Лекция №1 Глубинное регионоведение, как метод (курс Глубинное регионоведение) проф. Дугин

Первая лекция курса Глубинное регионоведение, который был прочитан в Ростове-на Дону в Южном федеральном университете. Курс является прикладным к циклу лекций по Структурной социологии.

Глубинное регионоведение. Определение метода

Что такое глубинное регионоведение? Есть две дисциплины, которые используют это официальное название: новое направление «социология глубин» (Ж.Дюран) и довольно классическое - так называемая «глубинная психология» или «психология глубин», школа Карла Густова Юнга. Это Tiefenpsychologie по-немецки, или по-французски «la psychologie des profondeurs» – психология глубин, или глубинная психология. По аналогии с этой дисциплиной, которая имеет очень широкое распространение и изучается на многих курсах и в большинстве университетов не только психологической ориентации, но и общегуманитарной, в социальной науке изучают социологию глубин. Это менее известная наука Tiefensoziologie - глубинная социология. О ней и пойдет речь в наешм курсе. Это социология, которую развивает Жильбер Дюран. Дюран --крупнейший современный французский социолог, который в 50х-60х гг. разработал глубинную социологию. А глубинного регионоведения как науки нет, потому как понятие «регионоведение» в общих гуманитарных дисциплинах как специальное направление отсутствует.

И, тем не менее, в первую очередь в России, где очень много разных регионов, и от регионов зависит социальная, экономическая, политическая, административная, этническая, конфессиональная специфика, регионоведение имеет все права на существование как специальное направление исследований. Применительно к этой дисциплине, то есть к изучению, в первую очередь, регионов России, добавляется подход глубинной социологии (социологии глубин) – получается глубинное регионоведение. Что это значит? Для того чтобы перейти к более глубокому изучению понятия «регион» применительно к сфере Кавказа и юга России, необходимо изначально изложить основы метода, который является методом социологии глубин.

Релятивизация мифа о прогрессе

В чем специфика психологии глубин и социологии глубин? Самый главный принцип, философский методологический принцип социологии глубин заключается в релятивизации мифа о прогрессе. Наука нового времени, начиная со второй половины XVIII века и заканчивая серединой XX века, существовала в так называемой парадигме прогресса. Это означает убежденность в том, что общество развивается поступательно и только в одном направлении: все выше и выше, и выше. И каждый последующий этап развития общества в некотором смысле отменяет предыдущий. Все развитие общества: наук, знаний, социальных институтов, политических систем, методологий идет только в одном направлении – в направлении развития. Каждый следующий шаг развития, каждый новый момент отменяет предыдущий.

Идея прогресса заключается в том, что все процессы протекают только в историческом времени, где каждый момент снимает предыдущий. Поэтому, например, совокупность знаний социальных институтов 2000 года отменяет необходимость изучения знаний и методологий 1900 года. Когда мы смотрим с позиции 2000 года, общества 2000 года, философии 2000 года, науки на то, что было в 1900 году, мы говорим, что это весьма предварительно, довольно жалко, часто неправильно и убого. Все, что было в 1900 году прошло, это скучно, это не интересно, это все старо, а все, что в 2000 году, включая социальные системы знаний - новое, актуальное, свежее и так далее. Единственная связь 1900 года, включая его социальные, научные системы с 2000 – это его причинный характер, каузальный характер. Соответственно то, что было в 1900 году, породило 2000 год, но, породив, забылось, поскольку все наиболее осмысленное, наиболее важное из 1900 года, перешло в 2000 год. И поэтому история, изучение истории, история изучения причин – история изучения чего-то мертвого.

Так возникает определенная топика, топика прогресса. Топика - это концептуальное пространство, в котором происходит исследование. Следовательно, прогресситская социология -- это изучение обществ в развитии, в логике прогресса, где каждый последующий момент снимает предыдущий. А от предыдущего момента в последующем ничего не остается; предыдущий момент полностью, как говорит об этом Гегель, снимается.

Таким образом, парадигма прогресса была некой догмой и нормой в классической науке до того момента, пока классическая наука не стала отталкиваться от исследований теории относительности Эйнштейна, квантовой механики Бора, открытий кварков и теории суперструн, пока физические естественные науки не стали пересматривать тематику такого безотносительного развития, когда возникла так называемая критическая тенденция в философии науки. И к середине ХХ века возникает очень интересный момент. Миф о прогрессе, миф о поступательном развитии общества, человеческих знаний, человеческих социальных и политических институтов, начинает релятивизироваться. И возникает новая топика, которую и можно назвать топикой глубин. Новое концептуальное пространство.

Измерение глубины и работа сновидений

Что означает слово «глубина» в данном случае, и отсюда - глубинная психология, глубинная социология, глубинное регионоведение? При более внимательном исследовании, проведенном после упоения мифом о прогрессе и «сбрасывания с корабля современности» религиозных сюжетов, мифов, сакральных ценностей, священных институтов, было обнаружено, что «богиня разума», с которой началась Французская революция, это тоже не что иное, как миф, миф о прогрессе. Не прогресс, который преодолел миф, а миф о прогрессе как один из мифов, который пояснил все остальные. Таким образом, у социальных, политических, научных, интеллектуальных, различных культурных процессов возникло дополнительное измерение. К топике классических наук, классического исследования добавился еще один этаж. Обнаружили дополнительное измерение, которое и называется глубинным. И тогда в этой топике образовались совершенно новые представления о сущности тех процессов, которые происходят с человечеством.

Смысл этой топики был открыт доктором Фрейдом, который сказал, что параллельно структурам сознания, человеческим институтам, которые лежат в сфере сознания, происходит то, что Фрейд назвал «работой сновидений». Гигантский блок бессознательного, который он назвал Es, то есть «Оно», где развертываются совершенно другие процессы и где существует абсолютно иная система координат, иные субъекты, иные объекты, иные закономерности, которые следует изучать иначе, нежели то, как мы привыкли традиционно рассматривать поведение человека как существа сознательного.

Вся логика прогресса, весь миф о прогрессе строится приблизительно так: сначала люди были бессознательными, поэтому верили в Бога, а потом стали сознательными и перестали верить в Бога. От бессознательного, где наличествует миф, сакральность, к сознательному: рационализм, реализм. Макс Вебер, известный социолог, назвал этот процесс расколдовыванием мира. И действительно, на уровне развития науки и рациональных стратегий, общественных институтов, на уровне сознания людей, мы видим этот процесс. Институты становятся все более и более рассудочными, рационализирвоанными, механизированными, автоматизированными. Это влечет за собой развитие демократических реформ, представление об индивидуальном достоинстве человека (который является мыслящим существом), и множество связанных с этим явлений.

