Опора на европейскую концепцию консерватизма

Выступление профессора, доктора философских наук, главного научного сотрудника Института международных экономических и политических исследований РАН Александра Ципко на круглом столе "Консерватизм как принцип: от социальной идеи к философии русского общества"

Начну с одного соображения. Если я  хочу построить идеологию для современной России в контексте ее идейной истории, я неизбежно должен войти в парадигму собственно национального консерватизма. А он, в сущности, так или иначе вращается в рамках европейской концепции консерватизма.

Почему в 1990-х гг. многих вдруг привлек консерватизм? Причиной был кризис революционаризма, кризис революционной идеи, а 1991-й год – кризис пораженчества. Откуда возникает, например, либеральный консерватизм Струве? Это реакция на аморализм большевиков, на аморализм декабрьского вооруженного восстания, это реакция на пораженчество всей либеральной интеллигенции, которая желает поражения Царя Николая II в войне с Японией, и вот здесь берет начало формирование этого мировоззрения. Кстати, у Франка это еще лучше выписано, чем у самого Петра Струве.

Вот статья Франка о Струве, о так называемом сознательном патриотизме, там довольно точно показано, что это реакция против марксизма. Берут все, что есть у Достоевского из «Бесов», и это абсолютно точно. Марксизм – это идеология бесчестия, отказ от морали, «все позволено во имя» и так далее, и так далее, здесь революционаризм, аморализм, что в «Вехах», что из глубины, что у Бердяева «Размышления о русской революции» – абсолютно одинаковый текст. Значит, здесь имеет место отказ от насилия, универсальности и одновременно попытка защитить что? Идею нации, преемственности истории, то есть, это борьба против космополитизма. Но есть и второй враг, – социальный консерватизм, народничество, идея обожествления народа. Кстати, Франк прописывает это лучше, чем прописывает Струве, более точно. Чего боится Струве? Идея народничества может превратиться в идею пропаганды отсталости, бескультурья и бедности. Прекрасные, кстати, до сих пор актуальные слова: «пропаганда бедности – это пропаганда невежества, это непонимание смысла культуры» и так далее.

В итоге ощущение – мы часть западной цивилизации, кричит Петр Струве. Я западник, не делайте меня незападником. Идея труда, производительности труда, идея культуры, идея свободы, свободы личности, но одновременно идея самоценности русской истории, национальной истории, преемственности русской истории, самоценности российского государства и российской нации как «неэтнической» нации, и одновременно религия. Все абсолютно, все веховцы утверждали ценность религии. Эта идеология как бы висела в воздухе, но Милюков к ней придет чуть позже. Она утверждает, что мы в рамках европейской цивилизации христианская страна, мы признаем ценности экономики, рынка, свободы и отсюда – критика русского неуважения к собственности у Струве. Но с другой стороны, мы хотим сохранить Россию, империю, и отсюда слова Струве – таких, наверное, у самого де Местра нет – о самоценности государства, его примеры самоценности нации и государства. Даже мистика государственности. Большевики побеждают, но им придется взять на вооружение эту ценность, и так далее.

Я все веду к тому, чтобы понять 1991 г. Я тогда кричал на каждом шагу: почему вы не можете соединить ваши демократические ценности с идеей сохранения государственности, почему вы не можете сказать, что революция была трагедией, но мы ее преодолели? Ничего не было. Была – русская идея о том, что мы строим демократию, но в каком смысле? – отказываемся от территорий, отказываемся от истории, а народ превращается в кочующего «вечного избранника», в этого древнего иудея, который покинул разрушенную Иудею... Эта была концепция либерализма, на ней всё построено. Была и другая версия – ее представляли Саша Проханов и Кургинян; они, надо отдать им должное, до сих пор утверждают, что мы были уникальной социалистической цивилизацией, такой романтизированный коммунизм. И третье, это вот этнический национализм русский, «Россия для русских».

Вот набор идей, который был. Победил тогда либерализм. В таком виде он начинает гибнуть уже в конце 1990-х, народ его не принимает, появляется запрос на патриотов, на патриотическую деятельность, до Путина, кстати. Я помню, я писал эту программу для «Отечества», уже на «ура» проходила, кстати, вот там и либеральный патриотизм, я его вложил как программу какой-то партии. Но, с другой стороны, вот, казалось бы, все идет. Вот вы говорите: не надо искать идеологию. Я не знаю, кто написал Путину эту статью: «Россия на рубеже тысячелетия», помните? «Независимая газета»? Это был манифест либерального консерватизма, именно либерального. Там был отказ от коммунизма, были слова о том, что коммунистический эксперимент не удался, что этот путь был тупиковый, что мы многого достигли, но еще больше потеряли. Там была защита ценностей Струве: государственности, державничества и справедливости как русской национальной ценности. И там был разговор о том, что мы входим в мировую цивилизацию, опираясь на свои потенции, на свою историю, на наши ценности… Ну, абсолютно как у Струве, абсолютно…

Кстати, нет этих текстов, я не знаю, кто их писал, можно было прочитать это у Струве «Из глубины», – что вы, молодые люди, когда вы вернетесь после коммунизма, у вас останется великая Россия, Россия Достоевского, Россия Гоголя, Сергия Радонежского и так далее, и так далее, но вам только нужно национальное чувство и национальное сознание. Несмотря на то, что мы евразийская страна, все-таки культура вся наша европейская, мы вынуждены быть европейцами.

Нынешняя ситуация… – такое ощущение, что все распалось. Посмотрите «Профиль», что пишет Кургинян. Что необходимо возродить империю, правда, без коммунистических оснований. Это – идея «возвращения»... И получается, мы снова пришли якобы к преемственности идеологии, преемственности курса, но реально, на мой взгляд, мы ушли от единственно возможного прочтения либерального консерватизма с учетом советской истории, с учетом уроков, с учетом нынешней глобальной ситуации и с учетом наших экономических задач. Еще появилась модная идеология: Михаил Юрьев… это какой-то извращенный Константин Леонтьев – полный изоляционизм, прочтите это, книга «Крепость России» все лишь два месяца назад вышла. Он не утрирует. Но я завершаю. Практически парадигма нынешнего дня – типичная идеологическая консервативная парадигма, это парадигма после кризиса и распада революции, в данном случае коммунистической революции. И, на мой взгляд, можно, конечно, отказаться от той критики народничества, которая была у Франка, у Струве, то есть от слишком поверхностной критики. Однако я не вижу, как можно, опираясь на европейскую традицию и учитывая нашу идейную борьбу в России, которая продолжается ровно век, что-то такое создать, что бы не было в рамках либерального консерватизма или того, что они называли «сознательным патриотизмом».

Здесь очень четко видны коренные различия между консерватизмом и традиционализмом, потому что традиционализм как сакрализация прошлого еще тоже существует. Мне кажется, что наш разговор должен быть с учетом анализа истории, с учетом анализа типологии, завязан на материю нынешней идеологической ситуации. А она, честно говоря, совсем не простая и во многом очень тревожная. Практически мы совершили якобы антикоммунистическую революцию, повесили «красно-белое-синее море» – знамя Деникина над страной. Да, это знамя Деникина, это знамя единой и неделимой России. Похоронили Деникина, похоронили Ивана Ильина, вчера даже реабилитировали царскую семью, но реально коммунизм как средство мышления, как вот абсолютизация насилия, как убеждение, что без крови нельзя ничего построить, сохраняется.