ИСЛАМ ПРОТИВ ИСЛАМА

1. Миф об “исламской угрозе”

Среди современных политических мифов, фабрикуемых архитекторами “нового мирового порядка” и потребляемых наивными массами, одним из зловреднейших является миф о “едином исламском фундаментализме” как “дикой мракобесной силе”, угрожающей цивилизационному человечеству и особенно “богатому Северу”. Существованием “исламской (или фундаменталистской) опасности” оправдывают вожди НАТО сам факт существования этого союза. Этот же аргумент является одним из главнейших в политико-стратегических отношениях между Западом и Россией. Перед лицом этого мнимого зла Запад отводит России роль загородительного отряда. По крайней мере на этом настаивают официальные представители НАТО и посланцы Вашингтона при переговорах с русскими. На самом деле, все обстоит совершенно иначе. Эта концепция является лишь дымовой завесой, ширмой для осуществления Западом своих реальных и куда более изощренных, тонких стратегических операций, направленных, в соответствии с нормами классической стратегии, на сталкивание между собой потенциальных союзников в лагере конкурентов для того, чтобы расправиться с каждым из них по одиночке.

Исламский мир далеко не однороден. В нем есть несколько влиятельных геополитических узлов, каждый из которых опирается на обособленные религиозные, исторические, культурные и цивилизационные тенденции, проводит самостоятельную стратегическую линию как в глобальном, так и в локальном масштабе. Помимо собственно фундаментализма в исламе существует множество других версий и течений. Но — что еще важнее — за самим понятием “исламский фундаментализм” стоит несколько не просто различных, но прямо противоположных тенденций. Не осознав этого, мы не сможем адекватно осознать ни смысла происходящих сегодня кризисных событий в Чечне и Дагестане (а также на Северном Кавказе и назревающие катастрофы в других районах с исламским населением на территории РФ), ни того, что происходит в исламском мире в целом.

2. Полюса ислама

Наиболее геополитическими активными полюсами исламского мира являются следующие цивилизационные и политические центры. —

1) Важную роль во всем исламском мире играет Саудовская Аравия, где движение ваххабизма является не просто весьма распространенным, но официальной идеологией правящего режим. Ваххабизм представляет собой крайне моралистическую пуританскую экстремистскую форму арабского суннизма. абсолютно лишенную намека на какие бы то ни было мистические, инициатические элементы. Это — ислам, полностью лишенный духовного измерения, воплощение моралистического фанатизма и самодовлеющей буквы ”законничества”. В определенном смысле, именно к ваххабизму термин “фарисейство” подходит идеально.

В современной же реальности этот саудовский ваххабитский полюс, сопряженный с тоталитарным правлением нефтяных шейхов, является абсолютным союзником атлантистского Запада, надежнейшим форпостом США в странах Ближнего Востока и шире во всем исламском мире.

2) Второй, во всем противоположный первому полюс, воплощен в иранском исламе преимущественно шиитского направления. К этой же категории примыкают различные течения в суннитском исламе, имеющие подчеркнуто мистическую , инициатическую ориентацию. Совокупно эти группы можно назвать “шиитско-суфийскими”. Это течение и исторически и философски и культурно представляет собой полную антитезу ваххабитской версии. Это ислам живой, визионерский, парадоксалистский. Мораль и внешняя буква имеют в нем второстепенное значение. На первом же месте стоит мистика личного или коллективного преображающего опыта, таинство сердечного знания, сложного пути к центру вещей. Проиранские, шиитско-суфийские течения в современном исламе геополитически можно совокупно назвать “евразийскими”, “континентальными”. Они, как правило, имеют общий знаменатель — радикальную неприязнь к Западу и атлантизму, священную ненависть к технократической материальной атеистической цивилизации богатого Севера, отождествляемого с “большим шайтаном”.

Важно подчеркнуть абсолютную несовместимость этих двух разновидностей исламского фундаментализма. Показателен тот факт, что шиитский мир высшими духовными авторитетами почитает убиенного имама Хусейна, погибшего от рук халифа Йазида. Ваххабитская же традиция, со своей стороны, считает этого исторического персонажа — халифа Йазида — высочайшим духовным авторитетом. Таким образом, здесь налицо тотальная религиозная, психологическая и геополитическая оппозиция.

3) Следующей самостоятельной версией ислама (сегодня ограниченной, впрочем, почти исключительно арабским миром) являются различные версии исламского социализма, чаще всего связанные исторически с партией “Баас”. Эта тенденция чрезвычайно сильна в Ираке, Сирии, Ливане, Южном Йемене, а также в Египте и Ливии. В свое время исламский социализм геополитически поддерживался Советским Союзом, но после его распада это направление стало постепенно терять свое влияние перед лицом неуклонно растущей популярности разнообразных фундаменталистских тенденций. В будущем чтобы выжить, данное течение обречено на комбинацию с иными исламскими движениями.

