Платон и современная теория надындивидуальной памяти

Предлагаем вниманию читателей портала Центра консервативных исследований доклад д.ф.н., доцента кафедры философии Волгоградского государственного университета, Председателя регионального отделения Российского общества интеллектуальной истории Макарова А.И. "Платон и современная теория надындивидуальной памяти".

Европейская философия представляет собой ряд примечаний к диалогам Платона - этот радикальный тезис А.Н. Уайхеда не является сильным преувеличением, если принять во внимание тот факт, что именно Платон создал основу холистической парадигмы философствования, противостояние которой парадигме методологического индивидуализма, является нервом всей истории европейской мысли.

Важнейшим моментом холистического учения Платона о памяти является то обстоятельство, что человеческий разум неспособен сам, без помощи внешней инстанции достичь идей, неких идеальных интеллигибельных объектов, которые составляют каркас сущего. Для этого необходимо встречное движение со стороны неантропной инстанции. В этой связи уместно вспомнить сравнение действия логоса с молнией, приведенное А.Г. Дугиным. Не только индивидуальные усилия являются причиной восхождения к идее, должно быть встречное движение. И это движение всегда есть. Бытие стоит в открытости.

Бытие стоит в открытости, но его перекрывают образы фантазии. Однако есть еще и  иконические образы. В «Федоне» Сократ говорит своим ученикам: истина живет в полях Гадеса. Истина безвидна, без-образна. Видимой ее делает истинный образ, образ истины. Истинный образ является посредником между истиной par excellence и тем феноменом, в котором она содержится.  Платон поставил вопрос о символической природе мышления, заложив методологическую основу учения об истинных и ложных образах - образах, способных проявлять сущность вещей и образов-симулякров[1]. Являющий истину образ подобен линзе, сквозь которую просвечивает мир идеальных форм.

Анамнезис – это организация такого процесса ассоциацирования образов памяти и воображения, которая выводит на свет сознания истинный образ, или символ. Это не техническая процедура, она требует герменевтического осмысления, поиска смысла, который переведет «взгляд сознания» на уровень истинных образов. В этом аспекте, понятие анамнезис совпадает с понятием мышления. Мышление, в данном случае, можно определить как изменненную форму сознания, как способность души перегруппировывать все возможные содержания сознания посредством разрушения и образования между ними связей; при этом результатом сознания является определенная форма или мыслительный образ. Этот специфический образ есть форма мысли, которая, как правило, совпадает с ее языковым выражением. Другими словами, мышление есть немая внутренняя речь. Язык же есть озвученное мышление.

Одно из определений памяти у Платона – способность души видеть отсутствующую вещь. Отсутствующую вещь нельзя видеть с помощью простого зрения, для этого требуется особый способ визуализирования. Такой способ называется умозрением Разумная часть души человека «видит» идеи сквозь особые образы. Это образы памяти. И это  память  не индивидуальной души. Это - надиндивидуальная память, Мировая душа. Платон не вводит термина «надиндивидуальная память», но ее идея легко угадывается при прочтении его теории анамнезиса через его учение о Мировой душе. Мировая душа порождает праформы всех вещей. Праформа, модельный принцип вещи, существующий не только вне вещи, но и до вещи. Так, в горизонте категории идеи смыкается понятие вечности и памяти.

Отличие учения Плотина от учения Платона заключается в том, что неоплатоник допускает возможность мистической «пробивки» без космических посредников (т.н. «мистический экстаз»), а Платон строит систему космических посредников, к которым можно отнести его знаменитую пирамиду идей.

Аристотель попытался разрешить платоновскую апорию образа прошлого и воображения, отнеся память и воображение к чувственной душе, а мышление атрибутировав разумной душе. При этом Аристотель устранил платоническую идею Мировой души, выполняющую роль посредника между миром чистых парадигмальных форм, созерцаемых умной частью души, и индивидуальной чувствующей душой, в которой эти формы преобразуются в образы памяти. Тем самым Аристотель еще более резко, чем его учитель развел чувственость и мышление, образ и логические структуры космоса. Он как бы разрубил “гордиев узел” платоновской апории образа, жестко объединив память с чувственностью и воображением. По Аристотелю во-ображение есть, способность образовывать образы, способность к оформлению (воплощению) бесплотных флюидов, исходящих от вещей внешнего мира мира. Мышление же есть некий чистый мыслительный акт разума. Так родилась идея некой чистой мысли, чистого разума, взятая на вооружение поздней схоластикой и метафизикой рационализма Нового времени.

Эти идеи Аристотеля стали архитипическими для академической психологии, которая опирается на идеи ассоциативной теории памяти Аристотеля и его учения об образах памяти как постепенно исчезающих следов. Холизм Платона в отношении мнемологической проблематики не был. Однако последние исследования, касающиеся надындивидуальных структур сознания и памяти, говорят о том, что Платон был прав в своих идеях. Платоническая идея Мировой Души (или, как ее называют неоплатоники, Всеобщей Души) – это идея надындивидуальных структур сознания и памяти, с помощью которой антропные и неантропные инстанции управляют человеческим сознанием и поведением.

