А.Г. Дугин. Обществоведение. Часть 2. Раздел 5.

 
Определение «экономики». Экономика есть научно осмысленный и систематизированный способ рационального ведения частного или коллективного хозяйства и определения логики и пути его развития.
Хозяйство существовало в жизни человечества всегда, на протяжении всей его истории. Но в самостоятельную сферу, осмысляемую и изучаемую в отрыве от других сторон жизни, экономика выделилась достаточно поздно – начиная с эпохи европейского Возрождения и особенно в Новое время. Классические экономические теории складываются в XVIII веке в Англии в период бурного развития буржуазно-капиталистических отношений.
В эту эпоху происходит стремительная смена устоев традиционного общества на модели общества современного. Этот процесс затрагивает все сферы – политику, культуру, философию, науку, религию, государство. Появление экономики как самостоятельной дисциплины выражает общий настрой всех этих изменений:
•    перенос основного внимания общества со сферы духа на сферу материи, 
•    разочарование, вплоть до отказа от религиозных догматов и
•    устойчивый рост интереса к земной жизни и ее материальному обустройству.
По мере того, как Новое время выносит за скобки духовные проблемы, религиозные представления о посмертном воздаянии, «страхе Божьем», духовном смысле истории и необходимости человека подчинять свою волю и свою жизнь Богу, материальная область начинает значить все больше и больше. Вопросы ведения хозяйства, производства и торговли, обмена и денежной сферы, которые ранее казались второстепенными перед лицом религии, государства и сословной этики, выходят на первый план и получают самостоятельное значение. Так возникает не только экономика как наука, но и экономическая цивилизация как тип общества, где вопросы экономики приобьретают все более и более центральное значение, пока не вытесняют остальные аспекты на периферию.
Если материальное хозяйство считалось в традиционном обществе уделом третьей касты (третьего сословия), которая занимала низшую ступень в сравнении с жречеством (священством) и аристократией, то теперь вместе с подъемом третьего сословия и ускоренным развитием буржуазных отношений и капиталистического способа производства интерес к экономике становится всеобщим и характерен для всех представителей западно-европейского общества. В политических и философских учениях и философии Нового времени экономика играет очень важную (а иногда и центральную) роль, определяя основы большинства современных идеологий.

Классическая буржуазная политическая экономия. Основы классической теории экономики заложили английские ученые – Уильям Петти (1623-1687), Адам Смит (1723-1790), Дэвид Риккардо (1772-1823). Сам Адам Смит, считающийся отцом-основателем экономической науки, был последователем английского философа Джона Локка, внесшего большой вклад в создание современной научной картины мира. Сам Смит считал, что он просто применят идеи Локка к анализу хозяйственной деятельности.  Однако результаты трудов Адама Смита заложили основу одновременно и экономической науки, и политической идеологии, которой суждено было стать в последующие века наиболее распространенным мировоззрением - либерализмом.
Идеи, которые легли в основу трудов Смита, Петти и Рикардо, предопределили на несколько веков развитие экономической мысли, и по сравнению с другими научными и гуманитарными дисциплинами, не сильно изменились.
Адам Смит сформулировал основные принципы буржуазной идеологии и буржуазного хозяйства, а так как капитализм в Новое время в Европе стал преобладающей социально-политической формацией, то идеи Смита и его методы стали считаться по праву классикой современной экономики как таковой.
Современная экономика строится вокруг осмысления явлений капиталистических отношений, как основного объекта изучения и одновременно  объекта применения. Анализ хозяйственных систем, предшествующих появлению капитализма, и критика капитализма как строя и как идеологии со стороны левых политических учений, отталкиваются в подавляющем большинстве случаев от теорий, впервые сформулированных Адамом Смитом и его последователями. Именно Смит дает систематическое представление о структуре капиталистических отношений, и чтобы подчеркнуть качественно новый уровень такого подхода теория Смита получила название «политическая экономия» или «классическая буржуазная политическая экономия», что сочетает в себе одновременно научную методологию и политическую идеологию буржуазии как класса.
Не случайно жесткий противник капитализма коммунист В.И.Ленин назвал «классическую буржуазную политическую экономию» одним из трех источников марксизма.

Идеи Адама Смита. В основе экономической теории Адама Смита лежит идея о том, что движущей силой человека являются эгоизм и жажда наживы, как наиболее естественные свойства. Наилучшим общественно-политическим порядком будет тот, что позволит всем людям независимо от рождения и положения преследовать свою личную выгоду в материальной сфере. А так как от этого, по идее Смита, выиграет каждый по отдельности, то, в конечном итоге, в выигрыше будет все общество. Уже в первых строках своей работы «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776), заложившей, по общему признанию основы классической полит-экономии, автор называет «склонность к мене, торговле и обмену одного предмета на другой» одним из основных свойств человеческой природы, не наблюдаемых ни у какого иного вида животных. Отсюда Смит делает вывод, что «человек постоянно нуждается в помощи своих ближних, и тщетно будет он ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигнет своей цели, если обратиться к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них. Всякий, предлагающий другому какую-либо сделку, предлагает именно это. Дай мне то, что нужно мне, и получишь то, что нужно тебе, - таков смысл всякого подобного предложения». 

 
Невидимая рука. Главным мотивом хозяйственной деятельности человека является своекорыстный интерес. Но преследовать свой интерес человек может, только оказывая услуги другим людям, предлагая в обмен свой труд и продукты труда. Так развивается разделение труда. Каждый отдельный человек стремится использовать свой труд и свой капитал таким образом, чтобы продукт его обладал наибольшей ценностью. При этом он не думает об общественной пользе и не сознает, насколько содействует ей, но рынок ведет его именно туда, где результат вложения его ресурсов будет оценен обществом выше всего. «Невидимая рука» - это  метафора для обозначения стихийного действия объективных экономических законов.

Естественный порядок. Условия, при которых наиболее эффективно осуществляется благотворное действие своекорыстного интереса и стихийных законов экономического развития, Смит называл «естественным порядком». У Смита это понятие имеет двойной смысл. С одной стороны, это принцип и цель экономической политики, т. е. политики «laissez-faire» («лэссе-фэр», по-французски «позвольте делать»), с другой - это теоретическая конструкция, «модель» для изучения экономической действительности.
В физике полезными орудиями познания природы являются абстракции идеального газа и идеальной жидкости. Реальные газы и жидкости не ведут себя «идеально» или ведут себя так лишь при некоторых определенных условиях. Однако имеет смысл абстрагироваться от этих нарушений, чтобы изучать явления «в чистом виде». Нечто подобное представляет собой в политической экономии абстракция «экономического человека» и свободной конкуренции. Наука не смогла бы изучать массовые экономические явления и процессы, если бы она не делала известных допущений, которые упрощают, моделируют бесконечно сложную и разнообразную действительность, выделяют в ней важнейшие черты. С этой точки зрения, абстракция «экономического человека» и свободной конкуренции сыграла важнейшую роль в становлении экономической науки. Эти явления в чистом виде существуют только в «естественных условиях».

Экономический человек. Для Смита «человек экономический» (homo oeconomicus) является выражением «вечной и естественной» человеческой природы, а политика «лэссе-фэр» (lassez-faire) прямо вытекает из его взглядов на человека и общество. Если экономическая деятельность каждого человека ведет, в конечном счете, к благу общества, то эту деятельность просто не надо ничем стеснять. Смит считал, что при свободе передвижения товаров и денег, капитала и труда ресурсы общества будут использоваться наиболее эффективным образом.  Показательно, что категория «экономического человека» у Смита прилагается только к анализу его хозяйственной деятельности, но позднее у последователей либеральной идеологии эта категория стала вытеснять собой другие определения человека, и экономическая составляющая стала восприниматься как главное и наиболее фундаментальное человеческое качество.

Естественная и рыночная цена. Адам Смит впервые систематизировал основные понятия капиталистического хозяйства, выделив те категории, которые станут основой экономического анализа.
Смит разработал теорию цены, согласно которой  в основе цены лежит то количество труда, которое человек затрачивает на производство данного товара. Это он называет «естественной ценой». Но когда вещь попадает в стихию рынка, она продается выше или ниже «естественной цены», что порождает «рыночную цену». Соотношение между «естественной ценой» и «рыночной ценой» создает диалектику капиталистического хозяйства.
Процесс возникновения «естественной цены» по мере развития капиталистических отношений включает в себя два фундаментальных понятия – накопление капитала в частных руках и присвоение ресурсов (в первую очередь, земли) частными лицами, что приводит к ренте. Накопленные капиталы и земельная рента по мере развития буржуазных отношений становятся определяющими для формирования «естественной цены» - в отличие от прежних феодальных моделей хозяйства, когда «естественная цена» была прямо связана с количеством труда.

Теория заработной платы. Согласно Смиту, в изначальном состоянии  продукт труда принадлежит человеку полностью, и рост заработной платы идет параллельно повышению производительности труда. Но сосредоточение капитала в  руках немногих и владение землей лэндлордами порождает ситуацию, когда заработная плата начинает зависеть от договора работника с теми, кто ссужает его инструментами производства, начальным капиталом или позволяет использовать частные ресурсы (землю).
В этом можно увидеть зачатки теории эксплуатации, позднее построенной марксистами.

Теории прибыли и ренты. Смит закладывает основы теории прибыли, которую он отделяет от заработной платы и ставит в зависимость от  величины применяемого капитала.
В своей теории ренты Смит исходил из того, что рента является разновидностью монопольной цены, которую устанавливает продавец, не имеющий конкурентов. А монопольная цена, по мнению Смита, представляет собой наивысшую цену из всех, которые только можно установить в данной ситуации. Заработная плата, прибыль и рента входят в состав цены, но каждая из них по-своему.

 

Рынок и равновесие. В теории Адама Смита важнейшим элементом является сам метод, который описывает «естественное».

состояние хозяйственной деятельности как нормативную ситуацию, на которую  накладываются дополнительные факторы, совокупно называемые «рынком». Между «естественным» состоянием и «рыночным» состоянием существует диалектическая взаимосвязь. «Естественная цена» (и соответствующее  условия ее формирования) представляет собой равновесие, а «рыночная цена» - отклонение от него. При этом Смит, а за ним и вся либеральная экономическая теория, убежден, что, в конечном счете, рынок сам приходит к восстановлению равновесия, хотя не прямо, а через систему сложных колебательных процессов.

Значение А.Смита для буржуазной идеологии. Экономическая теория Адама Смита представляет собой законченную философскую и научную систему, столь же основополагающую для всей экономики как законы Ньютона (1643 - 1727) для физики или таблица Мендеелева (1834-1907) для химии.  Последующие поколения экономистов развивали теорию Смита или ее отдельные элементы, выносили свои моральные суждения в отношении описанной им картины функционирования капиталистической системы хозяйства, но практически никто не оспаривал ее основных начал.
Экономика как явление была впервые полноценно осмыслена, описана и систематизирована именно в трудах этого выдающегося экономиста. Капитализм как экономическая система основан на тех принципах, которые выделил Адам Смит, и совокупность этих принципов была положена в основу той идеологии, которая характерна для обществ и  классов, принимающих капитализм как данность и морально оправдывающих его.
Пока идеи Смита остаются научной теорией, они являются объективной интеллектуальной аналитической конструкцией, но когда описанные процессы функционирования хозяйственной системы берутся в качестве морально оправданных, нормативных и «прогрессивных», теория становится политической идеологией, где выносятся оценки того – что является благом, а что злом. Идеи Смита о человеческом эгоизме как главной мотивации материальной деятельности  и о стремлении рыночной стихии к восстановлению «естественного равновесия» при отсутствии внешних политических факторов  -- сословных привилегий, социального неравенства, государственных запретов на ту или иную предпринимательскую деятельность, вмешательства в рынок со стороны каких-либо инстанций – превращается в политическую программу либерализма, становится идеологией. Здесь идеи Смита получают статус мировоззрения, которое принимается на вооружение капиталистическим обществом, осознающим свое историческое значение и логику своего развития.
За три века своей истории экономический либерализм удивительно мало изменился с той поры, как его постулаты были впервые изложены и систематизированы Смитом. В настоящее время либерализм остается наиболее распространенным экономическим учением во всех странах мира, и либеральная модель экономики берется за нормативный образец и при изучении экономических теорий и для создания рыночных экономик в странах, где они по какой-то причине не сложились или развивались в замедленном ритме.

Критическая традиция в политэкономии. Некоторые философы и экономисты сделали из анализа идей Смита совершенно иные выводы. Уже у Дэвида Риккардо, самого талантливого последователя А.Смита, возникает картина рынка, гораздо более расходящаяся с условиями «естественной цены», чем у самого Смита. Позднее критику капиталистической эксплуатации развили такие экономисты как Ж. Сисмонди (1773-1842), П. Ж. Прудон (1809-1865) и особенно Карл Маркс и Фридрих Энгельс (1820-95).
Критическая традиция в экономике основывалась на моральном отвержении двух принципиальных моментов в либеральной теории: эгоистической мотивации труда и равновесного состояния рынка, к которому  он, по мысли Смита, тяготеет естественным образом.
Сисмонди призывал государство вмешаться через фискальную систему в процесс справедливого перераспределения продуктов материального труда, чего не возможно достичь в условиях чисто рыночной стихии именно за счет накопления капиталов и земельной ренты.
Анархист Прудон считал, что «частная собственность есть кража», а Маркс и Энгельс пошли еще дальше и создали на основании критически переосмысленной полит-экономии Адама Смита собственную экономическую теорию, получившую позже название «марксизма».

