Консерватизм как часть либерального клуба

Выступление философа, политолога, председателя Исламского комитета Гейдара Джемаля на круглом столе "Консерватизм как принцип: от социальной идеи к философии русского общества"

Во-первых, мне представляется, что необходимо понять, говоря о консерватизме, чем он является как методология, в интересах какой группы людей он работает, то есть, чья это методология. Чьим оперативным, интеллектуальным инструментом он является с позиции социальной антропологии. Для того чтобы это понять, нужно все-таки определиться, кто в последнее время, последние несколько столетий является субъектным игроком на исторической сцене? С моей точки зрения, таких игроков четко выделено четыре и объединяются они, как ни странно, в треугольник. А именно: традиционалистский клуб, либеральный клуб, радикальный клуб. Такой треугольник, и между ними молчаливое большинство.

Молчаливое большинство, это, скажем, не имеющая средств самовыражения и средств идентификации своего положения в мире огромная масса людей, которая вынуждена быть, скорее, объектом воздействия, нежели инициирующим субъектом, но с которой вынуждены считаться все три остальных позиции.

Либеральный клуб пришел сравнительно недавно в историю, он пришел с того момента, как стали оформляться абсолютно-монархические государства, произошло крушение традиционного общества, и естественно, что при этом пошли очень мощные мобилизационные социальные процессы. То есть, то, что Ортега-и-Гассет называет «восстанием масс», началось не после, а за несколько столетий до первой мировой войны. Это мощные подъемы придонных слоев социального пространства к некоей незнакомой им доселе активности. Возникает перегрев, избыток энергетического, так сказать, ресурса социума, который начинает нагревать среду. И возникает либеральный клуб на базе, прежде всего, тех совершенно новых социально-антропологических типов, которые представляют собой паразитическую корпорацию. В каком смысле паразитическую? Которая берет ресурсы к своему существованию не из обмена с внешним миром, как крестьянин, ремесленник и так далее, а из своего обмена с социумом. Ну, адвокат, врач и так далее, то есть, либеральные профессии.

Я ведь говорю не в оценочном смысле «паразитическая корпорация», а в техническом смысле. Этот процесс паразитизации, он захватывает также и часть правящего политического класса, дворянство в той мере, в какой идет перерождение. Когда это сословие из касты превращается именно в сословие, в корпорацию. Потому что в абсолютистском государстве нет больше кастового воина, нет больше феодала, там возникают придворные, возникают функционеры и так далее, и в принципе очень мощно перерабатывается менталитет политического слоя. Перерабатывается он именно в плане такого глобального, масштабного либерализма.

Здесь я выхожу к очень важному пункту, касающемуся консерватизма. Дело в том, что либерализм мы все время как-то оцениваем очень узко, да? То есть, вот либерализм для нас, попросту говоря, это Чубайс. Но либерализм это очень широкая вещь, либерализм есть левый, есть правый. Либерализм – это и Маркс, либерализм – это и Гитлер. Просто есть крайне левый либерализм, есть крайне правый либерализм. Консерватизм – это часть либерального клуба. Последний включает в себя прогрессизм, поднятие придонных слоев, включение все большего количества людей, которые из медвежьих углов выходят, оставив там свою соху, порты и становятся сначала какими-то рабочими, люмпенами, а через какое-то поколение превращаются в офисных сотрудников и так далее. То есть, это некое вот активное придонное броуновское движение.

Консерватизм возникает, когда есть, скажем так, перегрев, который угрожает снести всю ситуацию, и угрожает в первую очередь именно либеральному клубу, то есть, той широкой корпорации, которая снимает энергетику мобилизационных процессов. Вот этот перегрев достигает такой степени, что бросает вызов, и завтра, может быть, все это захлопнется. Ну, большевики приходят, и весь либеральный клуб, вся, так сказать, интеллигенция как правая, так и левая, она как бы оказывается снесенной. Вот в этом случае возникает консерватизм, как куагула, как реакция на этот избыток мобилизации с тем, чтобы, как говорят подрывники, ввести в эту взрывчатку флегматизатор. Это первый момент.

И второй момент, когда возникает консерватизм, это когда, собственно говоря, цивилизационная стагнация не дает больше возможности продвинуть мобилизационные процессы наверх. То есть, когда развитие цивилизации идет уже не по восходящей, не по экспоненте, а становится, так сказать, вот такой как у умирающего человека на мониторе такая ровная линия вместо зигзагообразной. Как отмечал Капица, последние 50, а может, и больше лет человечество неспособно, так сказать, активизировать мобилизационные ресурсы для некоторого подъема вверх. То есть, оно не выдает на-гора больше того, чего уже достигло примерно к середине ХХ века. А ведь мы в самом начале сказали, что либеральный клуб живет съемом тепла, выделяющегося от мобилизационных процессов. Но дело в том, что если тормозить, то тоже выделяется тепло – тепло, выделяющееся при торможении, когда, так сказать, вбрасываются резко асоциальные, антисоциальные идеи, когда нам говорят, что нужно вернуться к философии республики Платона, когда нам говорят, что нужно вспомнить, что есть господа, а есть рабы, когда нам, так сказать, закрывают социальные программы, оставляют широкие слои низов без социальной поддержки, реинвестируют освобожденные от социальных программ средства куда-то еще, то это как раз то, что выделяется в качестве тепла при торможении. Это второй момент, который, так сказать, мотивирует консерватизм.