Действительно, эти процессы происходят на уровне рассудка. Действительно, человечество было бессознательным, верило в Бога, а, став сознательным, оно сначала поставило Бога под вопрос, а потом, как сказал Ницше, «Бог умер». Бог умер - это означает, что вера в священное, вера в мифы была осмеяна. И действительно, институты, которые стали доминировать в обществе, в различных регионах, если говорить о регионоведении России и в других странах, становились все более и более светскими, секулярными. Процесс секуляризации, перехода религиозных моделей к светским, от веры в миф к вере в разум, является главным процессом в динамике прогрессистской топики.

Открытие коллективного бессознательного

Сначала Фрейд, потом психология глубин его ученика Юнга, а потом, через несколько десятилетий и социология глубин Дюрана, и в принципе, вся современная наука обнаружили следующее обстоятельство, осмысление которого вошло в нашу педагогику, в отличие от европейской, еще лишь отчасти. Это -- открытие еще одного этажа вглубь (Гурвич), измерения, которое, как выяснилось, дополняет общую прогрессистскую топику совершенно другими закономерностями и представляет собой то, что Юнг назвал «коллективным бессознательным». В отличие от довольно плоской модели Фрейда, который населил бессознательное «Оно» в основном сексуальными комплексами и с помощью их толковал рациональную структуру человеческого разума, человеческого общества, Карл Густав Юнг, который и является основателем психологии глубин, более широко, более сложно понимал коллективное бессознательное. С его точки зрения (сейчас мы уже подходим к нашей непосредственной теме), коллективное бессознательное населено архетипами, которые являются, в отличие от точки зрения Фрейда, не индивидуальными, а коллективными, а во-вторых, врожденными, то есть люди с этим коллективным бессознательным рождаются. Это не просто совокупность каких-то задавленных детских первых переживаний, как у Фрейда. Это то, что принадлежит всем людям в равной мере. И здесь, на уровне этого коллективного бессознательного, параллельно рациональному процессу, накоплению знаний, секуляризации, человечество продолжает жить в мифе. Архетипы складываются в мифы.

Если с точки зрения истории дневной и рассудочной человечество полностью меняется, создает новые социально-политические институты, новые стратегии, новые модели отношений, новые социальные системы, новые страты, новые технологические атрибуты, то на уровне коллективного бессознательного все остается по-прежнему. Человек продолжает верить в мифы, в сказки, верить в Бога, доверяет иррациональным интуициям, видит сны, которые видел в течение многих тысячелетий. И здесь обнаруживается огромный мир, который был вытеснен в сферу сновидений, в сферу бессознательного, но который некогда - в традиционном обещстве - был в сфере сознания.

Древность из человечества никуда не ушла, и миф, который лежал в основе общества древнего, традиционного, и который на уровне рассудка был давно преодолен, никуда не исчез, как думали представители одномерной научной топики, а сохранился в полной мере. И теперь он действует на людей не менее активно, чем раньше. Другое дело, что в традиционном обществе религия стояла в центре внимания, и религиозные архетипы, мифы, образы, символы были и бессознательны и сознательны одновременно. Теперь же в обществе современном, миф живет в подвале и в сознание прорывается эпизодически – чаще всего через различные формы неврозов, психозов и иных психических расстройств.

Циклическое время и время линейное

Социологии глубин показывает, что прогресс как концепция возник всего 300 лет назад: в течение тысячелетий люди думали, что время циклично. Циклическое время, в котором, по сути дела, ничего не происходит, ничего не меняется: как меняются сезоны года, так же царства, династии. В традиционном обществе люди жили в циклическом времени, и лишь с приходом христианства появилось линейное время, но и оно продолжало быть религиозным, ориентивроанным на финальный приход мессии (Второе Пришествие).

Всего 300 лет назад, то есть совсем недавно, победила концепция чисто линейного времени, без какого бы то ни было эсхатологического завершения. Человеческое же бессознательное, коллективное бессознательное продолжает жить в циклическом времени, где, строго говоря, ничего не происходит. И здесь, в отличие от линейного времени, нет никакого прогресса. Человек в своих глубинах, в своих сновидениях, в своих реакциях, в системе первичных отношений остается ровно таким же, каким он был всегда. И это сказывается на его жизни гораздо больше, чем ее аффектируют перемены. Это и есть топика глубин, которую Юнг применил к лечению неврозов, психозов, психических расстройств, и дальше - к объяснению культурных явлений. От психологии глубин к социологии глубин остался один шаг: исследование -- с помощью знаний о существовании и структурах дополнительного этажа -- тех социально-политических процессов, институтов, вплоть до экономических процессов, которые рассмотрит классическая социология.

Толкование культуры через сны

Итак, топика социологии и психологии глубин заключается в открытии дополнительного этажа человеческой культуры, человеческого измерения. Как проявляется этот дополнительный этаж? Неслучайно, что сначала его заметили психиатры и психологи: Фрейд, Юнг, Адлер. Оказывается, что в тот момент, когда психическая жизнь человеческого существа начинает протекать слишком бурно или, наоборот, ментальный уровень (то, что закрывает от нас бессознательное – то есть наше сознание, наш разум) понижается, обнаруживается гигантский остов коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное при этом не является случайным набором бессвязных форм, остатков рациональных, не додуманных мыслей, а имеет свою автономную географию, свою структуру. Оно населено особыми сущностями, в нем есть специфические маршруты, образы, архетипы, которые друг с другом, например, никак не сочетаются или, наоборот, прекрасно сочетаются и влекут появление один другого. Есть вторая логика, которая явно дает о себе знать в случае такого рода явлений, как искусственное или естественное, временное или постоянное (но это уже у хронически больных) понижение ментального уровня, или самая простая вещь - человеческое сновидение. В этот момент, когда человек засыпает, у него понижается ментальный уровень. Он перестает читать, считать, проводить рациональные умозаключения и расслабляется. В этот момент он постепенно соскальзывает в сферу нижнего этажа. И то, что происходит с людьми во сне, при внимательном исследовании социологов и психологов глубин, оказывается, имеет глубочайшее обоснование, имеет свою собственную логику, свою собственную ритмику, систему кодов, которая фундаментально отличается от того дневного сознания и от тех культурных, социальных, политических, экономических и рациональных моделей, которыми мы руководствуемся, находясь в трезвом дневном сознании. Уже в пьяном или не в дневном сознании, немножко не нормальном сознании начинает обнажаться пространство коллективного бессознательного.

Это коллективное бессознательное активно изучалось Юнгом, который написал об этом десятки книг. Психоаналитическая традиция, которая во фрейдовском варианте воспринимала коллективное бессознательное упрощенно и индивидуально, тем не менее, предлагала толковать с помощью тех или иных вытесненных комплексов, содержание человеческой культуры вообще. Юнг продолжил и систематизировал это, возвел в статус систематизированного научного знания.