Марксизм. С точки зрения Маркса, развитие капиталистической системы производства не только не способствует приведению хозяйства к «естественным» условиям, но, напротив, порождает усиливающуюся эксплуатацию, которая заключается в присвоении буржуазией прибавочной стоимости, создаваемой в процессе трудовой деятельности пролетариатом. Особенно это заметно у молодого Маркса, толкующего прибавочную стоимость как отчуждение. В дальнейшем Маркс смягчил эти мотивы, однако, все равно показал внутренние противоречия и конфликты капиталистического общества, которые, по мнению Маркса, не могут разрешиться в рамках самой капиталистической системы и требуют перехода к новой экономической формации – социализму.
Экономическая модель социализма основана на том, что победить явление экономической эксплуатации пролетариата капиталистами возможно только через социалистическую революцию и установление диктатуры пролетариата. Маркс распознавал в либеральной экономической теории не столько науку и научный анализ, сколько идеологию, так как отношение к рынку и к самой капиталистической системе было оценочно «позитивным» и нормативным. Симметрично классической полит-экономии либерализма Маркс также предложил свой собственный научный метод критического анализа капитализма, осознанно возведенный в статус идеологии.
Капиталистическая рыночная модель хозяйства по Марксу представляет собой прогресс в отношении феодально-сословной системы, но реакционное явление перед лицом «грядущей» социалистической и коммунистической модели, где должно быть осуществлено полное экономическое и социальное равенство людей, а эксплуатация человека человеком искоренена.
Социал-демократия. Экономическая теория Маркса, тщательно и системно анализирующая все противоречия либерально-капиталистической системы, была взята на вооружение как его ортодоксальными сторонниками, которые возвели эту идеологию в политическую догму, так и более умеренными экономистами и политиками, считавшими возможным с помощью марксистской критики сгладить противоречия капиталистической системы, без ее радикального уничтожения, как к тому призывал, собственно, сам Маркс. Это направление воплотилось в социал-демократию.  Здесь экономическая теория марксизма берется для того, чтобы изменить  капитализм  к лучшему, усовершенствовать его и преодолеть присущие ему противоречия эволюционным (а не революционным) путем.

Социал-демократическое представление об экономическом устройстве общества основано на марксистском выводе о том, что спонтанное развитие рынка не снимает социальных противоречий, неравенства и эксплуатации, а напротив, только усугубляет их. Чтобы исправить ситуацию, социал-демократы предлагают путем парламентских методов борьбы построить такую полит-экономическую систему, в которой государство и иные социальные институты будут «регулировать» рыночную стихию для искусственного приведения ее к состоянию, когда эксплуатационные механизмы накопления капитала будут уравновешены «политикой справедливости».
Экономика в ее социал-демократическом понимании признает рынок и отказывается от революции и диктатуры пролетариата, но настаивает на том, чтобы прибыль, полученная в результате материального производства, распределялась не по чисто рыночной логике, но с участием фактора социальной  справедливости. Социал-демократия в отличие от радикальных социалистов и коммунистов предлагает не создавать собственной экономической модели без рынка, частной собственности, конкуренции и свободы предпринимательства, но установить над капиталистической экономикой социально-государственный и политический надзор.
Социал-демократы обращаются к капиталистам, убеждая их в рациональной необходимости «делиться» с пролетариатом прибылью ради сохранения социального мира и всей системы, развертывая при этом угрожающие картины конца буржуазного мира, созданные марксистской критикой. К рабочим социал-демократы обращаются с тем, чтобы получить от них представительский мандат на отстаивание их интересов политическими средствами – в основном через инструменты партийной парламентской демократии.
Таким образом, социал-демократическая теория экономики (равно как и марксизм) привносит в экономический анализ внеэкономический (моральный, ценностный) фактор, являясь политической идеологией.
В ХХ веке социал-демократические идеи получили широкое признание в западных странах и в значительной степени повлияли на картину современного капитализма.
Экономические теории социал-демократического толка являются антитезой либеральным теориям, хотя и не столь радикальной, как марксизм.
Джон Кейнс и его школа. Стремление преодолеть фундаментальные противоречия либеральной экономической теории было характерно не только для идеологически левых экономистов (марксистов или социал-демократов), но и для буржуазных теоретиков, подходивших к решению экономических вопросов с чисто научной точки зрения (насколько это возможно, учитывая идеологический момент, заложенный в самой основе экономики как дисциплины).
Одну из самых впечатляющих попыток пересмотра базовых положений либеральной теории, оставаясь в рамках капитализма и рынка, предпринял английский экономист Джон Мейнард Кейнс (1883-1946). В своей работе «Общая теория занятости, процента и денег» (1936) он изложил ключевые идеи, впоследствии ставши известными как «кейнсианство»:
•    активное вмешательство государства в экономическую жизнь,
•    макроэкономический подход к анализу хозяйственных процессов,
•    теория эффективного спроса и общественных работ,
•    психологический закон потребления,
•    положительная роль инфляция для развития экономики,
•    решающее значение инвестиций и др.
В 1930-е годы, когда была опубликована эта работа, США находились в состоянии т.н. «Великой депрессии», сопровождавшейся высокой инфляцией, банкротством предприятий, разорением мелких и средних предпринимателей, падением уровня жизни подавляющего большинства населения, ростом безработицы. Анализируя эти процессы, Кейнс пришел к выводу о неспособности механизма свободной конкуренции справиться с производительными силами и отказался от веры в саморегулирующую силу рынка. Это положило начало разработке концепции регулируемого капитализма, которая отчасти напоминает рецепты социал-демократов, только лишенные их «морального» или «гуманитарного» пафоса.
Макроэкономика. В докейнсианской теории преобладал микроэкономический подход к анализу экономических процессов, в центре которого находился индивид с его потребностями, отдельная фирма, проблема минимизации ее издержек и максимизации прибыли как источника накопления капитала. Предполагалось, что она функционирует в условиях гибких цен и свободной конкуренции, что обеспечивает полное и эффективное использование имеющихся ресурсов общества. Этому микроэкономическому подходу Кейнс противопоставил макроэкономический метод исследования, т.е. исследование зависимостей и пропорций между совокупными народнохозяйственными величинами -- национальным доходом, сбережениями, инвестициями, рыночным спросом и потреблением и т.д.

Эффективный спрос. Кейнс поставил под сомнение некоторые базовые для либеральной теории принципы, касавшиеся описания экономических процессов на макроуровне, в частности, закон французского экономиста Жан Батиста Сэя (1767-1832), гласивший, что совокупный спрос неизменно равен совокупному предложению. Последователи Сэя считали, что обмен продукта на продукт автоматически ведет к равновесию между куплей и продажей, спросом и предложением (т.н. эффективный спрос), или что предложение само обеспечивает и формирует спрос
В отличии от них Кейнс утверждал, что уровень доходов населения, напрямую связанный со спросом, не всегда поспевает за предложением товаров и услуг и ростом цен на них. Возникающий дисбаланс (между спросом и предложением в пользу последнего) не ведет к автоматическому переходу в некое равновесное состояние (как у Адама Смита), но будет неизбежно сопровождаться целым рядом негативных тенденций – безработицей, кризисами перепроизводства, стагнацией целых отраслей промышленности, инфляцией и т.д. Кейнс, по сути, перевернул формулу Сэя: «не предложение создает спрос», а, наоборот, «спрос создает собственное предложение».

Полная занятость и общественные работы. Установленные Кейнсом функциональные зависимости между этими величинами показали, что экономика может в течение длительного времени находиться в состоянии «равновесия с неполной занятостью». Отсюда были сделаны выводы о необходимости государственного регулирования ключевых экономических параметров, образующих эффективный спрос, но регулирования не догматического (как у социал-демократов), а прагматического, в зависимости от состояния экономической конъюнктуры.
В качестве ключевого инструмента воздействия на эффективный спрос Кейнс рассматривал т.н. бюджетный метод, предусматривающий увеличение государственных расходов путем инвестиций, увеличения заработных плат, рабочих мест, организации общественных работ и т.п., что в идеале ведет к улучшению благосостояния населения и, следовательно, росту фактического спроса вплоть до уровня эффективного. В этой связи Кейнс иронически замечал, что можно было бы организовать и бессмысленные занятия для людей, к примеру, наполнять бутылки банкнотами и зарывать их в землю, чтобы их разыскивали безработные. Отсюда – его известные концепции «полной занятости» и «общественных работах».

Процентная ставка и психологический закон потребления. Этой же цели – повышение эффективного спроса – можно добиться не только бюджетными, но и денежно-кредитными методами, в частности, путем понижения процентной ставки, что делает накопление денежных средств относительно неприбыльным делом по сравнению с их инвестированием.
Кейнсом был сформулирован и так называемый «психологический закон потребления», согласно которому «... люди, как правило, склонны увеличивать свое потребление с ростом дохода, но не в той же мере, в какой растет доход». Постепенно у населения откладываются денежные сбережения, в т.ч. на банковских счетах, которые приносят доход только фактом своего наличия (процентная ставка) и выведены из циркуляции в экономической деятельности. Развивая это наблюдение, Кейнс предложил считать умеренную денежную инфляцию полезным явлением, так как она стимулирует инвестиции, вложение сбережений в реальную экономику, восстанавливая равновесие между спросом и предложением.

Наследие кейнсианства. Кейнс и его последователи разработали законченную экономическую модель со своей системой категорий, претендующую на то, чтобы заменить собой классический либеральный подход. В результате появились новые фундаментальные экономические концепции «макроэкономики». В 1933-1938 годы кейнсианство было положено в основу политики Президента США Ф.Рузвельта (1882-1945) «Новый Курс» («New Deal») по выводу страны из депрессии, а на протяжении послевоенных десятилетий являлось экономической платформой Демократической партии США. Методы государственного регулирования были также востребованы правительствами социал-демократической ориентации, в частности лейбористской партией в Великобритании, СДПГ в ФРГ и др. Многие идеи Кейнса получили дальнейшее развитие в концепции «антициклического регулирования экономики» (Э.Хансен), теории конъюнктурного регулирования экономики (Я.Тинберген), долгосрочного индикативного планирования экономики и других неокейнсианских течениях (Е.Домар, Р.Харрод).