4) Еще одной мощной тенденцией в исламском мире является “просвещенный исламизм”. Он представляет собой фактически полный отказ от нормативов исламской традиции в ее религиозном и цивилизационном измерении, ориентируется на копирование западных образцов политики и экономики, представляет собой по сути светскую модель атлантистского толка, целиком прозападную и стратегически несамостоятельную, но в то же время сохранившую рудиментарные ,сувенирные элементы фольклорного исламизма. Самыми характерными примерами таких режимов в исламском мире является светская Турция, современный проамериканский Египет, Пакистан, Алжир, Тунис, Марокко.

Перечисленные четыре версии ислама несмотря на свое разнообразие могут быть сгруппированы по геополитическим ориентация следующим образом: потенциально евразийскими является суфийско-шиитская линия и остаточный арабский социализм; атлантистскими — ваххабизм и “просвещенный ислам”. Поэтому когда речь заходит об исламском факторе, мы обязаны немедленно уточнить что, собственно, имеется в виду, используя классификацию, приведенную нами выше.

3. Геополитическая подоплека

Итак, представление о “едином исламе” является заведомо ложным и чисто пропагандистским ходом. Есть ислам евразийский и ислам атлантистский, прозападный и антизападный, и критерием разделения служит не факт исповедания религии Мухаммада, а специфика исповедания (в частности, противоположность ваххабизма и суфизм); не особенности светского политического режима, но геополитические предпочтения конкретной идеологии (в частности, радикальная оппозиция капиталистических прозападных режимов “просвещенного исламизма” и стран ”исламского социализма”).

Запад поддерживает атлантистски ориентированный ислам и борется против ислама евразийского. В отношении такой объективно и органически евразийской державы как Россия стратегия Запада однозначна: Россию необходимо поссорить с потенциальным союзником (евразийский ислам), а также поддержать все антироссийские подрывные действия всех сил “атлантизма в исламском обличии”. Этой формулой и руководствуются американские и натовские стратеги, навязывая российскому руководству те правила международных внешне- и внутриполитических отношений, которые будут удовлетворять интересам “нового мирового порядка”.

Так как геополитические интересы Запада транслируются внутри России посредством атлантистской агентуры влияния (прозападного лобби), то совершенно логичным становится внешне противоречивое и парадоксальное (если не учитывать геополитику) отношение либералов к чеченской кампании: с одной стороны, либералы помогали раздувать антиисламские настроения в российских масах, с другой стороны, проявляли солидарность с мусульманами там, где речь шла о нанесении ощутимого вреда России как евразийской оси.

Со стороны патриотов было бы также вполне логично руководствоваться строго геополитическим подходом, отбросив все эмоциональные или вкусовые предпочтения, конфессиональные противоречия, скорее преодолеть страшную память междоусобной войны. Но, увы, если геополитическое самосознание Запада в практической плоскости опирается на сотни серьезных аналитических центров, фондов и интеллектуальных институтов, которые впоследствии и снабжают геополитическими проектами проводников своей политики в других странах (среди прочего и российских либералов и “молодых реформаторов”), то геополитическое самосознание национальных сил России фрагментарно, поверхностно, случайно, эмоционально и неразвито.

Почти всеобщее геополитическое невежество патриотов крайне облегчает реализацию атлантистских планов и замедляет процесс пробуждения нашего народа и государства к исполнению органичной и естественой евразийской миссии.

4. Идеологическая карта Чечни

Обрисованная нами в самых общих чертах картина может позволяет расшифровать смысл происходящих событий в Чечне, которые занимают в последнее время внимание политически активных наблюдателей. Речь идет, безусловно, не о простой вражде кланов и группировок, которые стремятся перераспределить сферы влияния в том странном и весьма тревожном геополитическом образовании, которое называется “Ичкерией”. Такие процессы идут всегда, в любых коллективах, но сами по себе они не раскрывают стратегического содержания событий. Всегда одна группа стремится оттеснить другую и использует для этого различные идеологические прикрытия. Но сами эти прикрытия отнюдь не произвольны. Напротив, идеологические и геополитические процессы подчиняются особой строгой логике, которую чаще всего не замечают в полном объеме те, кто участвуют в политике лишь как в карьерном или доходном мероприятии. Можно допустить, что многие участники сегодняшнего внутричеченского конфликта не до конца сознают, что конкретно они отстаивают и в чем участвуют, но от них этого и не требуется. Более компетентные силы и центры все понимают прекрасно и искусно направляют процессы в желательном для них русле. И здесь играют роль только масштабные геополитические или социальные результаты, а чьими руками они будут достигнуты — не так уж и важно.