Синхронизм двухэтажной топики

Эта новая топика в самых разных школах была обоснована с начала ХХ века. К середине ХХ века этот сновидческий взгляд на гуманитарные, культурные проблемы стал одним из самых распространенных, хотя часть ученых и продолжала руководствоваться чисто рациональными объяснениями. До какого-то момента такой подход оставался маргинальным: в XIX веке верили только в прогресс и обращали внимание только на верхний этаж. А нижний элемент помещали в прошлом.

В чем заключалась специфика открытия измерения глубины, и какая разница между такой двухэтажной топикой научного исследования и, скажем, плоской идеей прогресса? В том, что здесь вскрывается синхронизм вертикальной оси, по мере развития чего-то, что-то остается точно таким же неизменным, и его можно найти там же, где его оставили. А что-то действительно необратимо меняется, но меняется только на уровне сознания и остается неизменным на уровне бессознательного.

Обычная топика, предшествовавшая психологии глубин и социологии глубин, помещала этот мифологичсекий комплекс в далекие времена. То есть, считалось, что изначально были приматы, потом дикари (примитивы), потом дикари перестали быть таковыми, то есть стали цивилизованными людьми. И цивилизованный человек, это уже не дикарь, он был дикарем, но стал цивилизованным.

Что утверждает психология глубин? Да, какая-то часть европейского человечества или модернизированного человечества действительно изменилась. Но большая часть, 99% человечества осталась ровным счетом таким же: она верит в мифы, она абсолютно иррационально, и все произведения культуры, произведения искусства, более того, социально-политические институты современности на один процент являются современными, а на 99% являются архаическими.

Думать после Аушвица

Один из классических примеров, это то, что представители Франкфуртской школы называли «думать после Аушвица». Страшные события произошли в ХХ веке в Германии, когда на родине Шиллера, Гете, Гейне, крупнейших рациональных мыслителей, в европейском сверхразвитом экономическом, культурном обществе вдруг приходит к власти поддержанная всем населением партия национал-социалистов, которые возрождают мифы Cредневековья, древности, начинают уничтожать другие расы, евреев, верят в «еврейский заговор», поклоняются священному вождю и практически восстанавливают язычество с культом Вотана, которое становится на какое-то время почти официальной религией. С точки зрения одномерной топики этого быть просто не могло, потому что Германия давно уже вышла из состояния варварства, уже множество столетий прошло с тех пор, как она отказалась от веры в Вотана, и, в общем, встала на цивилизационный путь развития. О правах человека немцы говорили лет за 200 до Гитлера, и фактически тот же самый Макс Вебер, крупнейший социолог, обосновал, что немецкая культура, выросшая из протестантской этики, сформировала свободное демократическое общество с либеральными ценностями безвозвратно и давно. И вдруг в этом ХХ веке, как ни в чем не бывало, из коллективного бессознательного одного из самых прогрессивных народов, который встал на путь прогресса раньше многих других, вырывается, при сломе прогерссистских рациональных конструкций, бешеный миф Вотана с поклонением свастике, древнейшему знаку огня.

Если бы мы имели дело с одномерной социальной топикой, то этого просто быть не могло. Ну, может быть, у дикарей Новой Гвинеи мы могли бы встретить нечто подобное, но  только не в ХХ веке и не в таких масштабах, когда весь германский народ вдруг увлекается вещами, которыми теоретически, увлечься не мог. Вот поэтому «думать, отправляясь от Аушвица» - это не только думать гуманно, не только помнить о тех жертвах, которые принес миру нацизм, но это, на самом деле, поставить под вопрос саму логику прогресса, логику Просвещения. То есть, с точки зрения чисто рациональной, научной, а не, моральной (подчеркиваю), феномен национал-социализма обрушивает эту одномерную топику. Из этого рождается критика Просвещения в трудах Хоркхаймера, Адорно, Маркузе и Фромма. И показательно, что эти философы Франкфуртской школы обращаются к фрейдизму, разработывая топику фрейдо-марксизма.

Сам Юнг был одним из первых, кто предупреждал европейское человечество еще до того, как Гитлер пришел к власти, что нечто подобное возможно и будет возможно всегда и в еще более страшных формах, потому что человечество гораздо больше спит, чем бодрствует.

Сновидение наяву

Есть такое понятие, как «сновидения наяву». Психологи и психоаналитики заметили, что человек видит сны, не только когда он спит; человек видит сны постоянно, в течение всех суток. Единственное, что когда ночью мы закрываем глаза, мы эти сны начинаем созерцать, потому что наша ментальная часть как бы закрывается шторками. А когда мы просыпаемся, шторки открываются, и дневные впечатления, работа рассудка не позволяют нам видеть то, что происходит внутри, в бессознательном. А происходит приблизительно то же самое, что и во сне. Иногда это всплывает и днем и тогда, например, происходит явление «дежавю». Иногда человек ловит себя на мысли, что восприятие им привычной бытовой картины окружающего вдруг вытесняется навязчивым внутренним образом, ассоциацией или необоримым чувством. Особенно часто и ярко это бывает у людей с определенными психическими отклонениями, но свойственно и вполне нормальным людям. Сновидения наяву могут проявляться случайно - в виде интуиции, в виде какого-то внезапного, не понятного, не объяснимого чувства, в виде симпатии или антипатии людей друг к другу, притяжения и отталкивания, в форме многих других воздействий, которые принадлежат к сфере бессознательного.

Советский период как правление мифа

Можно привести в пример советский период. Сами себя люди этого периода осмысляли вполне рационально, совершенно по-прогрессистски. Они рассматривал все религиозное как нечто преодоленное, и в принципе, три поколения советских людей занимались тем, что разоблачали Бога. Так, воинствующие атеисты Емельяна Ярославского ездили по деревням, где проводили нехитрый эксперимент: крутили приборчик, где между  плюсом и минусом била молния. Так они объясняли, что «Бога нет, а молнии посылают друг другу два электрода». Здесь любой человек, хотя бы немного знающий теологию, конечно,  сказал бы: это вообще ничего не доказывает, потому то представление о Боге - это совсем другая сложная модель знаний, основанных на вере; абсурдность Веры, по Тертуллиану, не только не ослабляет то, во  что верят, но, напротив, является основой веры кака таковой – зачем верить в то, что и так очеивно, верить надо толлько в то, что неочивидно, невидимо и недоказуемо. Но на крестьян опыты безбожников действовали.

Три поколения советских людей - через жестокую пропаганду,  комсомол, через педагогическую диктатуру, через запреты, репрессии, уничтожив десятки, а то и сотни тысяч священников -- создали полностью светское атеистическое государство, которое должно было и дальше развиваться в сторону от социализма к коммунизму по той же самой логике. Советская идеология была одной из версий идеологии современного мира, модерна, прогресса, и рассматривала просто себя как более еще развитую стадию, чем капиталистическая система.

