Политические элиты в современной России - актуальные вызовы

Выступление президента Экспериментального творческого центра политолога Сергея Кургиняна на круглом столе "Элиты в современной России"

Проблема адекватного понимания современной российской элиты тесно связана с проблемой – опять-таки, адекватного – понимания причин распада СССР. Даже если отдельному представителю этой самой современной (и в прискорбном состоянии находящейся) российской элиты наплевать на СССР и все, что с ним связано, это ничего не значит в плане социологического описания элиты как целого. Как бы ни отстраивали себя постсоветские элиты по отношению к советским элитам, сколько бы они ни отворачивались от своего советского прошлого, как бы его ни переинтерпретировали – они все равно оттуда, из этого самого прошлого.

Любое общество, как бы резко оно ни рвало со своим прошлым, остается частью этого прошлого: есть семьи как мост между прошлым и будущим, есть социальные группы, опять же, преодолевающие пропасть между постсоветским и советским (а также между советским и досоветским). Есть касты, корпорации, классы (в конце концов – это слово тоже никто не отменил). И все эти социальные общности (как закрытые, так и полузакрытые) продолжают двигаться по определенной траектории неким способом, который я бы назвал «кросс-идеологическим», а в каком-то смысле и «кросс-историческим». Нетрудно показать, что этот способ движения – реален. Просто на это надо больше времени, чем мне отведено для выступления. Поэтому я попрошу поверить мне на слово, что этот способ реален. Тем более, что какие-то черты этого способа я походя оговорю в докладе.

А если этот способ реален, то советское прошлое отменить нельзя в том, что касается постсоветского элитогенеза. Как нельзя было отменить досоветское прошлое при рассмотрении элитогенеза советского. Итак, советское не может быть отменено социоисторически, коль скоро мы хотим правильно понимать постсоветский элитогенез. Но оно не может быть отменено и ценностно.

То, что произошло с СССР, сегодня так или иначе продолжает волновать всех, вне зависимости от того, как кто к этому относится. Кто-то говорит, что все было ужасно, кто-то, напротив, - что все было замечательно. Но каждый что-то говорит. Советское продолжает быть фокусом обсуждения, осью дискуссии, которая идет в обществе. Ведь мы же видим, что эта дискуссия не ослабевает. Ну, уж никак она не ослабевает. А по каким-то параметрам даже усиливается.

А раз так, то у нас слишком много причин для того, чтобы начать обсуждение постсоветского элитогенеза с вопроса о подлинных причинах распада СССР. Так каковы же эти подлинные причины?

Была огромная страна… Эта страна не проиграла войну… Но почему-то рухнула, и мы все теперь живем на обломках. Кому-то кажется, что мы живем на восхитительных обломках, кому-то – что на ужасных, а кому-то эти обломки кажутся и ужасными, и восхитительными. Но мы живем на обломках. И все разговоры о каком-то там конце постсоветского – в пользу бедных.

Так почему же мы живем на обломках?

Есть три научные гипотезы, позволяющие по-разному отвечать на данный вопрос. Подчеркиваю, три. Не 5, 8, 15, а именно три.

Первая гипотеза: коммунизм оказался нежизнеспособной системой. СССР рухнул как государство, взяв на вооружение нежизнеспособный идеологический принцип (как говорил Путин, «красивую, но вредную сказку»)…

Правомочна ли эта гипотеза с научной точки зрения? Берусь доказать, что нет. И предлагаю в качестве доказательства соотнесение этой гипотезы с принципом верификации. Тем самым принципом, который является краеугольным для очень многих научных школ, включая даже нелюбимую мною школу Карла Поппера.

Итак, очень многие (я бы сказал даже, слишком многие) школы – и попперовская в первую очередь – предлагают соотносить выдвигаемые научные гипотезы с этим самым принципом верификации.

Принцип же верификации предполагает, что достаточно одного контрпримера, показывающего, что гипотеза неправомочна (всего лишь одного), для того, чтобы гипотеза была отвергнута.

Вы написали формулу, построили модель. И показываете: вот, смотрите – и здесь она работает, и здесь. А вам в ответ предлагают контрпример – вот здесь ваша формула или модель не работает. И вы признаете формулу или модель ложной. Даже если в тысяче других случаев она работает. В математике это называется – «контрпримеры в анализе». Но и за пределами математики принцип контрпримеров, отменяющих формулы и модели (он же принцип верификации), тоже действует.

А раз он действует, то я предлагаю в ответ на гипотезу о том, что СССР развалился по причине нежизнеспособности коммунизма, контрпримеры.

Контрпример №1 – огромный Китай. Можно было бы им и ограничиться.

Но еще более яркий контрпример (контрпример №2) – маленькая Куба.

Фиделю Кастро предрекали крах в 1992 году. Утверждали, что он держится только за счет СССР. Что как только СССР распадется, его режим рухнет. Ну, так ведь не рухнул этот режим! И не сменил идеологическое качество.

Фидель Кастро пережил тяжелейшую онкологическую операцию. Но его власть не рухнула – видим же, что не рухнула. А с 1992 года прошло, ни много, ни мало, 16 лет! И до сих пор темпы развития на Кубе, если мне не изменяет память, или вторые по Латинской Америке, или первые.

С точки зрения контрпримеров, Вьетнам или Северная Корея тоже допустимы. Мы же не спрашиваем, хорошо или плохо там жить. Мы констатируем, что там живут по некоему принципу, а значит, он совместим с жизнью. А в гипотезе, которую мы рассматриваем, утверждается, что он несовместим с жизнью. Значит, гипотеза ложная.

Но бог с ней, с Северной Кореей и Кубой. Китай собирается под красным знаменем устанавливать чуть ли ни мировую гегемонию. Как же мы можем тогда утверждать, что СССР развалила нежизнеспособность коммунизма? Она бы тогда и Китай развалила.

С коммунизмом все совсем не так просто. Уже очень многие выдающиеся западные деятели (как светские, так и религиозные) считают необходимым извиниться перед Карлом Марксом. И зафиксировать, что его прогнозы и представления – отнюдь не детские сказки.

Это говорили и до мирового финансового и экономического кризиса. Но теперь-то об этом говорят совсем часто.

Более того, финансовый кризис показал, что есть только две модели, позволяющие из него выйти. Одна из них – условно говоря, модель Генри Полсона. Эта модель предполагает спасение капитализма за счет государства. США сохраняют Федеральную резервную систему и узкую группу спасаемых из нацбюджета олигархических кланов. Можно ли спасенное назвать капитализмом, госкапитализмом или даже госмонокапитализмом по Каутскому – это вопрос. Но то, что это все происходит по марксистским прописям (с поправкой, конечно, на империализм и ультра-империализм), очевидно. У нас на глазах формируется спасенная группа ультраолигархов. Ведь в любом кризисе есть выигравшие. Мы уже видим три группы, которые выиграли в финансово-экономическом кризисе Соединенных Штатов – это «Голдман Сакс», «Бэнк оф Америка» и «JP Morgan Chase» – эти три группы явно выигрывают, получают дотации из бюджета, а все остальные должны проиграть. Итак, это первая из моделей, дающих возможность выйти из кризиса. 

Вторая модель – Гордона Брауна. Гордон Браун говорит, что не надо бояться социализма. Не Зюганов об этом говорит, а Гордон Браун! Да, говорит он, мы национализируем разоряющийся олигархический бизнес. Не спасем, а национализируем. Потом мы, наверное, опять приватизируем национализированное, но спасать олигархию за счет государства не будем.

Вот как все обнажилось уже при первых толчках будущего парадигмального кризиса… И так называемые всеобщие кризисы капитализма возродились, как феникс из пепла, и закон неравномерности развития при империализме… Хоронили, хоронили Маркса с Лениным – и на тебе… Так что не химера коммунизм,  не красивая, но вредная сказка… И уж никак не из-за его нежизнеспособности СССР рухнул.