 «Еретические» экономические теории. Экономические теории классического либерализма, марксизма (включая социал-демократию) и кейнсианства образуют совокупность того, что в экономической науке принято считать «ортодоксией». Подавляющее большинство экономических теорий  и основанных на них экономических систем базируются на методологии и идеологии, проистекающих из той или иной модели экономической ортодоксии. Между представителями этих направлений развертывается полемика относительно наилучшего экономического устройства общества.
Однако существует ряд экономистов, которые отвергали это магистральное направление, предлагая оригинальные и не вписывающиеся ни в одно из «ортодоксальных» учений теории. Совокупно они называются «еретиками» от экономической науки.
Ф.Лист: экономический национализм и «автаркия больших пространств». Выдающий немецкий экономист  Фридрих Лист (1789-1846) сформулировал теорию экономического национализма. Будучи сторонником свободного рынка как оптимального принципа хозяйствования, Лист поставил под сомнение ту часть либеральной теории, которая касается внешней торговли.
Рикардо постарался математически доказать, что свободная торговля ведет к оптимизации развития экономики каждой из стран, которая начинает приоритетно развивать то направление, которое дает ей больше прибыли. Но все доказательство Риккардо основано на предпосылке более или менее равного уровня развития стран-участниц процесса международной торговли. В качестве стартового условия (здесь как и в других местах классической либеральной теории) нормативный принцип «естественных» условий рынка незаметно подменяет собой конкретику исторической ситуации.
Фридрих Лист впервые обратил внимание на то, что в реальных исторических условиях этот уровень различен, а значит, принцип свободной торговли даст одни результаты для стран с развитой экономикой, а другие для стран, отставших и только развивающихся. Вместо уравнивания состояния экономик (как следует из абстрактной схемы Смита и Риккардо) на практике получается дальнейшее развитие более продвинутых, и застой в экономике  отсталых. Что ведет только к увеличению дистанции между теми и другими.
Это соображение легло в основу теории Листа, который существенно обогатил концепцию протекционизма, призванную защитить экономику отставших стран (в его случае Германии, Пруссии и Австрии) от более развитых (Англии).
При этом Лист доказывал, что полный изоляционизм и отказ от международной торговли ведет, в свою очередь, к застою экономики. Решение было найдено в теории «таможенного союза», который, по Листу, есть экономическое объединение стран со сходным уровнем развития экономики и общей социально-культурной и этнической моделью в единое экономическое пространство. Такое «большое пространство» должно, по Листу, быть «самодостаточным» («автаркийным») и участвовать в международной торговле только в тех направлениях и на тех условиях, которые будут выгодны этому «большому пространству». Теория получила название «автаркии больших пространств».
Сам Лист называл свои взгляды «экономическим национализмом», понимая под «нацией» совокупность хозяйствующих субъектов, объединенных общим уровнем развития и единством культурно-исторического происхождения.
Идеи Листа, будучи примененные на практике в Германии, Пруссии и Австрии XIX века, дали эффективные результаты, скорректировав логику рыночного развития этих стран и породив то, что в экономической истории получило название «германского экономического чуда», когда страны Средней Европы, отставшие от Англии в экономическом развитии не десятилетия, стремительно сократили существующий разрыв. Кроме того, многие идеи Листа, замаскированные марксизмом, легли в основу экономических взглядов позднего И.В.Сталина («Экономические проблемыв социализма в СССР»).
Йозеф Шумпетер: фигура «новатора». Другим ярким представителем «еретической школы» в экономике является австрийский экономист Йозеф Шумпетер (1883-1950). Шумпетер был последователем  экономиста Леона Вальраса (1834-1910), разработавшего теорию общего  равновесия.
Коренная проблема всякой экономической системы, считал Шумпетер, заключается в достижении и поддержании равновесия. В «естественном» (нормативном)  состоянии экономическая деятельность представляет собой кругооборот, все фирмы находятся в состоянии устойчивого равновесия, а доходы равны затратам. Прибыль и процент равны нулю, цены образуются на основе средней стоимости, экономические ресурсы полностью используются.
Но в реальности  в эту модель вводится дополнительная функция, соответствующая новому соотношению между затратами и выпуском продукции. Введение этой функции осуществляется «новатором», стремящимся получить большую прибыль, чем могут дать обычные способы. Он обладает способностью видеть новые возможности и извлекать из них выгоду. Для достижения своей цели ему необходимы дополнительные кредиты, в результате чего банкир становится, в конечном счете, тем лицом, которое обеспечивает «новатору» возможность действовать.
Шумпетер пришел к выводу, что капитал является динамической категорией, неразрывно связанной с процессом инноваций, так как банковский процент как поток дохода появляется только при росте и развитии экономики. В статическом состоянии, или при круговом потоке, весь продукт идет на заработную плату и ренту, и процент не возникает. Процент -- это цена, уплаченная за приобретение новых производительных сил, он возникает из прибыли, появляющейся при введении новшеств.
Шумпетер вводит в экономическую теорию принципиальное различие между «экономическим ростом» и «экономическим развитием». Экономический рост есть повышение объема производства и потребления одного и того же продукта или услуги. А экономическое развитие основано на появлении новых товаров или услуг, привносимых на рынок фигурой «новатора». При этом экономическое развитие может приводить не только к увеличению производства, но и к его сокращению – если новые товар или услуга замещают и отменяют собой старые.
 «Поставьте в ряд столько почтовых карет, сколько пожелаете — железной дороги у вас при этом не получится », писал Шумпетер.
Экономический рост — это увеличение производства и потребления одних и тех же товаров и услуг (в частности, почтовых карет) со временем.  Экономическое развитие — это, прежде всего появление чего-то нового, неизвестного ранее (например, железных дорог), инновация.
Инновация включает пять случаев:
•    создание нового товара, с которым потребители еще не знакомы, или нового качества товара,
•    создание нового метода производства, еще не испытанного в данной отрасли промышленности, который совершенно не обязательно основан на новом научном открытии и может состоять в новой форме коммерческого обращения товара,
•    открытие нового рынка, то есть рынка, на котором данная отрасль промышленности в данной стране еще не торговала, независимо от того, существовал ли этот рынок ранее,
•    открытие нового источника факторов производства, опять-таки независимо от того, существовал ли этот источник ранее или его пришлось создать заново,
•    создание новой организации отрасли, например, достижение монополии или ликвидация монопольной позиции.
В обществе, переживающем экономический рост, товары и деньги движутся навстречу друг другу по давно установившимся путям. Шумпетер называл такое движение «циркулярным потоком экономической жизни». Экономическое развитие нарушает ход циркулярного потока, вызывает к жизни новые отрасли промышленности и прекращает существование устаревших. Например, изобретение автомобиля привело не только к созданию автомобильной промышленности, но и очень значительным изменениям в производстве стали, резины и стекла. В то же время автомобиль «похоронил» конные заводы и шорные фабрики — разведение лошадей и изготовление упряжи для них из промышленности превратилось в полукустарное ремесло.
Однако экономическое развитие не может происходить непрерывно просто потому, что новые идеи появляются не каждый день. Инновация, а с ней и экономическое развитие, носит прерывистый характер. Именно прерывистым характером инновации Шумпетер объяснял экономический цикл.

Конец капитализма. Шумпетер предсказывал конец капитализма как системы. Он заявлял, что «великолепный механизм, именуемый капитализмом, перестанет функционировать». На ранних стадиях развития, когда капитализм давал простор предприимчивости, отдельный предприниматель мог рисковать во имя ожидаемого дохода. Предприниматель стремился проявить свои организаторские и коммерческие способности. Однако сегодня в результате технического прогресса функции предпринимателя по внедрению новшеств значительно сузились и сводятся к простой рутине. Прежняя романтика экономических приключений исчезает, бюро и комитеты заменяют индивидуальные действия. Все это неизбежный результат капиталистического процесса развития, он ведет к тому, что буржуазия превратится в ненужный класс. Таким образом, успехи капиталистической экономики парадоксальным образом подрывают положение класса, который первоначально отождествлялся с капитализмом.
Эти изменения приводят к вытеснению мелких предпринимателей; частная собственность и свобода заключения контрактов становятся архаичными правовыми категориями. Миллионы не участвующих в процессе капиталистического производства держателей акций заменяют активных его участников. Люди начинают отворачиваться от капитализма, несмотря на эффективность его производственной машины.
Сильвио Гезелль: теория «свободных денег». Еще одним крупнейшим теоретиком «еретической» экономики был немецкий экономист Сильвио Гезелль (1862-1930).

Теория Гезелля основана на концептуализации следующего наблюдения за особенностью устройства современного капиталистического общества. — Любые конкретные материальные объекты, находящиеся в частной собственности, являются постоянным источником дополнительных трат и объектом приложения трудовых усилий. Собственность нуждается в уходе, подлежит амортизации, стареет, изнашивается, требует для поддержания своего существования труда и финансовых вложений. По контрасту с этим деньги и их существование следуют обратной логике. Это единственная хозяйственная реальность, которая не требует для своего поддержания затрат, и наоборот, будучи пущенной в оборот, самим фактом своего существования приносит прибыль (банковский процент). Начальная стоимость капитала, воплощенная в товаре, требует дополнительного производственного процесса для того, чтобы сохраниться. С деньгами наоборот: денежный капитал — в нормальном случае — не обесценивается сам по себе, а прирастает.
Отсюда Гезелль делает вывод о постоянно возрастающей диспропорции между финансовым капиталом и реальным капиталом, воплощенным в вещах («товарным покрытием»), и предсказывает возникновение чисто спекулятивной «финансовой экономики» («финансизма»), которая полностью подчинит абстрактной биржевой игре сектор реального производства, что будет способствовать усилению социального неравенства, появлению отраслевых диспропорций и деградации хозяйственной системы. Гезелль делает вывод о «пирамидальной природе денег». Все эти явления полностью реализовались в финансовой экономике постмодерна (постиндустриальная экономика).
Чтобы остановить этот негативный процесс, Гезелль предлагает поставить финансовый капитал в равное положение с «капиталом физическим». Это предполагает введение «свободных денег» («Freigeld» по-немецки). Такие «свободные деньги» по истечении определенного срока должны терять часть своей стоимости, поэтому держатель денег будет вынужден стараться как можно скорее от них избавиться, вкладывая их в реальное производство, тем самым стимулируя и интенсифицируя его.
В 1932 в Австрии в местечке Воргль эта система была с потрясающим успехом протестирована на местном уровне. Повторный эксперимент длился два года в Швейцарии в Линьер-ан-Берри (1956-1958) и также дал позитивный результат, взлет промышленного производства и т.д. Обе попытки были искусственно пресечены вмешательством федеральных властей, увидевших в таком подходе угрозу всей финансовой системе, основанной на «ортодоксальной» экономической логике.
Общий принцип Гезелля: деньги, которые не вкладываются в реальные товары и предметы — в реальный сектор экономики, не просто не способствуют развитию этой экономики, но ее разрушают.
Неолиберализм. Параллельно с марксизмом, кейнсианством и «еретическими» течениями в экономике XIX – XX веков продолжал играть значительную роль и либерализм, который, однако, удивительно мало изменился за это время по своей сути. В ХХ столетии его прямым наследником стал неолиберализм – направление в экономической науке и практике управления хозяйственной деятельностью, сторонники которого продолжают отстаивать принцип саморегуляции, «невидимой руки» рынка. Лозунг неолибералов -- «Назад к Смиту!» -- означает критику кейнсианства и отказ от методов активного государственного вмешательства в экономику. Современных либералов объединяет не какая-то единая теория или концепция, а скорее общность методологических подходов.

К неолиберализму принято относить три школы: чикагскую (М.Фридмен), лондонскую (Ф. фон Хайек) и фрайбургскую (В.Ойкен, Л.Эрхард), оказавшие принципиальное влияние на экономические реформы в ФРГ после второй мировой войны (т.н. «немецкое чудо»), экономическую политику правительства М.Тэтчер в Великобритании и американского президента Р.Рейгана («рейганомика»). Неолиберальные идеи, особенно концепция монетаризма (от англ. «monetary» - «денежный», «валютный»), разработанная главой чикагской школы М.Фридменом, образуют экономическую платформу республиканской партии США, а также теоретические основания деятельности Международного валютного фонда (МВФ) и Международного банка развития и реконструкции (МБРР).
В настоящее время либерализм остается наиболее распространенным экономическим учением во всех странах мира, и либеральная (неолиберальная) модель экономики берется за нормативный образец и при изучении экономических теорий и для создания рыночных механизмов в странах, где они по какой-то причине не сложились или развивались в замедленном ритме.
Проекцией и институционализацией в практическом плане неолиберальных взглядов на мировую экономику является создание в 1994 году (на базе Секретариата Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ)) Всемирной торговой организации (ВТО), базовыми принципами которой являются либерализация национальных экономик, т.е. открытие их границ и постепенный отказ от любых форм государственного протекционизма, регулирование торговли преимущественно тарифными методами, транспарентность (прозрачность) торговой политики, международное разделение труда. Российская Федерация ведет переговоры о присоединении к ВТО с середины 1990-х годов. Для этого нашей стране необходимо в двухстороннем порядке договориться со всеми государствами-участниками об упрощенных условиях их доступа на российские рынки, а также привести свое национальное законодательство в соответствие с нормативными документами организации (т.н. «Пакет соглашений Уругвайского раунда»).

 Три типа экономики: прединдустриальная, индустриальная и постиндустриальная.  Экономика как наука возникла в Новое время, отражая общий процесс модернизации, затронувший все стороны общества. Экономическая теория может быть применена к анализу трех типов общества.
Традиционному обществу соответствует экономика прединдустриального типа. Обществу модерна (современному обществу) – индустриальная. Обществу постмодерна – постиндустриальная экономика, называемая также «информационной экономикой» или «новой экономикой».
Во всех случаях критерием выступает факт промышленного развития – т.е. уровень индустриализации. В традиционном обществе промышленного развития еще нет. В обществе модерна – промышленность является основой всей хозяйственной системы. В обществе постмодерна – центр тяжести смещается в сторону информационных технологий и в область финансов, промышленность уже не является основным фактором экономического развития.

В экономической теории существует деление хозяйства на три сектора:
•    первичный сектор соответствует аграрному производству,
•    вторичный – промышленному,
•    третичный – сфере непроизводственных услуг (в том числе финансовых).
В традиционном обществе, соответственно, преобладает первичный сектор, в обществе модерна – вторичный, а в обществе постмодерна – третичный.