Приходит 91-й год, и происходит полное обрушение: открываются церкви, священники опять входят в высшую школу. Оказывается, религиозная проблематика никуда не делась, и все поколения советских людей, как правило, и детей своих в тайне друг от друга крестили: и советские деятели, и партийные деятели, и дипломаты, и представители воинствующего атеизма. Поскольку где-то параллельно тотальному атеизму секулярности, прогрессизму, жила вера.

На чем основывалась эта параллельная вера, которая после краха Советского Союза поднялась и почти стала сейчас нашей официальной идеологией? Она основывалась на том, что, несмотря на колоссальные чистки на уровне сознания, веру искорнеить не удалось. А сам коммунистический миф оказался не чем иным, как своеобразным архетипом коллективного бессознательного, мечтой о земном рае, которая противопоставила официальной христианской религии эсхатологический мессианский культ, подобный хилиастическим идеям «третьего царства» Иоахима де Флоры.

«Третье царство» Иоахима де Флора
 
Вот это важно, давайте остановимся на этом мифе. Калабрийский монах XII века Иоахим де Флора cформулировал представление о диахроническом понимании Троицы. Основной христианский догмат о Троице гласит, что Бог един в трех лицах: Бог – Отец, Бог – Сын и Бог – Дух Святой. С точки зрения классического богословия Святая Троица пребывает вне времени, она вечна и всегда в трех Лицах. А Иоахим де Флора провозгласил, что Святая Троица развертывает себя во времени. Сначала существует век Отца, потом - век Сына, потом -- век Святаго Духа. Первый век Отца, это век древний, век Ветхого Завета. Век Сына - это век Евангелия, а приближается к нам, утверждал Иоахим де Флора, век Святаго Духа, где будут отменены те правила и те нормы, которые преобладали в эпоху Сына. Это будет век свободы, равенства, всеобщего материального благополучия и чудес. Это и есть «третье царство».

Коммунисты-утописты, социалисты-утописты, которые сформулировали основу ненаучного утопического социализма еще до Маркса, как правило, были последователями Иоахима де Флоры и верили в это магическое наступление золотого века.

С точки зрения социологов глубин, именно иоахимитский миф, представление о том, что в будущем нас ждет царство свободы, рая, разума, братства послужил матрицей мифа о прогрессе. Имея дело с прогрессом, мы имеем дело с изданием одного из иррациональных верований, связанных с иоахимитской теологией. И с еще одним мифом - с мифом о Прометее. Именно этот миф пользовался колоссальной популярностью в период, когда в европейском обществе стала преобладать идеология прогресса.

Пример действенности социологии глубин

Резюмируем эту вводную часть лекции об обосновании топики исследования. В представлении о том, что в человечестве, в человеке, в обществе, в культуре, в государстве, в социальных правовых институтах, в экономических укладах действует не одна сила, не одно измерение, а параллельно два, надо искать ключи к объяснению всех явлений вообще. В таком случае явление фашизма («мыслить от Аушвица») получает естественное объяснение. Да, немецкий народ, немецкая культура менялись на уровне сознания. На уровне бессознательного всё осталось таким же диким и варварским, как всегда. Советский народ пошел по пути атеизма, но сегодня большинство россиян, согласно социологическим исследованиям, верит в Бога. Большая часть, конечно, православные, но есть и представители других конфессий. Оказывается, что и общество, на самом деле, недалеко ушло от того, каким оно было раньше.

Или вот, например, явление совсем близкое нам. Социологи обнаружили следующую закономерность: около 70% современных россиян поддерживают Путина и Медведева. И те же самые 70% россиян считают, что у нас власть не адекватная, не справляется со своими обязанностями. То есть, все, что она ни делает - все неправильно и плохо. Люди, которые действуют в рамках верхнего этажа топики, на уровне рассудка, заметили это несоответствие. Если большинство поддерживает президента и премьера, и то же большинство недовольны властью, кем они считают Путина и Медведева? Либо кем они являются сами? Если 70% россиян не способно осуществить простейшей рациональной операции и связать отношение к Путину и Медведев со своим недовольством властью, то у нас страна  умственно неполноценных. Так, впрочем, и считают либералы из «Эха Москвы». Это действительно противоречит здравому смыслу. Если вам нравится власть, значит, вы должны теоретически быть довольны ее действиями. Если нравится власть, а вы не довольны тем, что она делает, у вас раздвоение сознания.

Это действительно раздвоение сознания, но только не психопатологическое, а социальное. Это факт, имеющий строго научное объяснение. И не надо ставить это в укор нашему народу, просто необходимо понимать специфику нашего общества.

Объяснение с помощью топики глубин дает нам исчерпывающее объяснение такого несответствия. Когда мы рационально оцениваем власть и то, что она для нас сделала, мы видим, что ничего особенно хорошего не происходит. Поэтому мы в данном случае обращаемся к верхнему регистру нашего гражданского сознания: работает критическая мысль, происходит сопоставление ожиданий, их реализаций, действий, логических заявлений, выявляется несоответствие того, что говорится с тем, что делается и с тем, что ожидается. Мы проводим целый ряд рассудочных операций в верхнем регистре нашей социальной топики. А когда нас спрашивают про Путина и Медведева вообще, у нас включается другой архетип, архетип метафоры семьи. И тут президент становится фигурой Отца. То есть, в данном случае дает о себе знать нижний регистр, глубинное бессознательное, потому что русские люди традиционно видят государство и общество как семью. Президент, царь, вождь, генеральный секретарь – Отец. Отец может быть плохим, но он всегда отец. Дети своего отца никогда не порицают, особенно перед лицом других посторонних людей. Человек отгоняет эту мысль от себя, даже если это и правда. В  рамках семьи это норматив.

На одном уровне общество - рационально, построенно по определенным законам, рассудочное, дневное. А на другом - община, мир, семья. На первом этаже пребывают граждане, которые знать друг друга не знают, входят друг с другом в чисто договорные отношения. С договорной точки зрения оценивают власть, находят ее неподходящей, не справившейся. Но с точки зрения общины, семьи мы власть полностью принимаем, любим и поддерживаем, потому что это «отцы».

Логос и мифос

Сейчас же мы перейдем к изложению конструкции Жильбера Дюрана, который назвал свое направление как раз «глубинная социология» или «социология воображения». По сути дела, это описание той структуры мифа, в которой продолжает на 99% пребывать современное человечество. Если раньше миф рассматривался как то, что Леви-Брюль называл пралогическим мышлением, то есть нелогическим, недологическим мышлением, то, с точки зрения социологии глубин и социологии воображения, само по себе человеческое мышление, современное и рациональное, является одним из изданий мифа.