Нам каждый день придется решать для себя – действуем мы по Полсону или по Брауну. И миф о нежизнеспособности коммунизма (а также социализма и так далее) не должен быть тормозом при принятии решений. Но это уже – в определенной степени выход за рамки нашего обсуждения. Кризис… Смена парадигм… Здесь я всего лишь хотел показать, что есть страны, которые не разваливаются, приняв коммунистическую модель. И что в числе этих стран Китай (как он модель трактует, это другое дело – кто мешал ее как угодно трактовать Горбачеву?).

Итак, первую гипотезу приходится отвергнуть. Но есть вторая.

Она для меня отвратительна, но рассмотреть ее надо. Согласно этой гипотезе, дело не в нежизнеспособности коммунизма, а в особых качествах «этого народа», который все разваливает. Китайцы, мол, все не разваливают, а русские разваливают. 

Собери мы сторонников этой отвратительной гипотезы и начни с ними спорить – спорили бы до утра. Но ведь мы не математикой занимаемся, а гуманитарными науками. И никто в гуманитарных науках ценности не элиминирует. Для меня такая гипотеза ценностно неприемлема. Я готов ее обсуждать. И думаю, что могу доказать математически, что она неверна. Но мне достаточно указать на ее ценностную неприемлемость.

Перехожу к третьей гипотезе, попутно оговаривая недопустимость четвертой, которую ведь тоже пытаются выдвинуть. Согласно этой четвертой гипотезе, настолько ложной, что ее даже к серьезным гипотезам относить нельзя, Советский Союз де, мол, «развалили масоны, ЦРУ и прочие».

Гипотеза эта столь же ложна, сколь и справедлива. Или, точнее, она потому и ложна, что справедлива. Конечно, все, кто ни попадя, разваливали геополитического конкурента – и что? Когда вы выходите на улицу под дождь и промокаете до нитки, то вы, если вы вменяемый человек, не жалуетесь на дождь, а спрашиваете себя, почему вы не взяли зонтик.

А когда вы говорите, что «ЦРУ развалило СССР», - вы не спрашиваете себя: «А почему КГБ не развалило США?». Почему не спрашиваете-то? Геополитические конкуренты всегда разваливают страны, которые бросили им вызов. СССР и США были конкурирующими сверхдержавами. То, что обе хотели развалить конкурента, – понятно. Но почему развалился-то СССР, а не США?

Итак, четвертая гипотеза не стоит того, чтобы ее называть гипотезой. А вот третья…

Третья гипотеза, которую я считаю единственно верной, предполагает, что СССР развалили собственные элиты. Какие элиты и почему?

Проведем кластерный анализ этих самых «разваливателей».

Первый кластер – так называемые «диссидентские элиты»...

Я прошу перед барышнями прощения, но есть очень известный анекдот о том, как диссидент пишет объявление на столб: «Пропала собака. Сука... Б…! Как я ненавижу эту страну!» Заметьте, у него рука выводит: «Эту страну».

Диссидентский кластер бросается прежде всего в глаза, когда начинается обсуждение развала и разваливателей. Этот кластер ярок, однозначен. Сбрасывать его со счета неправомочно. Но есть одно деликатное обстоятельство. Тот же самый Карл Поппер (и не он один) назвали СССР аж тоталитарной страной. Не авторитарной, а тоталитарной. Мне этот термин представляется некорректным. Доказательство его некорректности увело бы нас в сторону. Удобно же мне им пользоваться здесь потому, что признание тоталитарности СССР порождает очень специфическое отношение к диссидентскому кластеру. Уж если СССР был тоталитарен, то диссидентский кластер был сугубо инструментален. Но бог с ним, с тоталитаризмом. А также авторитаризмом.

По ту сторону всех этих «измов» – несомненный факт высочайшей централизации власти в СССР. Такая централизация власти немыслима без существования всесильной тайной полиции – в нашем случае КГБ. Тайная полиция в гиперцентрализованном государстве проникает во все поры общества – а уж в диссидентские гнойники тем более. Проникает и берет их под контроль.

Так и было. За 20 постсоветских лет приведено огромное количество примеров подобной подконтрольности. И диссиденты, и их кураторы такого понарассказали! Так как свести концы с концами? Если диссиденты были под таким контролем тайной полиции, то как они могли освободиться от этого контроля и освобождались ли они?

Я приведу несколько примеров из личного опыта, которые позволяют мне утверждать, что на самом деле никто из-под такого контроля не вышел.

Для того, чтобы придать этим примерам доказательность, скажу, что в 1990-1991 годах я делал все для спасения СССР. И считал, что даже сохранение власти КПСС лучше распада СССР. Тем более, что КПСС можно было реформировать, интеллектуализировать и так далее. В КПСС я вступил тогда, когда из нее стали бежать вчерашние ревнители партийного духа, в том числе и те, которые пытались исключать меня из комсомола. Вступив в КПСС, я довольно быстро получил определенные возможности влиять на процесс, чему свидетельством, например, разоблачения ельцинского периода, в которых доказательно описывалось наличие «особой папки «Кургинян»».

Что такое особые папки, я объяснять подробно не буду. К особым папкам все не сводилось. Мой аналитический центр выступал в роли мозгового штаба Совмина СССР. Короче, я имел в эти годы определенные полномочия. Причем формально более высокие, чем те, которыми обладали кураторы вышеупомянутых диссидентов.

Я ездил по республикам отпадающего Советского Союза, имея эти самые полномочия. Я получал сведения о происходящем. И могу ответственно, не вдаваясь в детали, утверждать, что все «Народные фронты», все подымавшиеся сепаратистские движения в республиках Прибалтики, Закавказья, Средней Азии, Молдавии и Украины, находились под абсолютным контролем КГБ СССР и конкретно нескольких людей, занятых этим по роду деятельности.

Да, небольшую часть сепаратистов контролировала военная разведка (ГРУ). Но это были наиболее радикальные экстремисты. Они составляли не более, чем 5 процентов диссидентского актива. 95 процентов этого актива (актива сепаратистов, то бишь) контролировал КГБ. Контролировал жестко. Кто именно? Диссиденты – это был актив, занимавшийся идеологической подрывной деятельностью. Не экономической, не собственно шпионской, а идеологической. Борьбой с идеологической подрывной деятельностью занималось 5-е управление КГБ СССР. Об этом написано в многочисленных книгах.

Написано-то написано… Но возникает вопрос… Вы контролируете нечто… А оно разрушает СССР… И что же получается? Либо вы это нечто плохо контролируете, либо вы вместе с ним разрушаете СССР? А что еще можно предположить? Другие предположения логически невозможны, и это все понимают. Большинство считает, что диссидентов просто плохо контролировали, и они сорвались с поводка. А я считаю иначе.

И эта моя альтернативная точка зрения имеет под собой научную базу. Не стоит труда доказать, что в жестко централизованных системах единственной силой, способной противостоять системе, является ее же тайная полиция. А больше никто не может противостоять системе, если она по-настоящему жесткая. Неважно – тоталитарная, авторитарная… Чем жестче система, тем в большей степени никто, кроме ее же тайной полиции, не может ей противостоять. А кто может-то? Гражданские акторы раздавлены. Если они не раздавлены, то система не является авторитарной и тем более тоталитарной. А если они раздавлены, то все сведено к подковерной элитной борьбе. И в очень многих описанных случаях этой борьбы именно тайная полиция противостояла системе как таковой. В какой-то мере укрепляя эту систему, а в какой-то создавая условия для того, чтобы собой ее заменить. Кто только об этом не мечтал! И кто только не брал на себя роль особого спецкрота истории!