 
Прединдустриальная экономика. Традиционному обществу соответствует аграрная (или прединдустриальная) экономика. В таком обществе преобладает натуральный обмен, основное производство сосредоточено в сельском хозяйстве и животноводстве, а также в мелком ремесленничестве. Деньги имеют ограниченное хождение. Развитию капиталистических отношений препятствуют различные «священные» запреты – так, в христианской и исламской цивилизациях до определенного момента было категорически запрещено ростовщичество (а в некоторых исламских странах этот запрет сохраняется и по сей день).  Прибавочный продукт,  появляющийся в результате трудовой деятельности, либо обобществляется в ходе ритуальных пиров, либо уничтожается в форме жертвоприношения (М.Мосс (1872- 1950)).
В прединдустриальном обществе вопросы хозяйства имеют периферийное значение, отсюда отказ от выделения экономики в самостоятельную сферу, оторванную от религии, этики и т.д.
Экономический анализ традиционного общества с позиций современных экономических теорий конечно возможен, но игнорирование и недооценка неэкономических факторов даст об их хозяйственном устройстве неадекватное представление. Это обстоятельство, кстати, учитывали те направления в экономической мысли, которые стремились связать экономический анализ с конкретными историческими и социальными условиями изучаемого общества, что дало особое направление в экономической теории – институционализм (Т.Веблен (1857-1929) и т.д.) и социологизм (М.Мосс, Ф. Перру (1903 – 1987), Ж.Батай (1897-1962 и т.д.).

 

Основными чертами прединдустриальной экономики являются:
•    существенное преобладание аграрного фактора над производственным,
•    техническая неразвитость средств производства,
•    наличие внеэкономических ограничений развития хозяйственной деятельности (в древних обществах это отражалось в культовом уничтожении прибавочного продукта через систему жертвоприношения и сакральных праздников – табуирование «проклятой части»),
•    отсутствие свободной торговли,
•    дискриминация торговцев как третьего сословия, подчиненного власти жрецов и аристократов,
•    занятость основной части общества в первичном секторе.

 

Индустриальная экономика. Индустриальная экономика появляется в Новое время и соответствует «современному обществу» («обществу модерна»). Большинство экономических теорий описывает и изучает именно такую модель экономики.

 

Индустриальная экономика отличается
•    существенным преобладанием промышленного производства над аграрным и кустарным ремесленничеством,
•    высоким техническим развитием средств производства,
•    наличием политических систем, ставящих экономический фактор во главу угла (экономические идеологии),
•    повышением социального положения предпринимателей и тружеников и уравниванием в правах «высших сословий»,
•    занятостью основной части общества во вторичном секторе,
•    накоплением прибавочного продукта в частных руках (капитализм) или обобществлением и перераспределением его через развитые государственные и общественные институты (социализм).
Индустриальная экономика может быть как рыночной (либеральной или социал-демократической), так и плановой (социалистической). Экономика некоторых стран, исповедовавших в ХХ веке фашистскую идеологию, также относилась к категории индустриальных.

 

Постиндустриальная экономика. Экономика постмодерна стала складываться в 60-е годы в странах Запада, когда капиталистическая система достигла пика своего развития. В этот период стало ясно различимо существенное изменение пропорций между объемом и структурой капиталов, циркулирующих в традиционных сегментах классической экономики (производство, услуги, инвестиции), с одной стороны, и в области бирж, виртуальных финансов, на рынках ценных бумаг и деривативов разного рода (свопы, фьючерсы, варранты, опционы и т.д.), с другой.
Развитие информационных технологий привело к смещению основного внимания от сферы производства к сфере распространения информации и высоких технологий. В центре экономики встал не процесс производства товаров, а разработка наукоемких технологий. Объем рынка этих технологий постепенно превысил объем рынка традиционных промышленных товаров. Такое изменение соотношения между промышленным производством и сферой информационных услуг и  финансов лежит в основе постиндустриальной экономики.
Для постиндустриальной экономики характерны следующие отличительные черты:
•    существенное преобладание рынка новых технологий над сферой промышленного производства,
•    многократное превышение объема денежных средств, вращающихся в чисто финансовой сфере, над объемом реальных инвестиций в производственную сферу,
•    автономизация финансовой системы по сравнению с производственной сферой,
•    глобализация финансовый системы,
•    резкое повышение значения фактора информации в вопросе конкурентоспособности предприятий и их рентабельности,
•    делокализация промышленности, перевод основных промышленных предприятий из развитых стран Запада в страны «Третьего мира»,
•    занятость основной части общества в третичном секторе.
В постиндустриальной экономике - в отличие от экономики классического индустриального капитализма -- чисто финансовый спекулятивный сектор, биржевая игра, высокорискованные и краткосрочные операции с ценными бумагами (что ранее составляло лишь фрагмент классической экономики, ее довольно ограниченный сектор) непропорционально возрастает, автономизируется, отрывается от традиционных моделей хозрасчетного баланса, где область чистых финансов всегда сохраняет связь с производством, динамикой соотношения спроса и предложения, вращающихся вокруг конкретных товаров.
Некоторые теоретики постиндустриализма говорят о том, что современные фондовые биржи, и особенно рынки ценных бумаг и деривативов функционируют в отрыве от обычного «фундаментала» (баланса спроса и предложения) капиталистической экономики, приобретая самостоятельность относительно сферы реального производства. Объемы финансов, задействованные в кредитные и инвестиционные механизмы реального сектора, оказываются во много раз меньше объемов виртуального капитала, циркулирующего в области фондовой игры. На определенных стадиях этого процесса происходит крайне интересное явление: динамика цен становится на определенные промежутки биржевого времени совершенно независимой от хозрасчетной составляющей акций, так как скорость рационального расчета «фундаментала» оказывается значительно более медленной, нежели время, необходимое для принятия решения биржевыми игроками. А следовательно, определенные моменты биржевой игры выпадают из-под логики динамики ценообразования, свойственной классическому капитализму. Подобные явления наблюдались и ранее, и некоторые приверженцы классической системы были склонны сводить это явление к случайным флуктуациям («random walk theory» --- «теория случайных колебаний»), которые выглядели как аномалия лишь при очень большом приближении, вписываясь в среднесрочных и долгосрочных моделях в нормативную логику эволюции рынка. Но в последнее время именно эти явления сами становятся нормой.
Виртуальность «новой экономики». Теории постиндустриальной экономики настаивают на конститутивном нормообразующем статусе аномалий, придают им самостоятельное теоретическое значение. Краткосрочные флуктуации ценовых трендов и высокорискованные операции в ценными бумагами и деривативами берутся в качестве признаков экономического благополучия. Учет виртуального сектора циркуляции капиталов порождает впечатляющую картину процветания «новой экономики», а горячечное участие простых граждан в фондовой игре (в настоящее время беспрецедентное количество обывателей США являются держателями акций и играют на бирже -- это 50% всех взрослых американцев!) подкрепляет иллюзию.

 

Старая экономика, связанная с реальным сектором, обесценивается, начинает выступать в качестве второстепенной подсобной области. Менеджеры, специалисты в области PR-технологий, раотники шоу-бизнеса, оформители, дизайнеры, юристы, адвокаты и т.д. оплачиваются несопоставимо выше, чем работники собственно производственной сферы и даже работники торговли.
Процесс виртуализации отражается и в том, какого рода компании становятся в центре биржевой игры. Это компании, связанные с «высокими технологиями», с информатизацией и логистикой информатизации. С этим направлением сопряжены основные ожидания держателей акций, оно максимально рекламируется в глобальном масштабе, как «экономическая судьба человечества». Любопытно, что эти технологии оцениваются через стоимость акций предприятий в существенном отрыве от их реальной прибыльности. Причем разница между фондовой капитализацией и реальной эффективностью (прибыльностью) подчас доходит до сотен процентов. Например, в случае интернет-компании «Yahoo» этот зазор достигает беспрецедентной цифры в 1000%! Иными словами, люди, вкладывающие деньги в акции флагманов «новой экономики», руководствуются двумя различными мотивами. -- В долгосрочной перспективе они покупают фьючерсную эффективность, т.е. платят за «убежденность» в том, что эти компании через некоторое время совершат качественный рывок. На поддержание такой убежденности, на провоцирование ожиданий у держателей акций идет львиная доля прибылей, получаемых «новой экономикой». Очевидно, что категории «ожидания» и даже «убежденности» представляют собой виртуальность. Ожидания могут сбыться, но могут и нет. Эффективность этих компаний также виртуальна. Невиртуален, а реален в такой ситуации лишь рост цен на акции, и любой участник процесса может в этом убедиться, обменяв их на наличные деньги. Так как вся машина «новой экономики» направлена на поддержание ожиданий, то такие проверки не достигают критической массы, оставаясь частными случаями: купив и перепродав акции с выгодой, не приложив при этом никакого труда, держатель обязательно подвергнется искушению повторить проделанное. Фактически, речь идет о системном создании финансовых пирамид, таких как российское МММ, «Хопер-инвест» или фирма «Властелина».
Экономика постиндустриального общества еще окончательно не сложилась. И переход от экономики модерна к экономике постмодерна осуществляется на наших глазах.

Экономическая глобализация. Одной из важнейших составляющих перехода к постиндустриальному обществу является процесс экономической глобализации. Смысл этого явления состоит в том, что экономический уровень развития стран Запада и некоторых стран тихоокеанского региона, идущих по западному пути, настолько обогнал экономический рост остальных национальных государств, что межгосударственная конкуренция потеряла смысл перед лицом превосходства экономики постиндустриального общества, сосредоточенной в США и Западной Европе. Объем средств, задействованных в сфере глобальных финансов, контролируемых финансовыми институтами Запада, в такой степени превосходит совокупность экономического потенциала всех остальных стран, что их можно приравнять к незначительной погрешности перед лицом общего объема средств, вращающихся в постиндустриальной экономике, нити управления которой находятся в США и Западной Европе.
Победа  Запада в «холодной войне» в глазах многих стала доказательством неоспоримого превосходства либеральной капиталистической системы и свободного рынка над альтернативной социалистической моделью экономики. И на этом основании классические либеральные принципы были признаны «универсальными» и «безальтернативными», что лишило многие страны надежд на то, чтобы развивать свои экономические системы в соответствии со своими национальными особенностями.
Повсеместное внедрение информационных технологий – компьютеров, Интернета, цифрового телевидения, мобильной связи, системы расчета по кредитным карточкам и т.д. – и транснациональных финансовых институтов, а также укрепление позиций доллара как мировой резервной валюты все это сделало возможным говорить о «наступлении эпохи глобальной экономики и о создании планетарного рынка».
Если в индустриальной экономике эпохи модерна субъектом в международных экономических отношениях выступало государство-нация, воплощающее в себе единицу «национальной экономики», наделенную политическим суверенитетом, то начиная с 90-х годов ХХ века статус субъекта экономической деятельности постепенно смещается в сторону транснациональных корпораций, которые действуют в поисках извлечения дополнительной прибыли независимо от национальных границ и контроля национальной администрации. Широкое распространение новых технологий способствует такому процессу, в ходе которого происходит десуверинизация национальных государств и их интеграция в единый мировой рынок (две стороны одной медали).
Процесс глобализации затрагивает разные страны в разной степени. Если экономика США в значительной степени уже перешла к постиндустриальной фазе, и уже более 70% населения этой страны уже занято в третичном секторе, а экономика стран Европы движется в этом же направлении, то в других странах и особенно в «Третьем мире» это соотношение выглядит совершенно иначе, и в глобальную экономику с ее постиндустриальным укладом интегрирована только узкая прослойка экономической элиты.
Ядро и периферия глобальной экономики. Глобальная экономика представляет собой систему, где существуют зоны равномерного распространения постиндустриальной экономической модели (т.е. «ядро» или «золотой миллиард») и зоны периферии, где наличие постиндустриальных структур является точечным, а основные социально-экономические массивы продолжают существовать в рамках индустриальной или даже прединдустриальной экономики.
Яркий пример такой периферии – современная Индия, где есть городские анклавы высокотехнологической цивилизации, в том числе финансовые и биржевые центры, представительства транснациональных корпораций и т.д. (постиндустриальная экономика), зоны бурного развития промышленного производства (индустриальная экономика) и огромные зоны, где многие миллионы индусов, составляющие абсолютное большинство всего населения, превышающего 1 000 000 000 человек) живут в условиях прединдустриального, аграрного архаического производства. Отчасти это относится к Китаю, странам Юго-Восточной Азии и т.д.

 

Экономическая модернизация как понятие. Понятие модернизации экономики означает, в первую очередь, переход от экономического уклада традиционного общества к экономике модерна, т.е. собственно индустриализацию.
Модернизация обязательно предполагает перемещение больших масс населения из деревни в город, увеличение количества людей, задействованных в промышленном производстве. Развитие средств производства и технический прогресс сопровождают этот процесс как его технологическая составляющая.
Там, где переход к индустриальной модели в целом уже состоялся, модернизация содержательно представляет собой дальнейшее развитие основных тенденций, составляющих суть индустриального уклада. И здесь содержательная сторона модернизации может пониматься по-разному в зависимости от того, с  какой экономической теорией мы имеем дело. Либеральная концепция предполагает, что после того, как процесс индустриализации завершен, стихия свободного рынка (открытая экономика) сама будет диктовать логику и направление экономического развития, и смысл и характер дальнейшей модернизации будет зависеть от случайных обстоятельств рыночной игры.
Социал-демократы (и отчасти кейнсианцы) полагают, что процесс модернизации экономики на продвинутых этапах заключается в повышении роли государственного и социального фактора и соответственно в развитии институтов гражданского общества, надстраивающих рыночную инфраструктуру дополнительными институтами.
Марксисты полагали, что модернизация должна постепенно привести к условиям для создания коммунистического общества «всеобщего материального изобилия».
Во всех случаях процесс модернизации экономики приводит к той черте, за которой начинаются условия постиндустриального уклада, и модернизация сменяется постмодернизацией.