Я сразу хотел бы сказать, что либерализм в целом как корпорация, паразитирующая на мобилизационных процессах, это корпорация симулякристов, это корпорация имитаторов. Левые имитируют радикалов, а правые имитируют традиционалистов. Поэтому контент, тот или иной контент, он на самом деле не так важен. Специфика консерватизма, которая отличает его от реального, допустим, традиционализма самого наикрутейшего в том, что консерватизм всегда ориентируется на имманентный аспект блага, это первое. И второе, он ментально включен в парадигмы, возникшие с приходом Нового времени. Будь он самый размонархический, самый расцерковный и так далее, все равно он мыслит категориями, так сказать, имманентного человечества, в котором ценностные ориентиры никогда не достигают традиционной самостоятельности, трансцендентной самостоятельности. Они всегда подчинены принципу имманентного блага, принципу бытия, и даже оценки плюс, минус они всегда онтологичны, они гиперонтологичны. В этом отличие консерватизма от традиционализма.

Поэтому в данном случае мы можем говорить только о возможных союзах или ориентирах этого консервативного крыла либерального клуба на традиционалистский клуб. И вот что мы имеем… То, о чем я буду говорить, еще не фундаментальная разработка, но просто предположение. Итак, я считаю, что Первая мировая война в своей первоначальной задаче была задумкой традиционалистского клуба, представленного в первую очередь конечно европейскими монархиями, резко взять реванш за всю предысторию нового времени. Это не получилось, потому что вместо нескольких месяцев той войны, после которой была бы зачистка, так сказать, всех левых там социалистических партий и так далее, война шла четыре года и скомпрометировала статус-кво, скомпрометировала тогдашний истеблишмент. На этом традиционалистский клуб потерпел поражение, он испытал колоссальную осечку, было упразднено несколько монархий, были расстреляны Романовы. То есть, в фундаменте традиционалистского клуба возникла огромная черная дыра.

Вторая война, это был как раз момент, когда крайне правые либералы, консерваторы, – как социальные консерваторы, так и консервативные революционеры, которые, тем не менее, все вместе являются правым крылом, крайне правым крылом либерального  клуба, – они попытались добиться союза с этим проигравшим в первую войну традиционалистским клубом. И традиционалистский клуб некоторое время даже играл с перспективой такого союза. Как вы знаете, в Британском высшем истеблишменте были как бы двойственные мысли насчет того, что, а вот не воспользоваться ли предложенной рукой? Но потом они поняли, что это некоторая ловушка, то есть, некоторая амбивалентность, которая не позволила им пойти на это. Революционные и социальные крылья консерватизма были предоставлены самим себе и проиграли.

Из этого следует, что неизбежна третья глобальная мировая попытка, третья мировая война, неизбежная в эпоху крушения либерализма. Либерализм как клуб – это корпорация, которая исчерпала свой потенциал, хотя бы в силу того, что общество не способно выдавать на-гора те мобилизационные проявления, которые дают избыток энергии для съема. Общество не может больше кормить весь этот паразитический круг, эту паразитическую форму социал-антропологического существования. Поэтому включаются наиболее консервативные, наиболее, так сказать, коагуляционные тенденции либерального клуба, которые хотят снять последнюю энергию с торможения. И штаб, естественно, находится в Соединенных Штатах, штаб такого гиперконсервативного, правоконсервативного либерализма. Поскольку вторая мировая война осуществлялась в таких параметрах, при которых традиционный клуб не только не был добит, но остался существовать, действует сегодня и мало-помалу расширяет исподволь свое влияние, то задача сегодня ставится такая: для спасения именно вот этого сегмента либерального клуба, то есть, гиперконсервативного правого сегмента, задача стоит в том, чтобы, в конечном счете, через организацию «Войны всех против всех» сломать шею традиционному клубу, который сегодня воспринимается либералами как главный, наиболее опасный противник.

Я еще не коснулся радикального клуба, который существует, и который, в отличие от либералов, существовал параллельно с традиционалистами в прошлой истории. Здесь я сказал бы, что Александр Гельевич, может быть, сделал большой подарок консерваторам, превратив Мюнцера, альбигойцев и так далее в консерваторов, в то время как на самом деле они, на мой взгляд, являются явными представителями радикального клуба, такого же, который существует и сегодня в других формах. Потому что если коротко охарактеризовать радикальный клуб, это те религиозные и духовные направления, которые воспринимают онтологический фундамент бытия как ошибку. То есть, они воспринимают бытие, как изначально некий сбой, который нужно скорректировать, и в этом-то состоит их сверхзадача и миссия. Это некая, так сказать, программа исправления онтологии. В то время как для традиционалистов совершенно очевидно, что онтология оптимальна, тотальна, всё включающа и у нее нет альтернативы.

Для консерватора здесь имеет место контент, приспособление к некоей ситуации, либо ставка на тех, либо ставка на других, но в основном игра за овладение умами молчаливого большинства, начиная от мыльных опер, которые являются инструментом борьбы за молчаливое большинство со стороны либерального клуба, и, кончая, так сказать, всеми другими техниками. Поэтому мне кажется, что с самого начала нужно просто понять, что консерватизм сегодня – это последняя ставка либералов, которые стоят перед своим стратегическим обвалом как один из трех главных игроков последних нескольких столетий.