До какого-то момента диссидентство опекается тайной полицией с охранительной целью. А потом цель меняется. Если мало зубатовщины для того, чтобы это признать, то можно привести десятки исторических примеров, но это будет другая тема. И она потребует иных временных ресурсов.

Итак, первый элитный кластер, работавший на развал, – диссиденты.

А бэкграунд этого кластера – соответствующее управление тайной полиции, находящейся формально на службе у действующей политической системы.

Второй элитный кластер, работавший на развал уже не столько напрямую, сколько косвенно, – экономическая «тень». Она была многолика. В нее входил криминалитет как таковой, а также промежуточные «серые» элементы. «Теневики», «цеховики» и так далее.

Криминальные и субкриминальные элементы рвались к развалу СССР ничуть не меньше, чем диссиденты. Рвались они, конечно, к обогащению, а не к правам человека. Энергии у них было больше, чем у диссидентов, да и возможностей тоже. Самое же отвратительное заключалось в том, что в какой-то момент наша интеллигенция (как фрондирующая, так и диссидентская), входящая в первый кластер рассматриваемой мною элиты деструкторов, вошла в прочный и многомерный союз с элементами второго кластера элиты деструкторов. С этими самыми криминальными и субкриминальными группами.

Перед этим интеллигенция сильно кокетничала своим бессеребреничеством, своей аскетичностью, своей антиматериалистической духовностью, исповедовала принцип «не хлебом единым жив человек». Потом это как-то разом перестало быть модным. И многие вчерашние ревнители принципа «не хлебом единым» стали ультрагедонистами, цинично упивающимися своими возможностями.

    Те, кто в предшествующую эпоху отстранялся от относительно скромных «наворотов» советского потребительства, приравнивая это свое отстранение к интеллигентности, потом словно сорвались с цепи.

Как-то во время ужина на VIP-конференции в Баден-Бадене со мной заговорили менеджеры этой конференции и почему-то стали делиться своими впечатлениями об одном нашем политике, в период перестройки бывшем кумиром интеллигенции и даже чем-то вроде эталона скромности и демократичности. «О! – говорили они по поводу этого вчерашнего фрондирующего советского интеллигента, ставшего высоким чиновником ельцинской эпохи. – Это прекрасный человек! Это просто замечательный человек! И какой клиент! Вы знаете, он звонит нам перед вылетом в Баден-Баден и сообщает, в каком пиджаке выйдет из самолета, требуя, чтобы «роллс-ройс» был под цвет пиджака. Но деньги-то платит щедро!». Они не осуждали, не говорили, что это отвратительно. Они, напротив, восхищались: «Он платит апгрейд за то, что только в последний день мы узнаем, что «роллс-ройс» должен быть к песочному пиджаку!»

Такое шараханье от антипотребительства к ультрапотребительству не бесплатное удовольствие для психики. Шире – для сознания.

Что же касается бэкграунда… то второй кластер элитных деструкторов тоже находился под контролем системы. И даже не столько под контролем Министерства внутренних дел, сколько под контролем той же самой госбезопасности.

Союз двух бэкграундов и двух кластеров… Что это за союз?

В плане кластеров можно ведь и впрямь говорить о союзе Сергея Адамовича Ковалева и Вячеслава Иванькова («Япончика»). Помнится, письма в поддержку Япончика были подписаны нашими правозащитниками, не правда ли?

Могу поделиться и некими сюжетами из элитного фольклора. Такой фольклор – это не анекдоты. Это рассказы людей, потрясенных чем-то, случившимся у них на работе и не входящем в их формат понимания возможного. Доказать аутентичность таких рассказов невозможно. Но у меня есть свои принципы разбраковки произведений подобного элитного фольклора. И то произведение, которое я приведу ниже, для меня обладает, скажем так, ненулевой степенью достоверности.

И все равно я скажу – «якобы».

Якобы, один из очень близких к Ельцину людей, сидевших на телефоне, берет трубку, а ему говорят:

- Ты! Соедини с Ельциным!

- Простите, есть нормы! Представьтесь, скажите, как вас зовут.

- Пудель! Скажи: «Пудель!» Он поймет!

- Извините, я так не могу, не имею право, это невозможно, я должен же...

- Слушай, ты, …! Скажи: «Пудель!» Он все поймет!

Тот, бледный, докладывает, президент берет трубку и разговаривает. Оказывается, это был криминальный авторитет Владимир Податев («Пудель») с Дальнего Востока, один из консультантов президента по вопросам криминалитета. Другим консультантом другого человека, который руководил нашей страной в тот же период, занимая не такое высокое, но соседнее положение, был т.н. «Дед Хасан», и это тоже более-менее известно.

Известно также, что шла борьба как между консультантами, отвечавшими за криминалитет, так и между теми, кого эти консультанты консультировали.

И, наконец, известно, что эта борьба воспроизводила какие-то сюжеты, как минимум, советского периода (а возможно, и досоветского).

В советский период борьба между так называемыми (подчеркиваю – «так называемыми») «кавказскими криминальными группами» и так называемой (вновь подчеркиваю – «так называемой») «русской преступностью» маркировала элитные конфликты. Например, конфликт между группой Берии и группой Буденного.

В постсоветский период началось лихорадочное воспроизводство и достраивание того же самого. К вопросу о кросс-культурных, кросс-формационных, кросс-идеологических и даже кросс-исторических воспроизводствах одной и той же матрицы элитных конфликтов.

Что я конкретно имею в виду? По инициативе двух крупных работников Министерства внутренних дел и Федеральной службы безопасности в начале 90-х годов были подписаны секретные распоряжения о том, что нужно подавлять так называемые «кавказские криминальные группы» с помощью так называемых «русских криминальных групп». Лоббировали это, повторяю, крупные работники, верившие в то, что в этом есть национальный смысл. А подписывалось это на самом высоком уровне той эпохи.

Иногда мне говорят: «А почему вы все это называете элитой? Это же ведь все люди отнюдь не с лучшими качествами».

Отвечаю. Во-первых, я говорю об элите в пределах действующего социального мейнстрима. Мейнстрима, определяемого постсоветским регрессом. Какой мейнстрим, такая и элита. Все остальное, по определению, или маргиналы, или контрэлита. Верю, что контрэлита есть. И делаю все возможное для ее адекватного воспроизводства. Но обсуждать-то надо не только потенциальное, не правда ли?

Во-вторых, слово «элита» может трактоваться по-разному. И не обязательно как синоним «лучших».

Элита криминалитета – это лучшие? В каком смысле? Так что же, мы не можем говорить об элите криминального мира? Элита – это потоки, ресурсы, решения, в каком-то смысле и целеполагание. Но это не обязательно люди с наилучшими человеческими качествами. Соня Мармеладова не была элитой Российской империи.

Короче, есть то, что есть. И важно в том числе и понять, как оно устроено. Вообще важно, а если мы хотим каких-то изменений, то тем более. Потому что любые изменения порождаются наличествующим. У них должны быть корни в этом самом наличествующем. Ахматова писала: «Когда бы вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»… Так вот – о соре.

Дело в том, что мы даже не всегда понимаем – это сор или это симулякр, имитация сора. Что я имею в виду? Да те же самые распоряжения о борьбе с одними бандитами с помощью других. Других-то не только использовали, их выращивали, на роль других сплошь да рядом назначали тех, кто не был бандитами (кстати, прием, используемый во всем мире – есть банды, а есть спецбанды)… Приведу конкретный пример.

Звонят люди, имевшие или имеющие отношение к правоохранительным органам, и говорят: «Сергей Ервандович, ну, скажите вы властям, что либо надо признать, что некий человек являлся не бандитом, а офицером такого-то ведомства, либо не надо объявления о турнире его памяти развешивать около Кремля гигантскими плакатами!»