Постмодернизация и ее особенности. Постмодернизация представляет собой переход от индустриальной экономики к постиндустриальной. Этот переход является не количественным (повышение количественных показателей, как рост ВВП или иных макроэкономических индексов), но качественным, так как наступление нового экономического уклада происходит тогда, когда налицо развитие не промышленного, но информационного и финансового сегмента, а также сферы высоких технологий.
Постмодернизация - явление новое, и даже самые передовые страны находятся в настоящее время в переходном состоянии, так как постиндустриальное общество до конца не реализовалось пока ни в одной стране. Дже США, структура экономики которых ближе всего к постиндустриальному состоянию, не могут рассматриваться как законченное информационное общество.
Единой теории постмодернизации пока не выработано, и экономические модели, описывающие постиндустриальное общество, выделяют лишь некоторые черты, ему свойственные. Сейчас трудно сказать, как будет проходить этот процесс даже у самых передовых стран с развитыми и полностью модернизированными экономиками, и тем более проблематично точно предсказать процессы перехода к постиндустриальному укладу в тех  странах, которые еще не прошли цикл индустриализации до конца.
Здесь вступает в дело один существенный фактор: процесс модернизации (т.е. индустриализации) экономики проходит почти всегда в контексте национальных государств. Это характерно даже для постколониальных стран Третьего мира – развитие индустриальной экономики разертывается там в ходе процесса деколонизации и получения национальной независимости.  А процесс постмодернизации проходит в условиях глобализации, когда национальная экономика уступает место экономике транснациональной. Только для тех стран, которые самостоятельно дошли до уровня постиндустриального развития в рамках национального государства, переход к глобальной экономике не несет с себой утраты национального суверенитета, так как новые транснациональные структуры и планетарные финансовые институты по определению являются продолжением ее собственных национальных структур, но теперь простирающих свою деятельность на остальные страны, подвергая их параллельно десуверинизации. Глобализация является, таким образом, двойственным процессом: для субъекта глобализации (США и стран Западной Европы) она представляет собой создание планетарной империи (постмодернистического типа), а для объектов глобализации (всех остальных стран) – интеграцию национальных экономик в транснациональную систему, действующую по своим законам и по своей логике и неподконтрольную национальному правительству и соответствующему законодательству. Иными словами, экономическая постмодернизация представляет собой новейшую форму постиндустриального империализма.
Вопрос о том, что нужно сделать государству, чтобы осуществить-таки процесс постмодернизации экономики и сохранить вместе с тем свой национальный суверенитет, остается открытым и может быть решен только в ходе конкретной экономической и политической истории. Пока однозначно успешных примеров решения этой сложной задачи нет. Искать выход в этой непростой ситуации сегодня пытаются Китай и Россия.

Влияние национального и культурного контекста на экономическую систему. Большинство экономических теорий рассматривают хозяйственную систему общества как нечто «универсальное» и в равной мере относящееся ко всем обществам, народам, культурам и странам. Логика развития западно-европейской экономики и основные ее фазы берутся как общеобязательный закон, одинаково применимый ко всем. В таком подходе отражается настрой эпохи европейского Просвещения, претендовавшего на открытие универсальных законов мира, человека и общества, хотя речь шла только о небольшой части человечества, живущей на западной окраине евразийского материка. В экономических теориях этот европо-центризм виден наглядно. Делая заключения о природе ведения хозяйства, о мотивации людей к предпринимательской деятельности и труду, о развитии производительных сил и производственных отношений экономисты просто приравняли конкретный исторический и географический сегмент человечества к целому, отказав тем самым иным (неевропейским и несовременным) типам ведения хозяйства в равноправии. Даже марксисты, исповедовавшие интернационализм и порицавшие европейскую колониальную практику, с точки зрения теории оказались столь же европоцентричны, как и остальные экономические идеологии, и предрекли всем народам мира ту же судьбу, что и у европейцев. То, что не укладывалось в эти схемы, Маркс назвал загадочным термином «азиатский способ производства», не удосужившись описать его более подробно.

Лозунг Нового времени - «экономика это судьба» - содержал в себе и следующий смысл: «европейская экономика это путь, по которому обязано пройти все человечество, и в этом его судьба».
Самим авторам экономических теорий казалось, что в материальной сфере ведения хозяйства они нашли, наконец-то, то общее, что одинаково присуще всем людям, ведь речь шла об удовлетворении самых простейших потребностей – в еде, одежде, доме, средствах производства и т.д. Не даром Адам Смит говорил о «естественных условиях», как о чем-то всеобщем и само собой разумеющимся для всех. На самом же деле, эти «естественные условия» были умозрительной абстракцией, построенной на основании конкретных наблюдений за хозяйством западно-европейского общества, и это не могло не повлиять на формулировку тех «универсальных» законов, которые стремились вывести экономисты. Их «универсальность» на деле ограничивалась довольно небольшой частью человеческой истории, а за ее рамками осталось множество экономических форм и  структур, принадлежащих к иным культурным и социальным контекстам.

 

М.Вебер и В.Зомбарт об историческом и культурном происхождении капитализма. Существенно скорректировали эти ошибочные мнения об «универсальном» характере экономической теории труды выдающихся немецких экономистов и социологов Макса Вебера (1864-1920) и Вернера Зомбарта (1863-1941).
Макс Вебер показал, что экономическая система Западной Европы Нового времени является следствием культурных и религиозных перемен в европейском обществе, связанных с эпохой Реформации и распространением протестантизма. Именно в протестантизме и протестантской этике Вебер обнаружил основы того типа частного предпринимателя, который стал классической фигурой европейского капитализма. Таким образом, Вебер предложил рассматривать буржуазный тип «экономического человека» как религиозно-культурное явление.
Протестантская этика сделала ставку на рациональное человеческое поведение, критически переосмысляющее религиозные и социальные традиции исходя из собственных индивидуальных оценок. Индивидуализм и рациональный выбор являются основой протестантской психологии. Эта же пара, по Веберу, лежит в основе капиталистической экономики, и не случайно первые экономические теории появляются в Англии, где протестантизм получил широкое распространение. Отказ от большинства католических догматов привел протестантов и к упразднению запрета на ростовщичество, а это открыло прямой путь к появлению финансовой системы капитализма, развитию кредита и созданию банковской системы.
По мнению Зомбарта, истоки капитализма стоит искать еще до возникновения протестантизма – в некоторых положениях Средневековой католической схоластики, также утверждающей индивидуализм и рационализм. Зомбарт тщательно исследовал роль в развитии капиталистической системы религиозных идей, течений и отдельных маргинальных сект и общественных групп.
Исследования Вебера и Зомбарта показали, что экономическая модель, появившаяся в Европе Нового времени, и систематизированная классической полит-экономией и всеми, кто развивал ее идеи в том или ином направлении (включая марксизм), является продуктом конкретной религиозной культуры, связанной с конкретным историческим моментом и конкретной национальной средой. Работы Вебера и Зомбарта позволили по-новому взглянуть на экономику как целостное явление, четко связав его с историческим и национальным контекстом.
Французский экономист и историк Фернан Бродель (1902–1985) развил эти идеи применительно к истории капитализма, описав его как четко локализуемый исторический и географический феномен, лежащий в строгих временных и пространственных границах, а не как систему универсальных закономерностей, что предполагала классическая политэкономия, а равно и критическая традиция (марксизм, кейнсианство, социал-демократия и т.д.)
Таким образом, внимательный анализ экономики как явления показал, что экономика на самом деле является «судьбой» только для небольшой части человечества и в течение довольно небольшого срока (западно-европейская культура Нового времени). Однако полноценные исследования экономических структур неевропейских культур и разбор хозяйственных моделей традиционных обществ без предрассудков, свойственных модерну, систематически так и не были осуществлены.
Философия хозяйства как национальное явление. Обнаружение прямой взаимосвязи между экономической системой общества и его социально-культурным и религиозным типом позволяет рассмотреть экономику как культурное и общественное явление, а не только как проявление механических раз и навсегда данных законов. Разные общества могут создавать разные типы хозяйства, основанные на разных этических и культурных предпосылках. А кроме того заимствуя элементы западной капиталистической экономики разные народы могут перетолковывать их в соответствии со своим этническим и религиозным контекстом. Коль скоро субъектом истории является народ, то и система хозяйства вырабатывается (или избирается) им в соответствии со своей исторической волей.
Это означает, что, строго говоря, каждый народ волен создавать свою собственную экономическую теорию и строить на ее основании свою хозяйственную модель. И фазы развития этой модели – модернизация и даже постмодернизация – будут в таком случае отражать более общий исторический опыт данного народа во всем его своеобразии.

1.Какие экономические теории вы знаете? Назовите их. Почему, как вы думаете, некоторые из них называют «еретическими»?
2.Какие три типа экономики соответствуют трем типам обществ (премодерн, модерн, постмодерн)?
3.Изложите основы положения либеральной экономической теории (как вы е понимаете).
4.Какую модель экономики предлагала марксистская теория?
5.Влияют ли культурные и исторические особенности народов на их экономический уклад и развитие?

 

Экономика России связана с самобытной логикой русской истории. Взаимосвязь экономической модели с народом, культурой и обществом, а также с их историей позволяет описать историю хозяйства в России как самостоятельное явление, имеющее свою периодизацию, логику и последовательность. Причем сравнение с аналогичными этапами в развитии хозяйства других стран – в частности, западно-европейских - будет в данном случае выступать не как универсальный эталон, а как отдельный и самостоятельный историко-социальный опыт, полезный для сравнения (так как он отлично изучен и систематизирован), но необязательный.
Этапы развития экономики России и сама эта экономика суть явления, принадлежащие исключительно к истории нашего народа.

Аграрная экономика и «проклятая часть». В основе русского хозяйства лежит оседлое земледелие и принцип общинной обработки земли. Эта форма хозяйства прослеживается с момента появления народа славян в истории. Сельское хозяйство являлось основой российской экономики – ее осью.
Сельское население составляло подавляющее большинство, и бытие народа протекало преимущественно в сельской среде. Отсюда совершенно особое отношение русских к земле, к пространству, к природе. Народ в своей хозяйственной деятельности не отрывался от земли окончательно, привязывая всю экономику к селу, пахоте, циклу сева, взращивания всходов и сбора урожая.
Аграрный характер русского хозяйства неразрывно связан с формой традиционного общества. Показательно, что Россия была преимущественно аграрной страной вплоть до 30-х годов ХХ века. До победы большевиков полноценной модернизации и индустриализации российского хозяйства проведено не было, и не смотря на все реформы, русское общество оставалось традиционным.
С этим связана одна очень важная его особенность. В экономике традиционного общества изначально существовал этический и религиозный запрет на накопление прибавочного продукта. Понятие «излишка» в русском языке происходит от слова «лихо», т.е. «зло», «лихвой» назывался также ссудный процент. Появление «излишнего», того, что превышает актуальные нужды людей, приравнивалось к «проклятой части» или «проклятой доли» (Ж.Батай, М.Мосс). Эти «излишки» (как религиозно табуированное «зло») подлежали обрядовому уничтожению – либо в ходе жертвоприношения, либо в форме изобильной совместной трапезы (братчины) с обязательным чрезмерным потреблением «прибавочного продукта».
Этому соответствует и устойчивость крестьянской общины, как самого древнего способа ведения коллективного хозяйства. Общинное земледелие мы встречаем на заре славянской истории, и оно сохраняется таковым вплоть до ХХ века, когда в ходе Столыпинских реформ правительство пытается искусственно насадить в крестьянстве индивидуальное предпринимательство.
Сельская община крестьян составляла основу русского народа, и основные продукты питания, одежды и предметы первой необходимости на Руси изготавливались именно крестьянством.
Практически вся экономическая история России от первого упоминания восточно-славянских племен до второй половины XIX века протекает в условиях прединдустриального общества. По сути, русский народ есть народ-земледелец.

Развитие земледелия: от родовой общины к соседской. Древние славяне в степных районах применяли переложное, или залежное земледелие, на севере - подсечно-огневое. Освоенные земельные участки (поля) использовали несколько лет, пока земля не истощалась, потом осваивали новые территории и начинали все сначала. Передвижение шло вдоль рек. Основными орудиями труда являлись различные виды деревянного рала (вид плуга), примитивные сохи-суковатки, узколезвенный топор и серп. Восточные славяне занимались также скотоводством, охотой, рыболовством, бортничеством (сбором меда диких пчел), т.е. всем тем, что давал им кормящий ландшафт.
Новые орудия труда - рало с полозом, соха с сошниками, плуг с железным лемехом -- позволили перейти от подсеки и перелога к дву- и трехпольной системе земледелия. В результате первоначальная родовая община уступила место общине соседской или сельской, составной частью которой стала малая семья. Члены соседской общины, включавшей два-три двора (иногда больше), были связаны общими хозяйственными интересами, заботой о защите своей земли.