Можно сказать, что для нашей топики сейчас будет полезно иметь дело с дробью «логос/мифос». Логос - это рациональная часть, мифос - это иррациональная часть. Логос -- рациональная структура. Логос может быть у социального института или у индивидуального поведения, это рациональная часть.  А есть еще и мифологическая часть.

Так вот, современная наука, наука эпохи модерна объясняла миф через логос. Логос был основой, а миф тем, что логос объяснял. Социология глубин объясняет, наоборот, логос через мифос. То есть, считает логос одним из  мифологических явлений.

Соответственно, можно говорить о двух симметричных подходах. При этом важно, что социология глубин не отрицает объяснения мифоса через логос, а считает его очень полезным, с точки зрения вскрытия мифологической структуры этого логоса.

Имажинэр

Школа социолога Жильбера Дюрана связана с объяснением логоса, то есть рациональных аспектов человеческой деятельности, через так называемый иррациональный пласт, который, тоже имеет свою логику, но другую, мифологическую логику или мифологику.

Надо учитывать, что термин «воображение» использован здесь потому, что в русском языке нет аналога французскому слову imaginaire, «имажинер», которое означает не только воображаемое, но воображаемое и воображающие, то есть субъект, объект и воображение одновременно. Imaginaire - от image (лат. imago -- образ). С точки зрения Жильбера Дюрана, «имажинэр» -- это специфическая реальность человеческой души.

Классическая философия логоса считает, что есть две строго адекватные реальности: субъект и объект. По Платону, есть рассудок, и есть чувственный мир, который лежит перед этим рассудком. Между рассудком и внешним, чувственным миром, находится воображение. Это как раз и есть  имажинер. При этом, с точки зрения Платона, Аристотеля, Канта, Декарта и всей классической рациональной традиции западноевропейского логоса, имажинер, воображаемое, есть не что иное, как искаженное представление об объекте, данное субъекту. Есть реальность субъекта - рассудка, есть реальность объекта - внешнего мира, и между ними находится заведомо искаженный образ - воображение, который, по сути, лишен реальности и рационального - субъекта и чувственного - объекта.

Социология воображения утверждает, что все не так. На самом деле, у человека только есть одно – имажинер, только миф, только коллективное бессознательное, которое по своей внутренней, присущей имажинеру логике постулирует и создает представление об объекте, и самое главное, представление о субъекте.

Индивидуация и множество «я»

У Юнга в аналитической психологии (в психологии глубин) это описано как процесс индивидуации. Коллективное бессознательное, которое по определенной логике порождает эго, «я» может породить не одно эго, а несколько. И клинически исследованные Юнгом случаи различных шизофрений, параной и иных психических заболеваний показывают, что человек часто слышит голоса, начинает называть себя разными именами, у него раздваивается сознание. Сейчас огромное количество людей меняет имена – такой, возможно, эстетический жест, косвенно свидетельствует о догадке про множественность «я». В современном мире становится все чаще и чаще смена пола, это -- тоже идея игровой идентичности. Человеческий субъект не является единственным. Юнг говорил, что «я» может быть много, «я» – это только момент индивидуации коллеткивного бессознательного, временная стоянка, замерший миг. 

Итак, основная идея социологии глубин заключается в следующем. Существует только промежуточная область - имажинер, область мифа, область коллективного бессознательного, имеющая свою собственную логику и свою собственную топику, топику мифа. При определенных обстоятельствах из этой топики мифа в одном направлении, внутрь, порождается эго («я») через процесс индивидуации мифа, и человек начинает говорить о себе «я», «я – Петя», «я – Вася», «я – Маша», хотя это имя тоже дано откуда-то «извне». Раньше имена брали в святцах, иногда родители называли, в неокторых семьях часто до сих пор так делают, по мужской линии в честь деда, по женской (реже) в честь бабки. В этом вплоть до нашего времени сохранилась идея перевоплощений рода, движения сквозь род одной и той же инстанции – то есть длящейся сквозь поколения индивидуации. Поэтому так часто дед и внук во многих семьях имеют одинаковые имена. Это встречается и у русских, и у других народов, например, у чеченцев -- традиционные циклы в семи поколениях там составляют основу рода.

Индивидуальность, человеческий субъект не является чем-то уникальным, он является продолжением определенной серии, рождающейся из имажинер. Точно так же и объект. Кантовская философия утверждала, что вещь в себе обосновать невозможно. Невозможно доказать ее существование, поэтому речь идет только о неких презумпциях рассудка. Но Кант еще верил в наличие субъекта. В социологии имажинера, социологии воображаемого, уже нет ни субъекта, ни объекта.

Имажинэр и смерть

Имажинер, с точки зрения Дюрана, это реакция человека на смерть. Ничего кроме воображаемого и смерти нет. Рассматривая смерть и время, через которое происходит и осуществляется смерть (потому что смерть есть не что иное, как время, и время в чистом виде, если оно не нагружено никакими событиями, есть не что иное, как приближение к смерти), воображение реагирует на время и смерть разным образом. Воображение есть ответ на смерть и на время. Развертываясь во времени, как форма работы со временем, перед лицом смерти, как определенного рода ответ на вызов смерти и на собственную конечность и смертность, человек создает не только культуру, произведения искусств, религии, но создает свою жизнь.

Жизнь есть ничто иное, как развернутая структура воображения, воплощенная в культуру, в общество, в экономику, вполне определенным образом трактующая вызов смерти и времени, через которое эта смерть к нам приходит.

Режимы и группы имажинэра

Из этих предпосылок структурируются так называемые режимы воображаемого, которые составляют суть методологии социологии воображения или социологии глубин. Сейчас мы рассмотрим эти режимы по Жильберу Дюрану.

Существуют два режима и три группы архетипов, которые составляют карту воображаемого. Напомню, мы занимаемся сейчас только нижним этажом той топики, о которой мы говорили – то есть структурой мифа, географией коллективного бессознательного.

Первый режим бессознательного называется режимом диурна, что и по латыни, и по-французски обозначает «дневной» - le diurne. Второй - режим ноктюрна (nocturne), это «ночной» режим. Эти два режима не совсем соответствуют той социальной топике, где был сверху разум, а снизу - бессознательное. Хотя определенные аналоги есть. Но, тем не менее, речь идет о двух режимах бессознательного или воображаемого (а значит, оба они соответствуют знаменателю нашей дроби логос/мифос и относятся к мифосу). Все мифы, все комплексы архетипов структурируются таким образом, что они принадлежат либо к режиму диурна, к дневному режиму, либо к режиму ноктюрна, ночному режиму.

Существуют три группы (три семейства) архетипов, которые не равномерно распределяются между этими двумя режимами. Одна группа архетипов называется «героической». Героическая группа архетипов соответствует режиму диурна.