Речь шла о турнире памяти Антона Малевского. Кто такой был Антон Малевский, весьма влиятельный в 90-е годы? Был ли он преступником в строгом смысле слова? Или же это был так называемый спец-преступник (еще раз подчеркну, о спец-преступниках очень много написано в мировой литературе, в том числе и специальной)? Я-то считаю, что это был спец-преступник. Офицер, работавший по заданию. Но доказывать я этого не буду по очень многим причинам. И потому сформулирую все по принципу «либо-либо». Либо это был преступник, использованный в вышеупомянутой игре между так называемыми «кавказскими» и так называемыми «русскими» ОПГ. Либо это был спец-преступник, созданный для этой игры. Но игра-то была! И эта периферийная игра на уровне ОПГ маркировала собой большую игру, которая велась и на национальном, и на транснациональном уровнях.

Подчеркну еще раз, что корни этой игры уходят в непрозрачные сюжеты советского элитогенеза. Подобная игра велась в сталинскую и постсталинскую эпоху группами Берии (так называемые «кавказцы») и Буденного (Патоличева и других – так называемые «антикавказцы»).

Ведь Берия хотел (да и просто не мог не хотеть по правилам той игры) получить полный контроль над криминальным фактором советской империи. К сожалению, Александр Исаевич Солженицын, по сути, ничего не написал о ГУЛАГе. А ведь это была гигантская элитная империя со своими каналами выхода за рубеж, с транснациональными мостами, с гигантскими ненормативными средствами, которые достаточно свободным образом обращались. Берия, естественно, хотел ее держать под собой, но, и его антагонисты стремились получить там свои позиции.

Эта борьба «кавказских» и «антикавказских» групп существовала в пределах всей сталинской империи. Сталин ее допускал, считая, что это «качели», которыми он сможет управлять. Но он доуправлялся в конце жизни. И здесь разница между поздним Сталиным, который управлял этими «качелями», и ранним Сталиным, который не один раз в диалоге с разными (как советскими, так и зарубежными) собеседниками на вопрос о том, что опаснее для Советского Союза – национальный сепаратизм окраин или великодержавный русский шовинизм – отвечал по принципу «оба хуже» (опаснее будет та сила, с которой перестанем вести непримиримую борьбу).

А вот теперь я перехожу к главному. Пока был Сталин и эти «оба», которые «хуже», был Советский Союз, который был нужен Сталину. Да и «оба» еще не созрели для того, чтобы отказаться от Советского Союза. А потом тот, третий, кому был нужен Советский Союз, оказался между молотом и наковальней этих самых «обоих». А «оба» уже одинаково не хотели СССР.

Одни (условно – наследники Берии, не путать с его родственниками) хотели ССГ, то есть полной власти на окраинах и паритета в Центре.

А другие (условно – наследники Буденного и его сподвижников, опять же – не надо путать с родственниками) хотели уменьшенного государства. Ну, скажем так, РФ. Но с одним условием – ни с кем они не будут делить власть в Центре этого государства. Они-то (я это называю «уменьшительная русская элитная группа») и стали договариваться с национальными сепаратистами: мол, вам вся власть в отделившихся республиках, а нам вся власть в Москве.

Этот разговор в итоге привел к формированию двух враждебных СССР элит – горбачевской (хотевшей Союза Суверенных Государств) и ельцинской (хотевшей, чтобы суверенные окраинные государства «пошли вон», и чтобы с их элитами Москву не надо было делить).

Первый и второй кластеры деструкторов имели первый и второй бэкграунд. Вопрос не в том, чего хотели деструкторы. Вопрос в том, чего хотел бэкграунд. Мы ничего не поймем ни в истории распада СССР, ни в структуре советской и постсоветской элиты, если не признаем, что существовали эти бэкграундные контролеры. Необходимо подчеркнуть также, что контролеры-то, ну, никак не были тождественны тому, что они контролировали.  

Постоянно буду подчеркивать – контролеры (они же бэкграунд первого и второго кластеров) не состояли из ненавистников России («пропала собака» и так далее) или криминальных корыстолюбцев, стремившихся любой ценой заполучить миллиарды долларов.  Это были цельные люди, твердо понимавшие, чего они хотят. Люди, имевшие некий стратегический проект. Проект – неафишируемый и предполагавший демонтаж СССР. И при этом проект, пронизанный своим пониманием державного блага. Именно державного и именно блага.

Я хорошо знал людей, очень близких к Юрию Владимировичу Андропову. Я мог обсуждать с ними часами и личность Юрия Владимировича, и его планы. Но даже они не понимали до конца, чего хотел руководитель. Он эту тайну унес в могилу. Может, он Европу хотел коварным образом завоевать – кто знает? А может, он ничего особенного и не хотел…

Но вот о планах андроповской элиты после Андропова можно говорить с большей определенностью (оговорив при этом, что и андроповская элита была расколота).

В этих планах речь шла о замене империи на национальное государство. Утверждалось, что империя не нужна. Более того – вредна. Утверждалось, что империя является избыточной нагрузкой для русского народа. Утверждалось, что в ближайшие десятилетия эта нагрузка приведет к стремительному демографическому росту нерусского населения в империи, если от нее не избавиться (мол, одна Средняя Азия чего стоит).

Утверждалось, что именно поэтому надо избавляться от империи, скидывать эту ношу с плеч народа-держателя. Развалить империю надо так, чтобы получить Великую Россию. А Великую Россию затем ввести в Великую же Европу.

Первую фазу – фазу развала империи – надо было поручить диссидентам.

На второй фазе диссиденты, отвечающие за развал, должны были быть убраны.

В 1991 году я написал тоненькую книжечку «Постперестройка». По поводу этой книги сразу же возник дикий визг, неслыханный даже по тем временам.

Но, помимо этого визга, возникли и некоторые позитивы. Ко мне подряд начали приходить люди, представлявшие наши органы. Приходили они… ну, в чем-то на исповедальный манер (я, улыбаясь, говорил своим, «приходят аки к отцу Зосиме»). Пришедшие вели себя однотипно. Они с тоской смотрели на мое помещение, понимая, что это помещение не удовлетворяет всем кондициям, к которым они привыкли, после чего, вздохнув, говорили часа по три каждый.

Эти их рассказы до сих пор занимают почетное место в моей библиотеке первичных данных. Все, что тогда сказали эти люди, подтвердилось. После первого из этих пяти-шести рассказов я случайно спросил рассказчика: «А эти диссиденты… Что они такое?»

Рассказчик повел себя странно. Он понял мой вопрос, но не стал с ходу отвечать. Перед этим он рассказал уже очень много. Но тут он сделал паузу… Еще раз рассмотрел стены моего кабинета, вздохнул и что-то невнятно пробормотал, ну, на манер «бро-а-ра…». Я сказал, что не понял. Он опять пробормотал «бро-а-ра…», я опять сказал, что не понял. Он раздраженно посмотрел на меня и четко проговорил: «Бросовая агентура».

После этого ответа я задавал в конце разговора один и тот же вопрос каждому из рассказчиков. Все они вели себя поразительно одинаково. Смотрели на стены, говорили «бро-а-ра…» и с третьего раза звучало: «Бросовая агентура».

Спросят: «А как Вы докажете, что не выдумали эту историю?»

Закономерный вопрос. Тем, у кого он возникает, рекомендую почитать последнее интервью Бориса Николаевича Ельцина. Ко времени этого интервью я уже рассказал историю с «бро-а-ра…», как минимум, двадцать раз в различных статьях. И вот корреспондент спрашивает Бориса Николаевича – что такое эти реформаторы (сравни мой вопрос: «Что они такое?»).