 

Появление ремесленничества. На этапе формирования соседской общины у древних славян происходит важный социально-экономический процесс - общественное разделение труда.
Ремесленное производство создавало предпосылки для возникновения городов - центров ремесла и торговли. Поначалу торговля носила натуральный, меновый характер, затем был введен эквивалент обмена - шкурка пушного зверька (куна); восточные славяне также использовали при расчетах монеты других стран.

 

Византийское наследие: государственная поддержка свободного землевладения. На хозяйство Древней Руси повлияло и византийское наследие, так как в Византии в отличие от Западной Римской империи законодательство препятствовало укреплению земельной аристократии, закрепощению крестьян и развитию феодальных отношений. Императоры неоднократно издавали эдикты, призванные защитить интересы сельских крестьянских общин перед лицом частных землевладельцев (в частности, Крестьянский закон VIII века, где правовым статусом наделяется свободное крестьянское сословие и мелкие землевладельцы). В этом определенную роль сыграли представления православной традиции о том, что «земля Божия», и не может быть объектом абсолютной частной собственности (св. Иоанн Златоуст (347-407)).
Развитию феодализма в Византии препятствовала не только инерция, но и сознательная установка высшей власти, руководствовавшейся православными идеалами, согласно которым в центре стоит духовное сокровище, а не обладание мирскими богатствами. Только после IV Крестового похода и завоевания латинскими крестоносцами, на территории Византии стали активно развиваться  феодальные отношения – коммендации, вассалитет и т.д.
Крупнейший историк-византинист Ф.И.Успенский (1843-1928) так описывает это явление: «На Востоке (…) крестьянская община предохранена от разрушения. Задержав социальную эволюцию на первой (…) стадии, византийские цари несомненно предупредили тем развитие того порядка вещей, который последовал на Западе; в Византии не могло развиться сеньоратных и вассальных отношений, не могло образоваться феодальной системы. (…) Сельская община служила государству, удовлетворяя его расходы и защищая его против внешних врагов.  (…) Для Запада крупное землевладение и сословные притязания поместной и служилой аристократии; для Востока же – господство свободного мелкого землевладения и подчинение государственному принципу интересов поместного и служилого сословия». Сам Успенский объясняет такую особенность византийской политики влиянием на Римское право славянских хозяйственных традиций.

 

Крестьяне и земское боярство. Изначально, членами русской кретсьянской общины были именно свободные земледельцы. Из своей среды они выдвигали старейшин или «больших», «боляр», т.е. «бояр», которые вместе с потомками племенных славянских вождей докиевского периода составили основу земской аристократии («земского боярства»).
Мнения относительно имущественного расслоения на раннем этапе древнерусского общества у историков расходятся. Некоторые дореволюционные авторы считали, что этого расслоения изначально вообще не было, и между верхами (называемыми также «лепшими», «большими», «первыми», «нарочитыми») и низами («молодшими», «меньшими», «простой чадью», «смердами») экономического неравенства не сущестовало. Точнее, различие  в социальном статусе не основывалось на имущественном неравенстве. Историки-марксисты это отрицают, видя в сословном расслоении проявление именно материального неравенства. Но в любом случае документальных подтверждений прямой взаимосвязи между общественным положением и материальным благосостоянием в сельских общинах Древней Руси мы не встречаем.

Холопы. Уже с древних времен мы сталкиваемся с упоминанием «холопов», т.е. категорией несвободных тружеников, к которым относились захваченные в плен воины иных племен или те, кто добровольно продал себя в услужение свободным людям – «кабальные холопы». Холопов мы встречаем при боярских и княжеских дворах, где они называются челядью.
Роль холопов, т.е. рабского труда, в аграрной экономике Древней Руси скорее всего была незначительной, и в общем объеме сельского производства они не играли заметной роли, что не позволяет отнести экономику того периода к рабовладельческой. Наличие рабов не меняло в целом трудового характера свободного крестьянского хозяйства.

 

Экономический аспект отношения народа к государству: прообраз суверенной демократии. Земля на Руси изначально считалась главным богатством, источником и основным средством производства. Поэтому экономические отношения складывались вокруг земли – ее обработки, владения ей, выплаты части, от произведенного благодаря ей продукта в качестве дани.
Появление вместе с Рюриком государства поставило изначальную крестьянскую общину перед систематизацией процесса передачи князю и его дружине части произведенных продуктов. Это было платой за обеспечение государственного единства, порядка и безопасности. После крещения Руси, к этому добавилась выплата церковной десятины – на нужды причта и строительство новых храмов. 
Государство в экономическом смысле создало систему экономического единства всех племен и общин. И хотя натуральный обмен происходил только в ограниченной зоне, именно выплата дани в пользу великого князя сближала между собой всех подданных государства. Все свободное население Киевской Руси носило название «люди». Отсюда термин, означающий сбор дани – «полюдье».
За счет этой дани формировалась княжеская казна, которая шла на содержание двора и дружины, оплату сборщиков податей, подготовку и финансирование военных походов, строительство церквей и монастырей.
Эта модель представляет собой образец экономических отношений народа к созданному им самим государством: свободные труженики добровольно дают дань (налоги) на содержание государственного аппарата и на церковь, материально поддерживая таким образом высшие организационные инстанции, которые, в свою очередь, обеспечивают народу единство, свободу, независимость, справедливость, мощь и безопасность. Это - «государство свободных тружеников», где  сочетается суверенитет народа и могущество государственной системы. В таком «государстве тружеников», «народном государстве» мы имеем дело с прообразом «суверенной демократии».

 

Вотчина. Первое отступление от этой экономической идиллии «государства свободных тружеников» мы встречаем в явлении вотчинного владения. Вотчина (или «отчина», т.е. отцовское владение) представляет собой земли, принадлежащие князю или членам его дружины и передававшиеся от отца к сыну по наследству.
Изначально вотчины служили для князя источником дополнительного дохода и признаком его общественного положения. Крестьяне, живущие на территории вотчины, отличались от других тем, что передавали часть результатов своих трудов не сборщикам дани, а непосредственно владельцу вотчины, материально поддерживая представителей власти напрямую. Это порождало новый тип отношений государства и его представителей с народом: «смерды», оказавшиеся в вотчине, постепенно превращались в личное «имущество» вотчинника, утрачивая гражданские свободы, свойственные крестьянам-общинникам. Это окончательно произошло после принятия «Соборного Уложения» (1649), и то в «Уложенной комиссии» князя Н.И.Одоевского (?-1689) стреимлись не допустить  «крещеной собственности». Это сближало свободного земледельца со статусом «холопа» («челяди») или «закупа», т.е. крестьянина, который, разорившись, брал у аристократа в долг «купу» -- часть урожая, скота, деньги, и должен был работать на своего кредитора и подчиняться ему, пока не вернет долг, что на практике чаще всего приводило к закабалению и превращению в «холопа». Холопов, однако, выкупала Церковь.
Вотчина представляет собой экономическое выражение отчуждения государства от народа, и иллюстрирует собой случай, когда носители государственной идеи (аристократы) переносят статус политической субъектности с народа на самих себя, что ведет к развитию  феодальных отношений. По сути, в вотчине мы видим первое историческое отступление от славянской «суверенной демократии» и византизма и шаг в сторону европейской феодальной модели.
При этом в развитии вотчинных отношений есть тонкая грань, где вотчинник перестает быть носителем объединяющей государственной идеи и начинает руководствоваться только сословными интересами. Эта граница отделяет систему государственной аристократии от феодализма.
Важно отметить, что вотчины на первом этапе складывались вокруг князей и их дружин, т.е. вокруг государственной элиты, чья этническая (более западная) психология существенно отличалась от славянской психологии большинства населения Древней Руси. Вместе с тем, процент вотчинных крестьян («смердов»), приближенных по статусу к «холопам», в целом никогда не был значительным и представлял собой подавляющее меньшинство всего русского крестьянства.
Устойчивость аграрной модели экономики. Экономическая система, в которой свободные сельхозяйственные общины соседствовали с вотчинным хозяйством, просуществовала более или менее в одинаковом состоянии вплоть до XV века, пережив и эпоху раздробленности (княжеских усобиц) и монгольские завоевания. Крестьянство обрабатывало землю, занималось животноводством, смежными видами деятельности (бортничество, мелкое ремесленничество) и платило дань государству – в лице великого князя, удельных князей или в монгольскую эпоху хана «Золотой Орды».
При том, что количество городов на Руси постоянно росло, даже в XVI веке в городах жило всего 2% населения, и только в 16 городах из 170 количество посадских дворов превышало 500.
Это означает, что аграрный экономический уклад на Руси оставался  приблизительно в одинаковом состоянии, начиная с первых страниц Киевской Руси до XVI века. Такое положение дел не могло не оставить в общественном сознании русского народа неизгладимую память, наделив его устойчивой крестьянской психологией, проявляющейся в трудовой этике, циклическом характере работ, общинном отношении к ведению хозяйства, глубоком понимании живой природы, особом внимании к ландшафту.
Циклический настрой русской трудовой психологии и место оргиастического праздника, отменяющего на время рациональные стратегии и ритуально уничтожающие накопленные «излишки», являются до сих пор выразительным следом этого неизменного хозяйственного бытия в условиях «аграрной вечности».
Начало процесса закрепощения крестьян. На протяжении XVI столетия в России складывалась система «крепости» (называемая некоторыми исследователями «первым крепостным правом»).
Возникшая значительно раньше норма, согласно которой крестьянин имел право уходить от своего владельца только в течение двух недель в году,  уже в конце XV  века становится государственной.
Судебник Ивана III (1497) установил единый для страны срок перехода крестьян: неделя до Юрьева дня осеннего (26 ноября) и неделя после, а в 1581 году был издан еще более жесткий Указ о «заповедных летах» -- в эти годы Юрьев день отменялся вообще и переход крестьян от владельца к другому запрещался. Окончательное утверждение крепостного права в России приходится на годы правления Бориса Годунова (1552 - 1605). Около 1592-1593 гг. был принят указ, который не временно, как при «заповедных летах», а навсегда запрещал крестьянский выход в Юрьев день.
Таким образом, к концу XVI столетия в России произошло коренное изменение положения крестьян, лишенных отныне права выхода от своих владельцев.