Внутренний конфликт в Чечне обусловлен радикальной разнородностью тех сил, которые были сплочены изначальной антироссийской кампанией. Можно очень условно сопоставить промосковские силы на ранних стадиях конфликта (Хасбулатов, Завгаев и т.д.) с позицией “исламских социалистов”. Но ослабление и геополитическая самоликвидация Москвы (особенно в период практического полновластия неприкрытых атлантистов) обрекла их позицию на неминуемое поражение. Против них (и против Москвы) сплотились три силы: национал-фундаменталистские, протурецкие (“просвещенный исламизм”) и ваххабитские (импортированные извне). Здесь важно учитывать такой фактор: чеченский ислам традиционно является практически исключительно суфийским по своему происхождению, совершенно чуждым саудовскому морализму, и напротив, близким к шиитским и иранским моделям. Следовательно, органичный “чеченский фундаментализм” с необходимостью окрашен в евразийские тона. Это отнюдь не означает автоматической симпатии к Москве, как к основному полюсу Евразии, но в то же время практически исключает атлантистскую, прозападную ориентацию.

Протурецкая и ваххабитская линии имеют совершенно иное содержание. Это геополитические тенденции, которые вовлекают Чечню в новый цивилизационный контекст, не имеющий никаких исторических и духовных корней. Причем здесь важно указать на то, что современная светская Турция (член НАТО) к своим собственным фундаменталистским и национально-органическим силам относится крайне враждебно. И поэтому следует разделять контакты некоторых чеченских фундаменталистов с турецкими исламистами проиранского толка (чаще всего находящимися вне закона и у себя на родине, в Турции) и ориентацию на официальную Анкару других (откровенно проатлантистских) чеченских лидеров.

Иными словами, в определенный момент для самих чеченцев должно было стать очевидным, что силы атлантистского ислама (ваххабизм) и протурецкое лобби навязывают Чечне такую модель, которая будет противоположна культурной, цивилизационной и религиозной специфике этого экзотического и своеобразного народа еще в большей степени, нежели исполнение воли Москвы.

Первым аккордом такого геополитического осознания является настоящий конфликт между сторонниками и противниками ваххабизма.

5. Афганская модель

Другим ярким примером геополитической противоположности исламских сил являются основные действующие лица афганского конфликта. Там также существовало несколько разнородных тенденций.

1) “Исламский социализм” Кармаля и Наджибуллы, утративший свои позиции вместе с падением СССР.

2) Широкая коалиция моджахедов, которая включала в себя как фундаменталистов проиранской ориентации (в основном суфиев), так и ваххабитски ориентированные группы, связанные, одновременно, с атлантистским руководством официального Пакистана.

После падения Наджибуллы основная линия конфликта прошла внутри этой второй группы. Движение талибов представляет собой откровенно атлантистский вектор, поддерживаемый через Пакистан Западом, а остальные суфийские и проиранские группы — таджиков Ахмадшах Масуда и Раббани, узбека Дустума и хазарийца Халила — выступили против коалиции талибов. Показательно, что в какой-то момент успехи атлантистов-талибов заставили антиатлантистских моджахедов искать союза даже с Москвой, что, на самом деле, следовало бы сделать намного раньше.

Ясное понимание геополитических закономерностей в этой сфере помогло бы более органично решить и таджикский конфликт, в котором, к счастью, ваххабитский и проталибский фактор не достаточно силен, и арьергардные (в историческом смысле) бои ведутся между “исламским социализмом” Рахмонова и фундаменталистами суфийского, проиранского толка. Кстати, подпитываемая из Афганистана таджикская оппозиция резко смягчила свои требования и пошла на переговорный процесс именно тогда, когда в самом Афганистане моджахеды-суфии едва не были сметены волной талибов и перед лицом тотального поражения обратились за стратегической помощью к Москве.

6. Неумолимая логика альянсов

Геополитическое мышление является единственно адекватным в современном мире. Не зависимо от того, примем ли мы выводы и методы геополитики или нет, сама логика событий заставит нас считаться с этой реальностью, так как на геополитике построена вся стратегическая методика Запада, который на данный момент остался единственным хозяином планеты. Там, где его торжество не полно, там его геополитические требования не соблюдаются или соблюдаются плохо. Но от этого сила давления — а оно очень реально и действенно — отнюдь не уменьшается. Следовательно, и в случае России наличие у политического руководства страны и даже у простых патриотов и людей с обостренным чувством гражданственности базовых навыков геополитического самосознания является необходимым требованием. И напротив, геополитическое невежество в такой критической ситуации, в которой мы находимся, просто преступно.

Объективная логика геополитики диктует со всей очевидностью и недвусмысленностью необходимость скорейшего стратегического альянса всех евразийских сил, какой бы ни была их конфессиональная, расовая, культурная или идеологическая принадлежность. В частности, сам собой напрашивается российско-исламский пакт, координация общей стратегии Москвы и тех течений в исламе, которые ориентированы на Иран, суфизм, фундаментализм почвенного, континентального и антизападного типа. Это касается как внешнеполитических, так и внутриполитических проектов.

Из такой общей установки уже нетрудно вывести целей веер рекомендаций политическому руководству и силовым министерствам России в отношении ситуации в Чечне и, шире, на Северном Кавказе. Евразийский чеченский ислам, который совсем недавно рассматривался исключительно как непримиримый враг, на самом деле, в определенный исторический момент проявит свое геополитическое и циваилизационное качество, а оно отмечено явным евразийством.

Так стоит ли терять время?