Есть еще две группы архетипов, которые Дюран называет «мистической» (а также «группой антифразы») и «драматической» (а также «синтетической»). Таким образом, к режиму ноктюрна принадлежат две группы архетипов: мистический и драматический. А к режиму диурна один – героический.

Все вместе они составляют полноту имажинера. Таким образом, у имажинера есть два режима, в одном режиме одна группа архетипов, в другом режиме две. Такова внутренняя топика, обощающая таксономия бессознательного.

Режимы и вызов времени/смерти

Согласно социологии глубин, имажинер устроен следующим образом. Имажинэр сам по себе есть ничто иное, как ответ на смерть и время. Время и смерть выступают в социологии глубин, во-первых, как синонимы, а во-вторых, как нечто лишенное какого бы то ни было содержания, как некая антитеза имажинэру, потому что в момент смерти все прекращается, а время само по себе есть только чистое движение к смерти (то есть прекращению всего), приближающаяся к нам смерть. Не будучи заполненным воображением и его событиями, время есть ничто, в нем ничего нет, кроме простого приближения к концу.

Воображение реагирует на смерть и время двумя различными способами: дневным и ночным. Воображение может перед лицом смерти выплеснуть два глобальных типа мифов.

Героический миф (диурн)
 
Первый тип мифов в режиме диурна называется героическим, он строго соответствует одной группе.

Главный смысл режима диурна - это противостояние смерти и времени лицом к лицу, представление о смерти/времени как о враге, как об ином, как о том, чем необходимо бороться, чему надо противостоять. Таким образом, происходит демонизация смерти (смерть видится как чудовище) и противопоставление себя этой смерти. Это порождает дуалистические мифологические конструкции и сюжеты борьбы света и тьмы, (евангельское «Свет зажегся во тьме, и тьма не объяла его»), противопоставление дня и ночи, богов и демонов, верха и низа, добра и зла и т.д.. Все типы дуалистических мифов, которые называются также диайретическими (от греческого  означающего «разделение», «различение») связаны с днем, потому что днем при свете мы можем различать вещи. Базовый инстинкт мифов режима диурна и мифологических конструкций, связанных с ними - это самосознание имажинэра как отличного от смерти и от времени, и приписывание смерти и времени негативных образов.

Так рождается огромный тезаурус дуалистических мифов, предшествующих рациональной теологии. Например, древняя иранская религия является полностью дуалистической. Но дуалистические мифы глубже, чем религии, потому как они лежат в основе реакции на смерть определенного режима воображаемого.

В этих мифах происходит демонизация ночи, так называемый «нюктоморфизм» (по-гречески ночь). Времени и смерти приписывается самостоятельная враждебная идентичность. Также здесь возникает негативный териоморфизм, то есть представление о животных (по-гречески -- зверь) в качестве противников. Смерть приобретает лик животного, которое поглощает, грозит съесть.

С точки зрения имажинэра, дракон является существом более реальным и реалистичным, чем реальные звери. Почему? Потому что он несет в себе представление обо всем том негативе, которое воображение вкладывает в животных. Поэтому дракон имеет черты и птицы, и хищного зверя, и змеи, то есть, всего, чего человек боится, а героический режим диурна -- ненавидит и с чем он сражается. Поэтому сказки и легенды о драконах столь живучи: не потому, что они являются искусственным сложением каких-то отдельных элементов, но в глубинном режиме воображения дракон первичнее, чем те реальные существа, на которые он распадается с точки зрения здравого анализа.

В дуалистических мифах центральной фигурой выступает солнечный герой, ведущий битву со смертью и со временем. Такие мифы поляризуются по вертикальной оси. Любое представление о времени, как и само время, представляется абсолютным злом. Поэтому дуалистические мифы являются героическими, герой борется врагом как со смертью/временем, и каждый враг героя есть иосказание для смерти/времени.

Наиболее частые символы, доминирующие в режиме диурна, это символы царского скипетра, шпаги (меча)  и стрелы. Скипетр означает власть, шпага – разделение, стрела – направление воли.

Меч разъединяет одно и другое, черное и белое, мужчину и женщину. А царский скипетр управляет народами.

Катаморфизм и асцензиональность

Есть ещё один термин, который относится к режиму диурна – катаморфизм, представление о мифах падения и мифах взлета. В режиме диурна мы видим доминацию вертикали. Если герой на этой вертикали не удерживается, он стремительно падает и, конечно, разбивается. Либо он должен взлететь. Падать и взлетать – две стороны одного и того же процесса. Режим диурна часто сопровождается ощущением головокружения – в нем ось вертикали сопровождается стремительностью, раскалывающей время.

Сюда же относится так называемый асценциональный миф (от латинского ascensio—восхождение, подъем), миф подъема и взлета, а также  все сюжеты, связанные с полетом людей (Икар, Фаэтон и т.д.).

Так, известен случай, когда в Александровской слободе при Иване Грозном человек залез с самодельными крыльями на колокольню и упал. Но в некоторых хрониках встречается (непроверенная) версия, что он благополучно летал, пока его не сбили опричники. Стремление человека летать, в том числе и построение летательных аппаратов, развитие ракетостроения, есть не что иное, как реализация гигантской энергии асценционального мифа, принадлежащего героическому режиму диурна.

Мифологи задаются вопросом, что первичнее в фигуре ангела - крылья, элементы птицы, или что-то другое? Очень важно, что у бога Гермеса крылья изображались на лодыжках, а не за спиной, и были маленькими. С рациональной точки зрения, такие крылья не могли бы его поднять, поэтому крылья, особенно связанные с ногами, показывают, что речь идет о чистой идее асценциональности, то есть о персонификации мифа подъема. И рационализация крыльев появилась на позднем этапе. С точки зрения мифа, сначала был подъем, отталкивание от земли пяткой, чтобы взмыть в воздух, потом Гермес и его крулышки на голенях, потом ангелы, и только потом птицы. И птицы по отношению к этому фундаментальному дуалистическому мифу занимают человеческое сознание лишь на десятом уровне. Изначально речь идет о чистом подъеме или перспективе падения.

Иерархия и битва с чудовищем

Такая вертикальная конструкция мифа предполагает иерархию и разделение на высших и нижних. То есть, люди режима диурна в буквальном смысле «идут по головам». Они стремятся мгновенно вознестись до верхней точки лестницы, потому что внизу их ждет бездна. У них кружится голова от этой бездны, и поэтому они не могут занимать то социальное положение, которое занимают, и должны занимать высшее положение, иначе упадут. У них нет перспективы сохранить что-либо, потому что, сохраняя то, что есть, они пребывают во времени, а это – смерть, с которой в режиме диурна идет борьба.