Отсутствие на Руси эпохи феодализма. Особенностью экономической истории русского народа является отсутствие полноценной феодальной системы – по крайней мере, аналогичной той, которая с ложилась в странах Западной Европы. Несмотря на то, что учебники русской истории пестрят терминами «феодализм», «феодальные отношения» и т.д., это представляют собой непродуманную и натянутую кальку с экономической истории Запада.
В Западной Европе появление феодальных отношений в эпоху Средневековья основывалось на переходе от системы коллективных хозяйственных единиц (германская «марка»), выступающих одновременно как производители и воины в одном лице, к закреплению их за конкретным мелким или крупным аристократом в форме личного вассалитета, «акт коммендации».
Низшее сословие – «серфы» - становились в каком-то смысле «собственностью» земельного аристократа, с которым они были связаны вассальными отношениями. Таким образом, при феодальных отношениях изначальная община (марка), организованная снизу и имеющая свою форму демократического самоуправления (германский «тинг» - аналог славянского «схода» или «вече»), превращалась в группу хозяйствующих индивидуумов, юридически преданных высшей инстанции в лице владельца, земельного аристократа (лэндлорда). Феодализм в Европе означал именно конец общин и начало индивдуализированных вассальных отношений, что применительно к сословию «серфов» давало их закрепощение за владельцем. Именно из этой индивидуализации бывших членов общины и выдвижения вперед феода как основной экономической единицы и развились в будущем предпосылки капиталистических отношений. Бывшие «серфы» постепенно освобождались (особенно в городских условиях) от вассальных связей  и начинали выступать в экономической системе самостоятельно, требуя себе постепенно все больше и больше прав, вплоть до буржуазных революций. Причем в качестве самостоятельных хозяйственных единиц, индивидуумов.
В русской истории аналогичные процессы развивались совершенно иначе. Расформирования общины в пользу прямой вассальной зависимости «смердов» от феодалов полностью вообще никогда не состоялось. Элементы это процесса мы видим и в ранней Киевской Руси (появление холопов, закупов и т.д.), и в вотчинах, и в поместьях при Грозном, и при Петре, и при Екатерине. Но никогда эти тенденции не приводили к полному превращению всех общинников в холопов. Более того, беспристрастный взгляд на русскую историю показывает, что в процентном соотношении «холопы» и «челядь» составляли собой подавляющее меньшинство русского крестьянства, а большинство продолжало сохранять относительную свободу, ограничивая свои отношения с аристократией (как представителями государства) «данью», «оброком» и «барщиной».
Это значит, что феодальные отношения, элементы которых, безусловно, присутствовали в русской экономической истории, никогда не были тем всеобщим явлением, который позволял в случае Западной Европы говорить об «эпохе феодализма». В Европе эта эпоха является неопровержимым историческим и экономическим фактом. В России этой эпохи как эпохи никогда не наступало. И это является одной из важнейших особенностей русской экономической истории. Феодальные отношения были, феодализма не было. Этой точки зрения придерживалось подавляющее большинство русских дореволюционных историков, и утверждение о наличии феодализма в России было навязано как догма только марксистской исторической школой (М.Н.Покровский (1868-1932)).
Стратегические причины введения крепостничества. Крепостничество внешне напоминает установление феодальных отношений, так как ограничивает свободу крестьянской общины распоряжаться сама собой. Но закрепощение крестьян (особенно при Иване Грозном) шло по совершенно иной логике, нежели при развитии феодальных отношений в средневековой Европе, и даже для противоположных целей.
Важнейшей особенностью русской экономической истории является тот факт, что закрепощение крестьян приходится не на период раздробленности, а на эпоху создания централизованной московской государственности. Крестьян из свободного или полусвободного состояния в крепостную зависимость переводят исходя не из сословных интересов землевладельцев, а исходя из государственной необходимости планомерного заселения новых территорий, попавших под контроль Москвы в XV-XVI  веках, и укрепления старых. Закрепление крестьян за землями есть не феодальная черта, как это было в средневековой Европе, но элемент сознательной централистской стратегии высшей царской власти.
Крестьяне закреплялись не столько за вотчинником, сколько за поместьем или за «черной землей», являвшейся государственной собственностью. Их записывали в особые писцовые книги и тех, кто попал в книгу, считали прикрепленным к той земле, на которой он был записан. Эти «письменные» крестьяне уже не выпускались со своих мест.
Поместье давалось представителям знати временно за заслуги, и сохранялось в том случае, если государева служба признавалась удовлетворительной. Крестьянская община работала на помещика постольку, поскольку он работал на царя (а значит на государство), а царь и государство в такой тягловой системе работали на исполнение религиозной миссии спасения мира. Так как Московское Царство мыслило себя как Третий Рим, то защита его интересов приобретала в свою очередь религиозный смысл.
Грозный старался перевести как можно больше вотчин, передаваемых по наследству в поместья, выдаваемые временно и за заслуги (в основном выходцам из мелкой аристократии). Пока помещик сам и его потомки служат государству исправно, поместье остается в их пользовании; если он замечен в нерадении или умирает, не совершив ничего особенно полезного для Отечества, поместье возвращается во владение царя. При этом вотчинникам отныне запрещалось  переходить с землями на службу к другим князьям, что было правилом при раздробленности. А закрепощение крестьян за землей служило в планах  Грозного закреплению народа на бурно растущих рубежах русского царства, т.е. это была не столько экономическая, сколько  военно-стратегическая мера по упорядочиванию миграции свободных крестьянских общин. И совпадала она не с укреплением феодальных отношений, но, напротив, с борьбой против них – вплоть до радикальных мер введения опричнины.
Уже в советское время нечто аналогичное проделал Сталин, отобрав у крестьян паспорта. Но здесь совершенно очевидно, что таким образом он привязывал их к территории, а не к личности «председателя колхоза».

 

Тягловое государство. При Грозном окончательно формируется «тягловое государство» (само выражение принадлежит историкам XIX века, в том числе В.О.Ключевскому), где экономическое, ратное и иное служение государству вменяется в прямую обязанность всем его членам. Само государство и даже его глава – царь – также «тянут тягло», служа Богу и православной церкви. По словам историка Ключевского в тягловом государстве «гражданин превратился в солдата или работника, чтобы под руководством командира оборонять отечество или на него работать».
Здесь на уровне экономических процессов мы видим новый этап отчуждения государства от народа, и постановку народа в служебное положение относительно государства. Отныне народ не просто добровольно и осознанно оказывает материальную поддержку созданному им государству в форме дани или отработки «барщины», но приносит ему в жертву свою свободу.
«Демократия» делает серьезную уступку в пользу «суверенитета», а государство окончательно перетягивает статус политического субъекта на самого себя, лишая этого статуса народ. Хотя определенные элементы демократии сохраняются и в этой ситуации в форме «земства».
На этом историческом этапе, равно как и на следующих, такое отчуждение обосновывается военно-стратегической необходимостью, так как защита народа от внешних угроз и укрепление государственного суверенитета (в том числе и за счет завоевания новых территорий и добровольного присоединения отдельных народов) становятся все более и более сложными и требуют проведения довольно жестких мер.

 

Развитие торговли и ремесел в XVI-XVII веках. Централизация Московского царства при Грозном и первых Романовых в XVII веке была в определенном смысле процессом экономической модернизации. Несмотря на то, что во главе тягловой системы стояли сугубо духовные ценности, – миссия Москвы-Третьего Рима, - сам факт усиления государственного начала по сравнению с народным способствовал появлению в традиционном русском обществе первых элементов общества модерна. Это проявлялось и в развитии торговых связей с европейскими державами, и в динамике товарного производства, относительно возросшего в этот период.
Масштабы и значение торговли в России в XVI веке значительно выросли по сравнению с предшествующим столетием. С востока везли китайские ткани, фарфор и другие товары, на восток - русские меха, пеньку, воск. На Запад отправлялись продукты русского промыслового хозяйства и лес. С Запада в Россию везли промышленные товары - сукна, металл.
Ремесло и мелкое товарное производство в XVII веке представляли собой господствующие формы промышленности. Среди ремесленников наиболее многочисленную группу составляли тяглые ремесленники - основная масса населения посадов. Тяглые ремесленники работали на заказ, но они же ранее других категорий ремесленников перешли к работе на рынок.
Укрупнение производства и применение в нем наемного труда нашли свое наиболее полное выражение в возникавших в XVII веке мануфактурах. Мануфактуры представляли собой форму крупного производства.
Уже XVI веке из среды посадских людей выделились три привилегированные корпорации: гости, гостиная и суконная сотни, стоявшие вне посадской организации и пополнявшиеся из наиболее зажиточных посадских людей или разбогатевших крестьян.
 «Аграрная вечность» и отсутствие предпосылок для развития капитализма снизу в русской экономической истории. Начиная с первых этапов Московского царства в экономической истории России выделяется фундаментальная особенность: инициатива модернизации экономики исходит не от самого народа, а от государства, которое решает таким образом определенные чисто государственные и военно-стратегические задачи.

 

«Идеальная» экономическая модель русского народа воплощена в свободном крестянском землепользовании в сочетании с уплатой дани на содержание государства (древне-русская модель «суверенной демократии»). Эта народная экономика связана с циклом сельхозработ и не содержит в себе внутренней динамики. Агарное традиционное общество живет в параметрах «вечности» -- из сезона в сезон  повторяются одни и те же природные явления и соответствующие им циклы работ. Год от года мирно течет замкнутый цикл церковных служб. От поколения к поколению воспроизводятся одни и те же черты крестьянского быта. В такой аграрной народной экономической модели нет внутренних предпосылок для развития, дисгармонии и конфликта, нет предпринимательской психологии с ее духом авантюры, риска и индивидуальной активности.
Хозяйственная система, к которой тяготеет русский народ, это общинный циклический крестьянский труд, с повышенным напряжением в теплый период года и с относительной расслабленностью в холодный. Такая трудовая народная психология прекрасно сочетается и с православной этикой, ставящей во главу угла не материальные, но духовные, созерцательные ценности.
Экономическая «модернизация сверху» в эпоху Петра. Динамика возникает в другом месте – в государстве и властном аппарате. Оттуда и исходят импульсы, приводящие в движение всю систему хозяйства России.
В отличие от западно-европейского опыта модернизация российской экономики всегда происходит сверху, а не снизу, и политическая элита здесь выступает не выразителем объективных экономических процессов, автономно протекающих в обществе, но организует их искусственно.
Все это заметно уже в «тягловом государстве» Грозного и в XVII веке,  а в эпоху реформ Петра Первого это становится неопровержимым фактом.
Петр Первый, наделенный страстным темпераментом и огромной волей, воспринимает состояние российского общества и, в частности, его хозяйственный уклад, тяготеющий к постоянному воспроизводству «аграрной вечности», как чисто отрицательное явление – «инерцию», «отсталость», «недостаток». Он вдохновляется примерами бурно развивающихся экономически западно-европейских держав, вступивших к началу XVIII века в стадию стремительного  развития буржуазных отношений.
Петр ищет в русской среде то, что напоминает ему Европу –мануфактурное производство, активное купечество, первопроходцев новых территорий, предпринимательский дух  и т.д. – и вкладывает в эти явления цареву волю. Так как импонирующие ему европейские явления носят ярко выраженный капиталистический характер, то он переносит «капитализм» на русскую почву. Но поскольку «капитализм» внедряется сверху, причем в ситуации, когда объективные процессы в экономике идут совершенно в ином ритме и по иной логике, в результате получается нечто совершенно оригинальное и самобытное: реформы Петра затрагивают только узкую прослойку общества, впечатляющие результаты модернизации касаются отдельных областей, – кораблестроения, внешней торговли, городского мануфактурного производства, оружейной промышленности и т.д., - а основные хозяйственные механизмы остаются теме же, что и раньше. Россия после Петровских реформ по-прежнему аграрная страна, живущая в ритме традиционного общества – в  ритме «аграрной вечности». И хотя после Петра властная элита все больше интегрируется в Европу, перенимая нравы, обычаи, традиции и даже язык, основную массу населения и ядро экономической системы России это не затрагивает.

 

«Второе крепостное право». Окончательное закрепощение крестьян. Самый большой процент среди всех крестьян к XVIII веку представляли собой государственные (казенные) крестьяне, обязанные платить подушную дань и обрабатывать землю, которая чаще всего  принадлежала государству (волости). В «первом» крепостном праве (с эпохи Ивана Грозного до Петра), историки XIX века называли его «крепостью» или даже «круговой порукой»,  такие крестьяне были строго закреплены за землей (а не за владельцем – временным или постоянным), и не могли быть отделены от нее ни продажей, ни залогом.  В начале XVIII века Петр присоединил к ним «экономических» крестьян, которые ранее были приписаны к монастырям и церквям. Все крестьяне были юридически привязаны  к земле. Если эти земли входили в поместье (государственные земли, раздаваемые за заслуги дворянству), то они были обязаны отдавать часть урожая помещикам или отрабатывать барщину. Но до «Указа о вольности» «крепость» компенсировалась службой дворян. Даже в в «Наказе» Екатерины II  говорится: «Сельские жители живут в селах и деревнях, обрабатывают землю, произведениями которой питаются все сословия, и сие есть их жребий».
Совсем иной правовой статус был у вотчинных холопов. Часть холопов оставались землепашцами, а часть переходила в дворовые люди (челядь). Землепашцы по «первому» крепостному праву также как и свободные крестьяне не могли быть проданы, а собственно «движимым имуществом», которое можно  продавать, обменивать, закладывать и т.д. были лишь «дворовые люди», т.е. «челядь».
Во время правления Петра III (1728-1762) для упорядочивания сбора подушной подати произошло объединение в один класс крепостных (свободных) крестьян с холопами, что стало важным шагом в отъеме прав «свободных сельских граждан» в пользу помещиков. Если при Грозном помещики приравнивались к вотчинникам, чтобы ограничить власть наследственной аристократии и уравнять ее в правах со служилым сословием, то в XVIII веке под влиянием европейских обычаев, которые были свойственны «новой» знати,  этот процесс стал проходить в обратном направлении: теперь помещики, по сути, сами становились вотчинниками, получая земли в наследную собственность. Так происходило изменение статуса «свободных» крепостных крестьян на статус холопов. По выражению государственного деятеля первой половины XIX века Михаила Сперанского (1772-1839), это привело к появлению «второго» крепостного права (или «крепостничества» в собственном смысле слова), когда крестьяне и их земли стали рассматриваться как частная собственность помещика; земли – недвижимая составляющая, а люди – движимая. Так к концу XVIII века по совершенно особой логике, свойственной исключительно русской истории, сложилась правовая модель, отдаленно  напоминающая феодализм.
Но и в этом случае важнейшим отличием такой политико-экономической системы от западно-европейского феодального общества является полная зависимость крепостнической аристократии от царя и государства. Вассальные отношения не получают того качественного объема, который было свойственен Средневековой Европе. Сами баре остаются «государевыми холопами», полностью зависимыми от монаршей воли и необходимости нести государственную службу. По одним признакам «второе крепостное право» напоминает феодализм больше, чем первое, но и здесь это уравновешивается постоянно растущей централизацией власти, что постоянно ограничивает свободы помещичьей аристократии.
Капиталистические отношения в XIX веке. В XIX веке крепостное право сохраняется вплоть до его отмены в 1861 году Александром II, царем-освободителем. Манифест   «О Всемилостивейшем  даровании  крепостным  людям  прав   состояния   свободных сельских обывателей и об устройстве их быта» знаменовал собой начало новой экономической эпохи.
В марксистской историографии, начиная с Ленина, этот период принято было трактовать как резкий взлет развития капитализма в России. Действительно, в некоторых областях капиталистические отношения, на самом деле, начинают развиваться.
С  1865  по  1890  год  число  фабрично-заводских  и  железнодорожных рабочих увеличилось в два раза —  с  706  тыс. до 1438  тыс.  человек.  Получил широкое  распространение  наемный  труд.     Непрерывно  росло  городское  население,  концентрируясь   в   крупных городах. С 1863 по 1883 год городское население выросло — с 6 млн. почти  до 10 млн. человек.  Широкое  развитие  получила   организация   банковской системы .  Наряду  с   Государственным   банком, учрежденным в  1860  году,  появились  и  непрерывно  росли  частные  банки, общества взаимного кредита, акционерные общества и т. д. Одной  из  важнейших  технологических сфер было широкое железнодорожное строительство как средствами казны, так и     частными  компаниями. Железные дороги содействовали вовлечению в товарооборот страны все  новых  и новых  районов,  они  привели  к  росту  специализации  районов  и  усилению торговли между ними. Это косвенно содействовало росту товарности сельского хозяйства.
В России развивается металлургическая,  машиностроительная и  угольная промышленность, железные дороги  предопределяют непрерывно  растущий спрос на рельсы, паровозы, вагоны, топливо и т. д.

