стороны понятно, что таким образом, Китай станет последним прибежищем всего мусорного глобального капитала, вылившегося из канализационной трубы ФРС. Захочет ли Пекин быть «последней выгребной ямой США» - большой вопрос.   

Еще, как вариант, у  Китая есть отличная возможность создание независимого от доллара параллельного рынка с соседними странами строго контролируя куда уходят их ценные бумаги, что запустит процесс создания региональной финансовой автаркии – т.е. вернуться к той идеи, о которой когда-то говорил Че Гевара в своей «Алжирской речи» … 

Является ли текущий  кризис последней мирной передышкой перед Третьей мировой войной? Ответа на данные вопросы пока нет. Но есть возможность выстроить эффективную систему мониторинга за сложными отношениями двух ведущих держав мира, которая включает в себя военный аспект, финансово-экономический аспект и политический аспект. Военный аспект легче всего поддается мониторингу.  

Но пока для Китая «хорошая новость заключается в том, что когда у США большие проблемы, у них не останется энергии, чтобы досаждать Китаю. Даже когда им будет нужно начать очередную войну, чтобы отвлечь людей, они выберут страну, намного меньшую по размеру и слабее, такую как Иран» (Лау Най-кьюнг). 

__________________________________________________________________

[1] Что, с точки зрения экономики не удивительно – Еще в 19 веке немецкий экономист Фридрих Лист вывел закон - «повсеместное и тотальное установление принципа свободной торговли, снижение пошлин и способствование либерализации на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идет по рыночному пути. Но при этом ослабляет, экономически и политически подрывает общество, которое имело иную хозяйственную историю и вступает в рыночные отношения с другими». Ответом стала его знаменитая теория «автаркии больших пространств», по которой для успешного развития хозяйства государство и нация должны обладать максимально возможными территориями, объединенными общей экономической суверенности, а внутренние ограничения на свободу торговли в пределах союза были минимальны или вообще отменены. При этом для защиты от экспансии более развитых экономик должна существовать продуманная система пошлин.   

Этой  же точки зрения придерживаются и теоретики «мирсистемного анализа». Самир Амин (следуя по стопам Ф. Листа, разработавшего свою теорию для Германии второй половины 19 в),  предлагал для стран «третьего мира» добиваться выхода от зависимости за счет большей или меньшей автономии от мировых центров. Амин называет это термином «déconnexion» - «отсоединение». 

Америка, по данным 2008-2009 учебного года, расходовала 11,2% ВВП на образование. Сейчас у них заложены параметры в пределах 12,8% ВВП, потому что китайцы заложили 12,5%. Началось соревнование между США и Китаем, кто лучше профинансирует сферу образования. 

[2] Кстати, не так давно в Китае многомиллионным тиражем вышла книга «Китай сердится», где главным врагом Китая объявляются США. Современный финансовый миропорядок сравнивается с базаром, на котором есть бандит-рэкетир – Соединенные Штаты Америки. Поэтому на этом базаре нет справедливых решений. Соответственно, делается вывод, что такой ущербный порядок нужно менять. России же в этой книге отводится роль стратегического союзника Китая. Пока, во всяком случае.

Кирилл Мямлин