Ельцин, конечно, не говорит «бросовая агентура», он человек аккуратный, воспитанный в советских номенклатурных традициях. Осторожность у него в крови. И поэтому он всего лишь говорит, что это была команда камикадзе (согласитесь, разница невелика): «Нужно было собрать такую команду, которая сгорела бы, но осталась в истории». Ошалевший корреспондент спрашивает Бориса Николаевича: «Вы говорили им об этом?». Ельцин отвечает: «Зачем? Им предстояло работать с полнейшей отдачей!».

Так что «бро-а-ра…» или не «бро-а-ра…», но внутри ельцинского плана было некое неочевидное спецначинание, согласно которому главные издержки по осуществлению развала СССР и демонтажу советизма надо переложить на либерально-демократические круги. Что сначала эти круги надо дискредитировать, причем тотально, а потом на сцену должна выйти другая группа (скажем так, группа №2). Через какое-то время группа №2 должна быть заменена группой №3 и так далее. Это называется «ротация элит».

Ближе к концу 90-х годов мы на деле ознакомились с материалами, которые называются «Гарвардский проект». Там говорилось именно об этой ротации элит. Так что план был существенно транснациональным (как и любой план в рамках элитной большой игры).

В 1996 году я спрашивал своих друзей: «Скажите, Лебедь-то человек неглупый. Чего он все время такую физиономию строит, это же не он! Он умнее, тоньше, умеет иначе разговаривать!» А мне говорили: «Вы знаете, просто в Гарварде убеждены, что теперь должны прийти к власти русские националисты. А русских националистов они понимают по Голливуду, и он играл по голливудскому стандарту для них, с тем, чтобы было понятно, что это он придет к власти».

Впрочем, это все пикантные частности. Что же касается основного вопроса, остающегося крайне злободневным, то он невероятно прост и невероятно болезнен для очень и очень многих.

Вот этот вопрос: «Возникла ли Великая Россия в том виде, в каком планировалась? И вошла ли Великая Россия в Единую Европу? Оправдан ли тем самым распад СССР? Получили ли мы такой страшной ценой нацию модерна, великое национальное государство и большую квартиру в европейском доме, то есть не в своей, а в чужой империи?» Отмечу, что такой крупный американский аналитик, как Параг Ханна, прямо называет Евросоюз будущей великой империей.

Но дело не только в Евросоюзе. Империи – не в прошлом, а в будущем.

Сегодня мы наблюдаем закат кемалистской Турции. Кемализм – это одна из самых жестких и мужественных систем, которая, следуя завещанию Ататюрка, заявила, что Турция не будет выходить за свои пределы и будет стремиться в Европу. То есть идея «Великая Россия в составе Великой Европы» – это абсолютный парафраз идеи Кемаля: «Великая Турция в составе Великой Европы».

Турецкие военные-кемалисты сделали много для своей страны, но они находятся в состоянии, которое я называю «сочетание тактического триумфа со стратегической катастрофой». Возможно, турецкие военные продержатся у власти еще 5-7 лет. Но уже сегодня их поддержка населением Турции резко упала. Давайте спросим себя: а что будут делать турецкие военные, когда уровень поддержки их стратагемы (националистической светской Турции, находящейся в своих пределах) будет составлять 2 процента?

Ведь никто не отменил великую фразу о том, что «на штыках не усидишь». Невозможно, совсем не имея поддержки населения, что-то делать. Это классическая коллизия шаха Ирана, который тоже считал, что если он сильный, да еще и прозападный, то он и на одном проценте населения продержится, если будет правильно и хорошо сажать и убивать всех своих противников. Но потом оказалось, что САВАК не хочет их сажать и убивать (еще один пример на тему «тайная полиция и централизованная власть»)! И тут-то все рухнуло.

Опыт того, как именно все рушится, должен быть проанализирован, если мы не хотим очередного обрушения. Все рушится в силу нескольких обстоятельств, на которые мы раз за разом наступаем, как на грабли.

Первое из этих обстоятельств: истление элит. В 1991 году оказалось, что из 10-миллионной КПСС нет и 500 тысяч, готовых бороться за СССР. Да что там 500 тысяч! Вся элита, истлев, разбегается по банкам и фирмам – и на этом все кончается.

Точно так же произошло и в феврале 1917 года. Вдруг оказалось, что царя могут поддержать два человека из элиты – граф Келлер и Хан Нахичеванский. А все остальные расползаются, как тараканы, кто куда. Церковь молится за «благоверное Временное правительство», генералы один за другим стремятся удостоиться права арестовать царскую семью. Царские родственники говорят: «Так этой семье и надо!» – и подымают красные флаги.

Именно это называется «истлением элит». Федор Михайлович Достоевский, описывая, что такое «бобок», очень хорошо представил именно это явление: инерция, своеобразная глупость элит, не способных сделать никаких шагов, отсутствие любого маневра в элитном пространстве.

Второе обстоятельство: элиты перестают понимать, что им делать с Россией. Это очень тонкий вопрос. По большому счету, русские цари со второй половины XIX века не понимали, что им делать с Россией. Православный метафизический проект как бы был. Но именно «как бы». Общество уже не мечтало о кресте над Святой Софией, византийское наследство не грело до необходимой степени. Этот огонь остыл. Нести в мир правду православной симфонии никто особенно не хотел. Ну, и что надо было делать? Вписывать Россию в Европу? Тут есть свои не вполне очевидные, но очень жесткие и нетривиальные ограничения. Разговор о них тоже за рамками нашей основной темы.

Русские цари не знали под конец, что делать с Россией. А Брежнев знал, что делать с СССР? Конечно, нет. Наши элиты знают, что делать с Россией, не вошедшей в Европу? Тоже нет.

Сегодня перед нашей элитой во весь рост встает вопрос: а что дальше? Если бы оказалось, что Великая Россия состоялась как факт, и если бы для нее нашлось место в Единой Европе, то большой проект, который начался распадом СССР, имел бы победный финал. Но для этого нужно было бы:

во-первых, чтобы армия Российской Федерации стала частью войск НАТО;

во-вторых, чтобы Россия полностью (на тех же правах, что и Франция) вошла в Евросоюз.

Произойди это – многие получили бы массу преимуществ: граждане ездили бы без виз по Европе, военные «балдели» бы от того, что им дали денег… И так далее, и тому подобное.

Но этого же не произошло. И не произойдет.

Единственное, чего не может понять вся актуально действующая российская элита, как раз и состоит в том, что этого не будет. Как говорится, «этого не может быть, потому что не может быть никогда»!

Не может наша элита этого понять. Ну, не может, и все. Почему?

Во-первых, потому что слишком велика страсть по проекту, в проект вложено столько сил, людям, которые были «моторами» этого проекта, уже за 80, им уже надо рассчитываться по счетам жизни и смерти (они правы или нет?)…

Во-вторых, потому, что если признать, что проект  накрылся, то надо отвечать хотя бы морально. Я-то убежден, что ни о какой другой ответственности говорить не следует. Но и моральной достаточно. Люди-то, которые проект затеяли, повторяю, совсем не рвачи и не русофобы. Это моральные люди.

В-третьих… В-третьих, если этот проект накрылся, то что делать-то? С Россией, я имею в виду, что делать? Это самый стратегический из вопросов.

Кроме того, надо хотеть что-то делать с ней как с «вещью в себе». А те, кто хотели сделать ее «вещью для Европы», не хотят делать что-то с нею – как с «вещью в себе». Они не любят ее как «вещь в себе». А с Россией как с нелюбимой «вещью в себе» сделать нельзя ничего, это уж точно.