На мой взгляд, недостатком модели памяти и сознания, восходящей к Аристотелю, является игнорирование проблемы сохранения, воспроизводства и вытеснения содержания социального опыта. Трактуя память как простую способность сохранения индивидуальной памятью мыслительных образов, Аристотель почти ничего не может сказать о проблеме традиции. Платон, поставив эту проблему как проблему анамнезиса, проблему связи индивидуальной памяти и надындивидуальных структур Прапамяти, вынужден был обратиться к мифологическим интуициям древнегреческой традиции и тем самым, конечно, создал сложнейшие и запутанные ходы мысли. Аристотель, решая задачу систематизации накопленного в результате многовекового развития древнегреческой философией знания, снял проблему онтологической укоренённости образа, редуцировав все их типы к фантазии.

Если Аристотель говорит только о  припоминании, то Платона говорит о двух видах мнемологических операций: 1) при-поминание, 2) вос-поминание, или анамнезис. Воспоминание  - это вызывание, добывание в памяти; ментальное действие, осуществляемое с напряжением воли. Припоминание  - простое вспоминание; спонтанное ментальное действие»[2]. Первый тип погружения в прошлое имеет отношение к чисто психической операции, а второй - к когнитивной[3].

Припоминание (μνήμη, μνημόνεομα) – это соединение прошлого переживания индивидуальной души (переживания, обусловленного биографическим опытом) и настоящего переживания (обусловленного восприятием). В «Федоне» Сократ даёт такое определение этому типу вспоминания: «всякий раз, когда вид одной вещи вызывает у тебя мысль о другой, либо сходной с первой, либо не сходной, – это припоминание» (Федон, 74а)[4]. Припоминание основано на памяти как претерпевании (τό πάτθος) и не выходит за рамки свойств того контура сознания, который Аристотель называет «чувствующей душой». Речь идёт об идентификации образов по внешним признакам. А. Бергсон называет припоминание «ассоциацией по сходству» и совершенно справедливо связывает его со «склонностью к включению в наличное действие». В этом важное отличие объективного идеализма Платона от трансцендентализма И. Канта, у которого  логическая структура мироздания как бы пассивно ждёт дерзновенных прорывов разума в её тайны.

Воспоминание, или анамнезис (ή άνάμνησις) – это движение, которое осуществляет разум в направлении надындивидуальной памяти. Важным моментом учения Платона об анамнезисе является то обстоятельство, что человеческий разум не способен сам, без помощи внешней инстанции, достичь идеальных интеллигибельных объектов. Необходимо встречное движение со стороны объективной неантропной реальности, сферы идеальных сущностей[5]. Платон же говорит о том, что эта сфера проявляют активность через вселяющуюся в человека эротическую силу. Платонический эрос – это сила симпатии, солидаризации людей и консолидации всех элементов космоса. Это – причина собирания частей в целое: «любовью называется жажда целостности и стремление к ней» (Пир, 193 а)[6].

Мышление способно вызывать не только ассоциации образов индивидуальной памяти, но соединять сознание индивида с образами иного порядка, архетипами надындивидуальной памяти. Сложная и стройная цепь смыслов уходит в бесконечную перспективу Прапамяти. Прапамять Платона сильно напоминает современные представления о семантической памяти[7].

Актуальность Платона для социологии состоит в том, что за платоновской онтологией и гносеологией стоит социологическая теория солидарности. Диалог Платона «Государство» может быть рассмотрен в качестве идеальной модели солидаризации общества; как модель идеальных инструментов солидаризации.

Платон, наблюдая как рассыпаются структуры социальности, в которые он был экзистенциально включен, пытается прорваться назад к архаическим структурам социального (отсюда и интерес Платона к мифу), ища там рецепты для «лечения» полисной организации. В этой связи Ф.Ницше говорит о том, что Сократ и Платон явились как симптомы разложения Греции. Платона действительно жизненно интересует ситуация разложения социума. Проблема смерти социального становится лейтмотивом и скрытой пружиной его философии, которая по сути является криптосоциологией. Через его танатологию и онтологию лучше видно его мнемологическое учение об анамнесисе.

Платон ищет возможности прорваться к идеальным структурам социальной солидарности, и попытаться привить это знание через элиту.  Есть достаточно известное письмо Платона Дионисию. После того, как философ узнал, что правитель распространяет свои трактаты об идеальном государстве, он пишет Дионисию, что тот размышляет об идеальном государстве, в то время как его нужно не исследовать, а вспомнить[8].

Государство нужно вспомнить. Государственная элита должна обладать особым набором компетенций для того, чтобы прорваться к бытию.