Для режима диурна характерны аскетические практики, это более маскулинный (мускулиноидный) тип, хотя в этом режиме и женщины, например, валькирии,  приобретают героический характер, становятся воинствующими, потому что здесь доминирует именно режим, а не гендерное распределение. Аскеза, неприязнь к еде, неприязнь к женщинам, стремление максимального подъема, воли к власти и солнечной борьбы со смертью - основной дуалистический миф диурна.

Если посмотреть на русские сказки, на сказки народов мира, то множество сюжетов будет связано с мифом, главный архетип которого - битва с чудовищем. Чудовищем является сама смерть и время. Воин бьется с ним и проходит на пути к решающей битве различные испытания. Его задача состоит в том, чтобы обеспечить себе тотальное абсолютное бессмертие и безвременье.

Ноктюрн: режим эвфемизма

Весь режим ноктюрна называется режимом эвфемизма. Эвфемизм - это представление о чем-то злом, дурном, вредном, опасном и страшном как о чем-то хорошем, милом, дружесвтенном, добром, безопасном, притягательном. Это -- занижение отрицательных качеств, или приличное название какого-то неприличного предмета (от греческого ευφήμη – «благоречие»). Мы даем «благую форму» какому-то негативному явлению, и тем самым, редуцируем его опасность, снимаем его негативность, заколдовываем дружелюбием то, что несет нам гибель и страдание.

Режим ноктюрна является режимом эвфемизма, его главное свойство - это приписывание тому, что стоит на обратной стороне от имажинэра (воображения), позитивных качеств. Если угодно, это альянс со временем и со смертью. Точно также принадлежа к сущности имажинера и боясь смерти и времени, как и в режиме диурна, человеческое воображение способно дать другой ответ на вызов смерти. От ужаса перед смертью воображение может сказать, что «это вовсе и не смерть и во времени ничего плохого нет»: мы просто живем и все. Это попытка приручения времени, доместикации («одомашнивания» ее), желание  примириться с этой жуткой проблемой, которая порождает параноидальные дуалистические мифы, мифы воли к власти, мифы воинственности, мифы наделения всех, кто не согласен качествами смерти, превращение частного конфликта в глобальный, абсолютный (как это происходит в режиме диурна).

В режиме ноктюрна происходит нечто другое. Возникает идея замазать этот конфликт и придать смерти другой образ, например, образ матери или образ убаюкивающей мягкой ночи, блаженства, приятного, легкого сна. Режим ноктюрна порождает совершенно другие мифы, мифы иного регистра.

Между собой мифы могут различаться по степени их фундаментальности эвфемизма и в режиме ноктюрна, что порождает две группы мифов и архетипов, принадлежащих этому режиму: мистический и драматический, как называет их Жильбер Дюран.

Мистический ноктюрн

Что такое мистический режим ноктюрна? Это когда воображение рисует полное тождество человека со смертью и со временем. Здесь осуществляется «мистическая» операция по утверждению не дуализма, но монизма, единства пртивопложностей. Человек (имажинэр) настолько боится дуальности, что делает вид, будто ее не существует, и, соответственно, доводя до конца эту логику, человек говорит: «я не умираю, потому что я и есть смерть; и в принципе, время не принесет мне вреда, потому что я и есть время». Представление о человеке, как об определенной длительности, которое было у некоторых мистических сект, является классическим примером линии монизма. Речь идет о мистических практиках, -- таких, как «нирвана» в буддизме, «фана» (самопогашение) в суфизме, «кенозисе» (самоумалении) в Православии, -- когда человек сознательно идет к стиранию собственной личности и стремится к исчезновению в непроницаемой тьме Божества («тьме превысшей света» по выражению православных монахов-исихастов).

Если дуалистический миф противопоставляет собственное, личностное начало смерти, то мистический режим, наоборот, сплавляет личное начало с тем, что ему угрожает, и тем самым, каким-то образом избегает проблематики смерти (но не смерти самой). Хотя религиозные культы, основанные на режиме ноктюрна в его мистической версии, утверждают, что таким образом можно достичь прямого и полного бессмертия.

Есть традиционная культура, которая существует в рамках мистического режима ноктюрна: адвайта-ведантизм в Индии, основанный на приницпе «не-дуальности». Адвайта-ведантийская традиция Индии утверждает, что все разделения, различения и противостояния, все виды двойственности, дуальности являются второстепенными и иллюзорными, а изначально и в высшей реальности существует нерасчленимое общее единство. Отсюда формула индуизма «атман есть брахман», то есть «я есть абсолют». Но под «абсолютом» имеется в виду противоположность «я», имажинэр гаснет в стихии абсолютной смерти высшего трансцендентного объекта. К сходной цели направлена вся логика буддийской религии.
 
Мифы мистического ноктюрна: Великая Мать
 
Мифы мистического ноктюрна -- это материнские мифы, мифы о Великой Матери. Смерть выступает в качестве доброй, мягкой женщины, которая убаюкивает и кормит. И то, чем она кормит, молоко, становится человеком, его «я». Самое приятное чувство новорожденного человека - это материнское молоко, которое усыпляет и одновременно дает эйфорию. При этом новый человек ничего еще не может делать, но он уже  испытывает чувство восторга. От матери и в матери накопившиеся нервные первичные младенческие импульсы снимаются: как только мать придет, погладит, покормит, перепеленает, новорожденное существо опять погружается в приятную дремоту. Это настолько привлекательные состояния, что в человеке формируется гигантский комплекс мифологии бессознательных сновидений, где преобладает материнский образ, откуда серия фигур божественных матерей в различных мифологиях и религиях.

Драматический режим ноктюрна

Драматический режим ноктюрна является иным. Это тоже режим эвфемизма, но он не полностью отменяет дуальность, он включает ее в цикл. Если в режиме диурна основной символ - вертикаль, в мистическом режиме -- горизонталь или вообще ничто, погасание, то в драматическом режиме противоположности заключаются в круг. Миф о возрождении, перевоплощении, о жизни и смерти, символизм гроба как материнской утробы, который засвидетельствован в древнейших культах – все это свидетельствует о драматическом режиме ноктюрна, в рамках которого осуществляется циклическое преодоление смерти.

В режиме диурна время и смерть - это абсолютное зло. В мистическом режиме ноктюрна время и смерть это очень хорошо, потому что все это -- мать, женский миф. А в драматическом режиме существует идея частичного преодоления. Мистические мифы абсолютно женские, а диурнические -- абсолютно мужские, а драматические соответствуют брачным или андрогинным сюжетам, здесь есть и женские и мужские черты.

Мужские импульсы поднимают и влекут к верхней половине цикла, женские -- тянут к земле, к мистическому режиму. В результате происходит круговращение, циркуляция, ритмическая смена противоположностей, которые не конфликтуют друг с другом не на жизнь, а на смерть, но и не сливаются друг с другом до не различения.