И вот тогда возникает яростный стратегический тезис: «Мы ни за что, никогда не свернем с выбранного пути! Кто вы такие, чтобы нам предписывать нечто подобное?»

Я по этому поводу всегда рассказываю одну известную притчу (типа анекдота, но более глубокую). Идет американский авианосец, и вдруг командиру говорят: «Сэр, навстречу приближается какое-то странное судно! Оно не сворачивает, сэр! И все время сигнализирует, чтобы мы сворачивали». – «Выясните, на каком языке они там говорят». – «По-испански». – «Найдите переводчика». Находят переводчика. «Эй, ты, сворачивай!». – «Вы сворачивайте!». – «Я американский авианосец, у меня на борту 60 самолетов, ядерные заряды, у меня такое-то водоизмещение, у меня такой-то десант. Я лучшее судно величайшей страны мира! Сворачивайте немедленно! Кто вы такие, чтобы нам говорить, чтобы мы сворачивали?». – «Нас зовут Анхело и Мигель. У нас есть собака-дворняга и помойное ведро. И сворачивайте вы быстрее, потому что мы не судно, мы маяк!»

Вопрос заключается не в том, что какие-то новые контрэлитные группы говорят действующим элитным группам: «Сворачивайте, а то мы вам!..».

Мы совсем другое говорим: «Сворачивайте быстрее, потому что мы не судно, мы маяк!» Просто невозможно двигаться дальше в существующем направлении. А самая большая тайна состоит в том, что для поворота необходимы очень сложные социально-политические «поворотные механизмы». Ну, например, нельзя повернуть, сохраняя нынешний формат элитного консенсуса. Потому что любой поворот, куда ни поверни, задевает этот консенсус. И если пуще всего беречь консенсус, то всем консенсусом уткнешься в то, на чем стоит маяк.

Законно избранная власть, имеющая такую общественную поддержку, – в своем праве проводить любой курс. Она может быть как проамериканской, так и антиамериканской. Она может предъявлять в качестве блага приближение к США или удаление от США.

Но нельзя посылать корабли и какие-то аэропланы сомнительной кондиции к американскому континенту – и одновременно с этим назначать Чубайса руководителем совсекретной организации «Роснанотех», вдобавок сообщая всем нам, что (о, счастье!) Чубайс стал аж одним из VIP-лиц, востребованных «JP Morgan Chase», то есть в каком-то смысле вошел в какую-то часть американской элиты.

Если мы сближаемся с США, это абсолютно нормально, и мы должны гордиться, что Чубайс вошел аж в «JP Morgan Chase»! И все замечательно! Но если мы расходимся, то все, как говорят математики, «с точностью до наоборот».

Единственное, чего нельзя, это чтобы все одновременно было – и так, и с точностью до наоборот. Что одновременно это нельзя – я знаю точно. Причем в полном соответствии с притчей о маяке. Так нельзя, потому что итогом одновременного осуществления двух взаимоисключающих курсов будет политическая и национальная катастрофа.

Речь отнюдь не только о Чубайсе.

Нельзя интегрировать в Русскую Православную Церковь «зарубежников», которые являются очевидным контингентом определенных структур в США – это все знают! – и при этом говорить, что мы будем воевать с США. Вот если мы хотим дружить с США, то люди, которые находились в столь плотных отношениях с США, наши желанные учителя, должны объяснять нам, как все устроено. Но нельзя делать одновременно это и вот это, это и вот это, это и вот это! Это называется «биения». Рано или поздно в конце этих биений возникает эта самая «коллизия маяка». 

В чем же дело? Что это за биения? Откуда они? Отвечаю: они заложены в самой основе элиты, в ее противоречивом желании (1) быть западниками и (2) быть государственниками.

Ведь формула «суверенная демократия» – это всего лишь частный случай общей формулы «державное западничество». При этом первое слагаемое частной формулы («суверенная») отвечает первому слагаемому общей формулы («державное»). А вторая часть частной формулы («демократия») отвечает второй части общей формулы («западничество»).

Частная формула предложена Владиславом Сурковым, который отвечает за идеологию. Но общая формула предложена Путиным и передана Медведеву. Частная формула заведомо обусловлена рамками общей формулы.

Возможны вариации частной формулы? В принципе, возможны.

Возьмем частную формулу «авторитарная модернизация».

Первое слагаемое этой частной формулы («авторитарная»), опять же, отвечает первому слагаемому общей формулы («державное»). А второе слагаемое этой частной формулы («модернизация») отвечает второму слагаемому общей формулы («западничество»).

Но уже эта частная формула – является слишком жесткой для действующей политической системы. Не была бы она слишком жесткой – был бы третий срок Путина.

Но что такое «авторитарная модернизация»? Провели ее – и дальше что? Надо опять-таки входить в Запад. А если туда не берут? А если вся парадигма модерна исчерпана?

Значит, надо осуществлять не ревизию частной формулы (а это уже чересчур для действующей системы), а ревизию общей формулы (что уже СОВСЕМ чересчур). Между тем, ситуация требует именно этого. Она этого уже требует, а через год будет требовать еще в большей степени. От кого требовать?  От власти. От элиты.

Главный-то вопрос именно в этом. В том, доколе мы можем быть западниками и государственниками вместе в условиях, когда Запад этого не хочет? Наши элитные державники хотят быть и западниками, и державниками.

Но что будет, когда вопрос окажется поставлен ребром: или западничество – или державность? Возникнет острейший внутренний конфликт, политические последствия которого, как мне кажется, очевидны. Произойдет раскол элиты. Раскол почти метафизический.  

Меньше всего я этого хочу. Но в существующей ситуации мне это кажется неизбежным. И не надо рассуждать о нежелательности подобного. Надо минимизировать издержки и правильно оформлять неминуемый результат.

Ведь в западничество шли 20 лет, семьями шли! Их же туда толкали. Что теперь делать? Мы знаем министров, которые очень патриотически высказываются в духе «кузькину мать мы покажем Западу» и т.п. Но они пытаются сделать подобное заявление побыстрее, пораньше – в 8 часов утра, а не в 10, чтобы успеть на частный самолет, который летит в Лондон к их семьям, чтобы уикенд провести там!

И это же в конечном итоге уже доходит до неприличия! Так, например, у меня нет никаких вопросов к Константину Ремчукову – может, он замечательный человек, а может, нет, я его не знаю, и он не входит в круг моих исследовательских интересов – но я знаю, что США мониторят высказывания таких людей. И когда этот человек, ссылаясь на высокую фигуру в Администрации президента, говорит, что готовится группа реформ, что Россия будет таким-то образом сближаться с США, сдав «на десерт» Лаврова… Зачем это? Зачем такой тон? Но ведь пишется именно это.

«А «на десерт» для сближения с Америкой мы сдадим Лаврова», – пишет Ремчуков от лица Громова, зама главы Администрации, отвечающего за работу прессы.

Теперь увидьте это глазами американцев.

У них, во-первых, есть некие представления о приличиях. Можно обсуждать качество этих представлений, но они есть.

Во-вторых, у них есть нечто наподобие неявной, но глубокой метафизики. Неважно, как они это для себя формулируют. Но в каком-то смысле (и тут большую роль играет протестантизм) народы мира они подразделяют на народы Исава и народы Иакова. И это подразделение (совершенно необязательно буквально в том виде, в котором я это сейчас описал) закладывается в их мозги с первого курса колледжа, а то и раньше.

Американцы себя считают народом Иакова, то есть народом, никогда не продающим первородство за чечевичную похлебку. Народом, способным к историческому усилию (тому усилию, которое осуществил Иаков).

А те, кто на это неспособен, для них – народ Исава.

И вот этими глазами посмотрите на реплику про десерт.

Говорить о том, что мы сдадим своего министра иностранных дел «на десерт» – неприлично. Кулинарные метафоры в данных случаях неуместны. И кто-то должен об этом сказать! Не я же должен был об этом сказать в газете «Завтра», об этом должен был сказать Караганов в «Российской газете»! Свои же должны были сказать и одернуть. Сказать: «Парень, остановись! Ты не туда полез». Тогда возникнет элитная рамка, элитный консенсус, и мы начнем говорить на языке приличия, чести, достоинства.

Можно долго обсуждать те или иные дефекты тех или иных американских элитариев. Например, Кондолизы Райс. Но какие-то критерии у этих элитариев есть. И если по другую сторону окажется внекритериальная псевдоэлитарная слизь, то не будет ни сближения, ни расхождения. А будет что-то совсем-совсем нехорошее.

Под этим же углом зрения давайте взглянем на проблему советского прошлого, именуемого до сих пор достаточно часто «совком».

В этой связи я не раз приводил один анекдот. Пациент приходит к врачу и говорит: «Доктор, я импотент. У меня это семейное». – «Как, что значит «семейное»?» - «Так, доктор: у меня и папа, и дедушка, и прадедушка». – «А вы откуда?». – «Я? Я из Воронежа».

Так вот у меня возникает простой вопрос к нашей элите – у нее это «семейное»? Люди из семей членов Политбюро – должны себе на этот вопрос ответить. Коммунизм – это то, за что надо каяться? Тогда за дедушек надо каяться. А уж покаявшись – забыть про претензии. Покаяние – штука непростая. Покаяние – это потупленные глаза, это извиняющиеся улыбки. Так вели себя немцы: «Извините, пожалуйста, мы никогда не будем никого учить. Германия совершила такие ошибки! Мы еще 70 лет никого учить не будем! Ради Бога, простите нас! И вы простите, и вы простите!». А у нас ведь по-другому: «Мы великая страна, мы всем вам расскажем, как надо жить. Все вы идиоты! Но коммунизм – это полное бесчинство, хотя мы и жили при нем 70 лет. И наши папы жили, и дедушки жили. Но учить мы вас будем всех!». Я-то убежден, что страна великая, и каяться не надо. Но главное, чего нельзя, – это одновременно каяться и учить, учить и каяться.

Пора подводить черту.

Что же удалось показать?

Первое. Что Советский Союз развалили элиты.

Второе. Что акторы развала имели благие цели.

Третье. Что эти цели можно в первом приближении описать как «Великая Россия в составе Великой Европы».

Четвертое. Что эти цели оказались нереализованными.

Пятое. Что они не могут быть реализованными.

Шестое. Что их нереализуемость требует новой парадигмы.

Седьмое. Что формирование этой парадигмы будет болезненным.

Восьмое. Что альтернатив этому самому формированию новой парадигмы нет.

Девятое. Что если мы хотим максимально смягчить процесс (а мы должны этого хотеть, потому что процесс все равно будет достаточно жестким и может стать слишком жестким для общества и страны), то надо действовать убеждением, надо прорабатывать новые форматы элитного диалога и осуществлять их.

В дополнение к таким констатациям должен сказать, что процесс распада СССР имел существенную русскую доминанту. И что элитные группы, находившиеся в бэкграунде, всегда отрекомендовывали себя как русские. И пеклись о благе русского народа. Конечно же, они по-своему понимали это благо. Но мыслили они в категории блага.

Доказательства? Начнем с фразы Валентина Распутина, который сказал, что Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика должна выйти из состава СССР. Разве Борис Николаевич Ельцин не реализовал именно это? Вы считаете это случайностью? А я убежден, что никакой случайности тут нет. Добавим к этому, наконец, фразу Владимира Владимировича Путина о том, что если бы Россия хотела, чтобы СССР был, так он бы и был. Мало ли еще существующих исторических свидетельств, говорящих в пользу моей гипотезы… А ведь будут обнаруживаться все новые. Вот уже Байгушев написал книгу «Русский орден внутри КПСС». Потом будут написаны другие книги.

Так обстоит дело с историческими свидетельствами.

Если, тем не менее, одних исторических свидетельств не достаточно (а их, повторяю, много), то можно рассмотреть вопрос и под теоретически углом зрения. Известно, что когда национальные окраины подымают мятеж, то их в общем-то можно подавить. Но когда народ-держатель империи отпадает от империи, то подавить это невозможно. О подобной невозможности говорит опыт Византии, Австро-Венгрии, любых империй… В конце концов, и Османской тоже.

Как только народ-держатель отпадает от империи, это для нее смертельный и непоправимый удар.

Ну, так и было сделано, что он отпал. При этом элиты, организовывавшие его отпадение и действовавшие от его имени, вполне договорились с сепаратистами окраин. У них был и общий интерес, и площадки для переговоров.

Народ-держатель и выступавшая от его лица элита сыграли существеннейшую роль в распаде империи и продолжают ее играть. Именно потому, что процесс не завершен, все это и следует обсуждать.

Что такое Белов-Поткин и новые ультранационалистические явления? Что они собой представляют по существу? От имени этих движений говорится, что новая империя под названием «Российская Федерация» так же плоха, как и предыдущая, что она не является русской. Ее называют разными омерзительными словами, которые даже не хочется повторять (самое мягкое слово – «Эрэфия»). Слов очень много. Их сочинители рассчитывают на эффект отторжения.

По нашим расчетам, на сайты, которые этим занимаются, тратится не меньше 10 миллионов долларов в год – значит, это кто-то проплачивает!

В чем задача? В том, чтобы противопоставить нации – этнос, а национальному модернизированному государству – этнический архаизированный заповедник.

В России никогда не понимали, в чем разница между нацией и этносом. Объясняю. Нация – это субъект модернизации. Нет нации вне модернизации. Нация – это открытие Французской буржуазной революции, она держится на единстве культуры, языка и гражданства плюс этоса – это по максимуму. Американская нация считает, что она вообще держится только на единстве гражданства. Ну, и конечно, на этосе («Град на холме»). Это мягкая формула. Возьмем самую жесткую, французскую.

Для французской модернизационной идентичности нет галлов, есть французы. Это грань. И никто ее не перейдет. По этому поводу есть жесткая договоренность. Ибо все понимают, что стоит перейти грань, и начнется трайбализация французской нации. Трайбализация – это главная регрессивная угроза для всего человечества. И это особо опасная угроза для нас в условиях, когда провал проекта «Модерн» на нашей территории станет совсем очевидным.

Трайбализации может коснуться самых консолидированных этносов, проживающих на вполне однородных и локальных территориях. Сейчас, например, происходит трайбализация Армении – существенная для меня – я наблюдал ее впервые. Казалось, что настолько монолитный этнически народ, живущий отнюдь не на одной седьмой планеты, не может быть трайбализован. Однако трайбализация армян, увы, имеет место. И понятно, как это происходит.

Как только нет модернизации, то начинаются проблемы с оголенным этническим ядром. Они неминуемо начинаются, при любой консолидации этноса. А теперь приглядимся к тому, что это сулит России.

Мне вспоминается один давнишний эпизод эпохи так называемой перестройки. Сижу я на Съезде народных депутатов СССР. Выходит какой-то человек и цитирует прямо с трибуны Съезда народных депутатов поэта: «Не упрекай сибиряка, что держит он в кармане нож. Ведь он на русского похож, как барс похож не барсука». Я спрашиваю: «Этого человека сейчас арестуют?». – «Как? У него депутатская неприкосновенность». – «Лишите!». Причем я в Сибири бывал очень много, я понимаю, что он имеет в виду – что там и криминализация другая, и подход другой – «ведь он на русского похож». Вот что такое формула трайбализации.