Тем не менее, это режим эвфемизма, и поэтому он не демонизирует смерть и время, но пытается через понятие цикла и циклического времени включить и то, и другое в общую конструкцию. По сути, это все равно именно эвфемизм, то есть, называние жестких оппозиций по отношению к имажинэру, -- смерти и времени, которые являются непреодолимыми для человека, -- сглаженными именами. Например, русское слово «успение» обозначает «уснул». Не умер, но уснул. Уснул, а потом, опять проснулся. В Православии это относится только к Богородице. В других религиях «умер» – означает «переродился», «воплотился в другом». Это классический сценарий драматической мифологии, где существуют колеса, циклы, стихии, перевоплощения, переход одного к другому и, самое главное -  брак. Брак, брачные ритуалы, институт семьи построены на идеи связи мужчины с женщиной. С одной стороны, двое соединяются в одно, но одновременно, это соединение обратимо, временно, переменно. Мужчина и женщина остаются различными, снова разделяются. Драматическое противостояние мужского и женского через любовь, брак, и одновременно через расставания, драмы, утраты. Поскольку, как сказал Дени де Ружмон, «счастливая любовь не имеет истории», отношения плюса и минуса, добра и зла в этом драматическом регистре постоянно переворачиваются, порождая высшие энергии любовного напряжения, где встречи соседствуют с расставаниями.

В драматическом ноктюрне никогда нельзя точно сказать, в какой точке цикла мы находимся, потому что все точки этого цикла перетекают одна в другую. Циклы многомерны, поэтому если мы находимся на подъеме в одном цикле, то мы же одновременно где-то в другом находимся на спаде. Та же самая точка, циклы различные. Таким образом, драматический ноктюрн порождает особое семейство архетипов и символов, особую систему сновидений – динамичную, ритмичную, эротичную.

Архетипы и рефлексы
 
Жильбер Дюран проводит очень остроумную аналогию между этими тремя группами символов, сновидений и архетипов, и тремя доминантными рефлексами новорожденного существа. Дюран показывает, что эти три группы архетипов структурируются в самостяольеьные фундаментальные блоки у человека в течение первого года жизни. Где-то к году месяцам мы имеем законченную структуру имажинера, которая будет предопределять в значительной степени все, что с человеком происходит в течение всей жизни. Все его сновидения, реакции, жизненные события, всё закладывается в первый год.

Школа Бехтерева, на которую ссылается Жильбер Дюран, выделяет три главных доминантных рефлекса, которые подавляют все остальные. Они, по Дюрану, точно соответствуют трем группам символов.

Пастуральный рефлекс
 
Первый рефлекс, пастуральный (рефлекс вставания и позже прямохождения) означает импульс младенца к вставанию (вначале к принятия сидячего положеия). В шесть месяцев ребенок начинает садиться. У него выпрямляется позвоночник, и он становится лицом к лицу с миром. И он, по сути дела, вовлекается в режим диурна. Рядом с ним ходят взрослые, он начинает оценивать их рост, боится упасть, потому что тот, кто поднялся, может упасть, в отличие от того, кто еще лежит. Фигуры взрослых - это образы режима диурна, их созерцание порождает образы гигантов и великанов. Именно сильный диурн заставляет американцев строить небоскребы.

Пастуральный инстинкт вставания заставляет и толкает маленькое человеческое существо, отрывать спинку от кровати - это работа фундаментального рефлекса. В этот период он приобретает первые неврозы, первый ужас, первое головокружение, которые составляют свойства героического режима. Здесь каждое человеческое существо на уровне рефлекса знакомится с режимом диурна, и дальше по глубоко запрятанной в нашем организме рефлексивной траектории будет отбирать информацию внешнего мира, образы, цвета, картины, сновидения. Так возникает пастуральная ось воображения (имажинэра), бессознательного.

Дигестивный рефлекс

Другой рефлекс, который связан с режимом ноктюрна, это нутритивный (питательный) или дигестивный (пищеварительный)  рефлекс. С этим рефлексом человеческое новорожденное существо знакомится еще раньше. Как только оно родилось, оно начинает есть, и потом не прекращает делать это до конца всей жизни. Есть значит вбирать в себя другое полностью, и тогда то, что ты ешь, становится частью тебя. Процесс еды - это процесс ассимиляционный. Маленький человечек пьет материнское молоко, и таким образом внешний мир входит в него и становится его внутренним миром, им самим. Он не видит в этом разделения, он видит в этом мистический момент соединения и испытывает от этого колоссальное наслаждение. Потому что момент поедания пищи является специфическим конститутивным шоком для всего человеческого существа. По сути дела, это примирение со временем и со смертью, преодоление их (пусть иллюзорное). Поэтому люди так любят есть.

Для человеческого организма нужно раз в сто меньше того, чем мы обычно съедаем. Мы едим не для того, чтобы поддерживать силы, а потому что это очень интересно, живо и укрепляет в нас глубинный режим ноктюрна. На самом деле, еда - это ритуал борьбы со смертью через ее принятие внутрь, глубоко мистическое явление. Не случайно прием пищи во всех религиозных традициях обставлен специфическими обрядами и ритуалами. В христианстве это -- молитва до и после обеда. В исламе это обязательное произнесение «Аллаху акбар» и жест руками «омен». Еда везде и всегда связана с жертвоприношениями: богам и идолам приносили еду, как приносили сами себя. В архаичсеких культах людей приносили в жертву, чтобы Бог съел людей, а люди в ответ могли бы съесть Бога. И взаимное поедание, включая каннибализм, это все формы, связанные с мистическим ноктюрном и нутритивно-дигестивным рефлексом.

Копулятивный рефлекс
 
Драматический режим, по Дюрану,  связан с копулятивным рефлексом, то есть с рефлексом совокупления. Он заложен и у младенцев, но с точки зрения психологов, проявляется у них через постоянно повторяющиеся ритмичные жесты, например, постукивание или трясение погремушкой. Любое детское повторяющееся ритмическое движение относится к копулятивному рефлексу. Повторение одного и того же означает вопроизводство дуального кода – есть-нет, касаюсь-не касаюсь, здесь-там. Это не абсолютное слияние, как в дигестивном монизме, и не одноразовое и уникальное, необратимое действие -- как, например, поломка игрушки (это классическая модель мужчины, мужского диурнического архетипа, желающего узнать, что у машинки внутри). Диурн уничтожает вещи, копулятивный рефлекс их раскачивает. Это потрясывание погремушкой: то есть контакт, то нет, мерцающий регистр.
Копуляция осуществляется через повторяющиеся ритмические движения, которые, по Дюрану первичны. Идея копулятивности как ритмики, танца, повторения лежит в основе копулятивного рефлекса, который полностью проявляется в эвфемическом режиме ноктюрна.