Прошлое? Отнюдь нет. Вадим Штепа очень активно предлагает формулу трайбализации русского Севера. А апологетика генерала Краснова, который прямо заявил, что казаки – не русские, предполагает трайбализацию на Юге. Значит, не просто этнос оголяют, противопоставляя нации, но еще и начинают трайбализировать этот этнос. Не говоря при этом о том, что страна-то построена специфически. Что если отделить Северный Кавказ, то Татарию и Башкирию не удержишь! И пиши-пропало: разлом по Волге… Прерывается связь нефтедобывающих районов с Центральной Россией… Перегруженная промышленностью Центральная Россия рушится.

К сожалению, обо всем этом еще приходится говорить. Элита у нас такая, что приходится говорить. По кремлевским кабинетам ходят высокие олигархи, отнюдь не сидящие в Лондоне или где-нибудь еще, которые говорят, что «Северный Кавказ – это для нас обременение, его быстрее надо отделять».

Но если бы речь шла только о нашей элите! На самом деле процесс носит транснациональный характер. Это стало совсем уж очевидно с 2005 года. Когда начался какой-то ультимативный разговор с нами западных элитариев: мол, были обязательства отделить Кавказ – вы не отделяете. Проводите цивилизационный шов… Снимайте обременение в виде Северного Кавказа…

Когда это кончилось ничем, западные элитарии пошли дальше. Куда дальше, спросят? Есть куда.

Например, была опубликована знаменитая статья в «Форин Аффеарс», где было рассмотрено впервые, как можно ударить по России ядерным оружием так, чтобы не было ответного удара. Это – на поверхности. Что на глубине?

Как мне представляется, единственная эффективная для США модель сохранения имеющихся позиций – модель не просто однополярного мира (это все детский лепет), а однополярного ЯДЕРНОГО мира. Вот это серьезно!

Что это означает на практике? Все зациклились на Европейском стратегическом районе, который сейчас создается в Чехии и Польше. Но посмотрите на два других района – Аляскинский и Калифорнийский. Там скоро будет по 100 противоракет. Объясняется это тем, что якобы они должны противостоять ядерному удару Северной Кореи. Называется это – «из пушек по воробьям».

На самом деле все это – против Китая.

Но прежде, чем заняться Китаем, нужно как-то разобраться с нашим ядерным оружием. Неважно, как. Как-то… Вот если с ним разобраться (например, расчленив страну), то, по мнению разработчиков концепции однополярного ядерного мира, можно дальше осуществить ядерное наказание Китая, при котором Китай «не дернется». После этого все станет ясно.

У Франции  нет стратегических ракетно-ядерных сил. Она не успеет их построить. Германия фактически и сейчас оккупирована. Британия, Израиль – не в счет, Пакистан – тоже не в счет, Иран – тем более.

Однополярный ядерный мир – и пожалуйста, любые кризисы! Все равно США господствуют.

Как намерены отвечать на такой вызов наши западники и государственники? Те самые, которые все время путают модерн с реформами. Между тем, реформы – это враг модерна в России. И на тебе – все новые «оттепельщики», чью позицию выражает тот же К.Ремчуков (или И.Юргенс), говорят только о реформах.

Российская держава гибнет, как только начинается борьба реформистов и контрреформистами. Она адекватно отвечает на стратегические вызовы только тогда, когда начинает мобилизационно развиваться. Разговор о реформах, об «оттепели» отменяет мобилизационное развитие. Его отмена и «качели» между реформаторами и контрреформаторами – смерть России.

Россия могла бы пойти путем авторитарной мобилизационной модернизации. Но и этот путь сейчас закрывается. Мир заканчивает фазу модернизации. А значит, мы можем двигаться только альтернативным путем развития. Это развитие может быть только мобилизационным. Вместо этого – упорное желание элиты осуществить исторически отмененный проект.

Очень скоро возникнет новая элитная конфигурация. Те, кто на вопрос «Россия или Запад» ответят «Запад», поняв, что они не введут Великую Россию в Великую Европу целиком, скажут: «В этом случае мы будем вводить ее по частям – и куда получится». Для меня тут знаковой является фраза профессора Анатолия Ракитова, ранее (при Ельцине, чьим советником он был) говорившего о великой российской модернизации, а в условиях провала проекта вхождения России в Запад заявившего о том, что великая страна – это страна с хорошими сортирами. Пусть она будет маленькая, но с хорошими туалетами.

A propo: маленькая страна не обязательно будет иметь хорошие туалеты. Но тут никого не интересуют туалеты. Те, кто выбрал Запад, начинают говорить, что страна должна быть маленькой. И оправдывать это туалетами. За неимением лучшего оправдания, по-видимому.

Но как эти силы будут оправдывать расчленение – интересно лишь в аналитическом и контрпропагандистском смысле. Стратегически интересно только одно: что сделают те, кто в момент, когда станет ясно «или западничество, или Россия» – выберут Россию. Сколь отчетлив будет этот выбор? Достаточно ли будет выбравших? Насколько они окажутся консолидированы в стратегическом и политическом смысле?

Еще раз подчеркну, что совсем уж ребром вопрос встал в 2005 году.

А в 2008-м… Произошло то, что произошло. Южная Осетия не локальный эпизод. Поджигается весь Северный Кавказ, и не только.

Впрочем, при всей важности подобных эксцессов, еще намного важнее процессы в элите. Характер этих процессов в конечном итоге решит, быть или не быть. Элитам, не потерявшим совесть и историософскую страсть (слово «патриотизм» становится все менее внятным), придется признать ошибки. Признать, что великий проект вхождения России в Европу не совершился, да и совершиться не может.

В ту эпоху, когда я мог читать нечто нетривиальное, мне попал в руки один документ, достоверность которого для меня не вполне очевидна, ибо я не большой дока по работе с архивами подобного рода. Тогда я не придал этому должного значения. И сейчас могу цитировать документ только по памяти: «Мы случайно прикоснулись к одной из самых таинственных и опасных точек мировой истории. Еще один шаг вперед, и никакая сила не удержит большевистское правительство в Москве. Назад от Варшавы, бегом, немедленно!» – это шифротелеграмма Ленина, касающаяся наступления на Варшаву.

Я запомнил это. У меня возникли сомнения по поводу подлинности документа, хотя что-то по этому поводу я знал на уровне семейных преданий... А потом поговорил с другом, чей прадед профессионально занимался варшавской проблемой. Не в научном, а в военном, так сказать, смысле. Занимая в советской военной системе того времени высочайшее положение. Друг мой подтвердил, что и его семейные предания говорят о том же самом.

Впрочем, что там предания…

Мы взрослые люди и понимаем – Россия (так уж это по факту) войти в Европу как великая национальная страна не может. Почему не может – отдельный вопрос. Давайте серьезнее в этом разбираться. Это далеко не бессмысленное занятие. Но мы знаем, что не может, и всё! Увы, наше знание трудно передать актуальным политическим элитам и руководителям, которые все еще считают, что мы и в Европу войдем, и великой страной останемся. Но пройдет не так много времени, и жизнь докажет то, что мы до конца доказать не можем. И вот тогда придется выбирать. Повторяю, очень скоро придется выбирать.

Мне хочется верить, что достаточное количество лиц, входящих в элиту, выберет государственность и сумеет сделать свой выбор политическим фактом жизни страны. Но тогда окажется, что выбор – провисает. Нет реального проекта, потеряны все системы, обеспечивавшие имперский, сверхдержавный тип существования России. Потеряны знания, кадры, культура. Все это надо будет восстанавливать. Причем в условиях цейтнота.

Вот почему так важно, чтобы какие-то контуры каких-то реальных альтернатив прорабатывались уже сейчас. Благодарю за внимание.