      Развитие капитализма в промышленности  России  проходило  в трех основных областях:
•    мелкое    товарное     производство,     представленное     мелкими, в основном крестьянские промыслы,
•    капиталистическая мануфактура,
•    фабрика, машинная индустрия.
Среди  самого крестьянства начался процесс расслоения на сельскую буржуазию («кулаков») и сельский пролетариат («бедноту»). В промышленных городах  началось формирование пролетариата.
Ленин обобщил эти признаки в своей программной работе  «Развитие капитализма  в России» (1899). Сам он считал, что ему удалось  доказать,  что  «...развитие аграрных отношений в России идет капиталистически и в помещичьем  хозяйстве, и в крестьянском, и вне, и внутри «общины». Это раз. Что  это  развитие  уже бесповоротно определило не иной путь  развития,  как  капиталистический,  не иную группировку классов, как капиталистическую. Это два». Этот вывод является более, чем спорным. Наличие некоторых признаков капиталистических отношений было налицо, но ничто не свидетельствовало о том, что «на капиталистический путь развития Россия стала бесповоротно». Более того, внушительное описание капиталистических преобразований никак не отражала того факта, что
•    при всей яркости эти преобразования оставались периферийными явлениями по сравнению с  преобладанием общинного аграрного производства, которое качественно не видоизменилось после отмены крепостного права и
•    экономическая модернизация имела основной движущей силой государственную политику царского правительства, а не объективное развитие капиталистических отношений.
Капитализм в России развивался как реализация стратегической программы царской власти, а его носителями снизу были преимущественно маргинальные социальные группы – либо религиозные (в частности, старообрядцы, которые составили ядро российской буржуазии), либо этнические (как представители российских этнических меньшинств, так и иностранцы из Европы).
Эти обстоятельства показывают, что в России сложился не капитализм, но отдельные его составляющие, затрагивающие некоторые области и распространенные неравномерно в социальном, сословном и географическом пространстве.
Как и в случае с феодализмом, можно сказать, что капиталистические отношения в России XIX и даже XVIII века частично наличествовали, но капитализма как такого не было и близко. Это прекрасно осознавала сам Маркс, отказывавший России в самой возможности социалистической революции. По Марксу, не рынок, не денежная экономика, не наличие масштабной  внешней торговли, и даже не факт индустриального производства, банковской системы и технического развития делают капитализм капитализмом, а автономная логика существования капитала как системного явления, подчиняющего своему бытию все аспекты социально-экономической реальности – от производительных сил и производственных отношений  до политических структур и культурных особенностей. Причем предполагается, что это системное явление более или менее равномерно распространяется на  подавляющее большинство населения страны. Вот этого-то как раз в России не было и близко.

 

Реформы Столыпина. Царский премьер-министр Петр Столыпин (1862-1911) в первом десятилетии ХХ века всерьез берется за искоренение сельской общины для искусственного внедрения в деревню капиталистических индивидуально предпринимательских начал, на что и направлены его реформы. А это, кроме всего прочего, означает, что и в его время основы древней аграрной экономики, пережившей и вотчину, и крепостничество, и отмену крепостного права, сохраняются в России в неприкосновенности.
Столыпин руководствуется не столько экономическими, сколько стратегическими и социально-политическими интересами, что было отличительной чертой почти всех реформаторов русской истории. Они стремились модернизировать хозяйство в первую очередь для того, чтобы повысить конкурентоспособность и военную мощь перед лицом европейских держав, постоянно угрожавших свободе и безопасности России. Столыпин откровенно говорит, споря с революционерами: «Им нужны великие потрясения, мне нужна Великая Россия». Для Столыпина капитализм, активно насаждаемый им на селе, есть ничто иное как инструмент для укрепления величия государства, его мощи и его объема.
Сам Столыпин говорил об этом довольно откровенно: "Ставить в зависимость от доброй воли крестьян в момент ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой - это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью".
Столыпинский план новой крестьянской колонизации Сибири вдохновляется теми же заботами, что и первое закрепощение крестьян при Иване Грозном. Это не столько экономическая, сколько военно-стратегическая мера, призванная освоить малозаселенные земли, которым при определенных обстоятельствах может угрожать опасность интервенции и отчуждения. Эти опасения подкрепляются проигрышем Россией русско-японской войны.
Столыпинские реформы, требовавшие огромной воли, решительности и «пассионарности», были искусственно прерваны в 1911 году убийством Столыпина анархистом Дмитрием Богровым (1887-1911), а кроме  Столыпина в России начала ХХ века аналогичной фигуры не нашлось. Идеи столыпинской модернизации России не были доведены до конца.
Радикальная модернизация и мобилизационная индустриализация большевиков. Переломным этапом модернизации российской экономики  стал советский период. Действуя от имени рабочего класса и вдохновляясь марксистской идеологией, большевики в XX веке провели невиданную по масштабу экономическую модернизацию. И снова, как в прежние эпохи русской истории, реформы были проведены сверху, жестким и радикальным способом. Хотя на этот раз в качестве политической элиты выступали не цари, но представители Коммунистической партии, захватившей власть в ходе вооруженного переворота в октябре 1917 года.
Согласно теоретическим взглядам марксистов, социализм может быть установлен только в той стране, где капиталистические отношения давно сложились и развились, где городской промышленный пролетариат представляет собой большой процент населения, а капиталистическая система переживает кризис. Иными словами, социалистическая революция, по Марксу, может состояться только в обществе с модернизированной промышленной экономикой – в индустриальном обществе. Так как Россия и в XIX веке,  и даже в начале XX века была преимущественно аграрной страной, с очень небольшим процентом промышленного пролетариата и зачаточным уровнем развития капиталистических отношений, то никакой революции теоретически в ней произойти не могло.
Но русские марксисты из социал-демократической партии большевиков смогли захватить власть в сложный период политического кризиса Российской Империи, когда война с Германией истощала все силы народа, в управлении государством царил хаос после отречения Императора от престола, а Временное правительство, состоящее из представителей разных партий (преимущественно эсеров), противоречащих друг другу по любому вопросу и возглавляемое слабой фигурой А.Ф.Керенского (1881-1970), не могло найти выхода из исторического тупика. Захватив власть вначале вместе с левыми эсерами и анархистами, а потом и единолично, большевики приступили грандиозному эксперименту по приведению реального положения дел в российской экономике в соответствие с требованиями марксистской догмы.
На теоретическом уровне была создана предельно идеологизированная версия истории русской экономики, которая доказывала, что этапы смены экономических формаций в России строго соответствуют западному образцу, и следовательно, начиная с XVII века в России «развивался капитализм», а в начале ХХ века он «сложился и устоялся». Февральскую революцию большевики окрестили «буржуазной» (хотя во главе Временного правительства стояли «социалисты-революционеры», т.е. политические наследники народнической идеологии), и короткий период до октября был объявлен периодом «буржуазной государственности». Все эти натяжки служили тому, чтобы обосновать «исторически закономерный» и «социалистический» характер большевистского переворота.

«Модернизация на крови». На практике большевики приступили к насильственной индустриализации экономики, подгоняя ее под те стандарты, которые были характерны для экономически развитых европейских держав.
Такая ускоренная модернизация оправдывалась  стратегическими соображениями, чтобы отстоять независимость советского государства во враждебном окружении была необходима современная армия.
Только в советский период экономика России по настоящему вступила в Новое время – со всеми характерными чертами индустриального уклада:
•    развитой промышленностью и многочисленным промышленным пролетариатом,
•    обширной инфраструктурой городов,
•    взлетом рациональной науки,
•    стремительным техническим прогрессом.
Но как и на всех прежних этапах модернизации российской экономики этот процесс был искусственным и проходил по воле правящей элиты и в интересах государства. Причем цена, заплаченная за это тоталитарным режимом большевиков, была огромной: при построении советской экономической системы погибли многие миллионы русских людей. Это была «модернизация на крови».
Аграрный характер российский экономики перестал быть определяющим только в 30-е годы ХХ века, когда коллективизация села и сталинская промышленная политика ценой огромных жертв создали в Советском Союзе полноценную индустриальную экономику, выведя огромные массы населения из режима «аграрной вечности» и поставив их в исторические и экономические условия, где время движется только вперед.
Экономическая модернизация в советский период проводилась тоталитарными методами. Там, где большевики сталкивались с преградой на своем пути, коренящейся в культуре, психологии, исторических традициях русского народа, они безжалостно сметали ее.

 

Экономическая конкуренция с Западом СССР в целом удавалась. К 60-м годам ХХ века в СССР была создана развитая промышленная экономика, вполне конкурентная с западными капиталистическими обществами: соревнование двух систем, претендующих за исключительное право на наследие эпохи Просвещения, проходило с переменным успехом. Опыт СССР показал, что результаты, вполне сопоставимые с итогами индустриального развития  в условиях капитализма, могут быть получены совершенно иным способом – через принудительную модернизацию сверху в условиях тоталитарного идеологизированного режима. Жестокость большевиков, уничтоживших во имя исполнения своих догматических проектов миллионы своих собственных граждан, дала  результат: только такими мерами удалось сломить основы традиционного аграрного общества и вывести русский народ в новые исторические и экономические условия, в Новое время.
Достижения советской экономики в послевоенный период. Несмотря на то, что в Советском Союзе сложился совершенно иной механизм хозяйственного управления, основанный на административно-плановой экономике и общенародной (а, по сути, государственной) собственности на землю, средства производства, недра, леса, транспорт, банки и т.д., социалистическая модель в 1960-1980 г.г. относительно успешно конкурировала по всем основным макроэкономическим показателям с западными странами.
Многие успехи советской экономики были связаны с военно-промышленным комплексом (ВПК), в интересах которого работало подавляющее большинство действительно передовых по тем временам научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, предприятий. ВПК функционировал на том промышленном базисе, который сложился в нашей стране в эпоху сталинской форсированной индустриализации и опыте «мобилизационной экономики», полученном в период Великой отечественной войны (1941-1945). С ВПК были связаны практически все интенсивные (качественные) достижения советской экономики, в то время как доступ к дешевым энергоресурсам (нефть, газ) и почти бесплатной рабочей силе (т.н. «комсомольские стройки», «стройки века», использование труда заключенных и т.д.) обеспечивали экстенсивное (количественное) развитие – освоение новых территорий, расширение экономической, социальной, транспортной инфраструктуры и т.д.
Однако ключевую роль играл необыкновенный духовный подъем и энтузиазм всего советского народа после победы над фашистами. В послевоенные годы в стране улучшалась демографическая обстановка, неуклонно рос уровень общего и профессионального образования, что обеспечило приток квалифицированных кадров в наукоемкие отрасли экономики. Свой вклад в сокращение «технологического разрыва» с Западом внесли органы безопасности, в огромных объемах добывавшие сведения о секретных научно-технических разработках за рубежом. Операция советской разведки по проникновению в американский центр ядерных исследований в Лос-Аламосе под кодовым наименованием «Энеморз» позволила существенно сократить время создания отечественной атомной бомбы, над которой работал коллектив ученых ядерщиков во главе с академиком И.В.Курчатовым (1902-1960). Через три года после первого испытания в СССР атомной бомбы, в 1952 году в нашей стране впервые в мире была создана водородная бомба. В 1954 году в г.Обнинске пущена первая в мире атомная электростанция мощностью 5 МВт., давшая старт гражданской атомной энергетики. В 1959 году в море вышел первый в мире атомный ледокол «Ленин», имевший неограниченный период автономного хода. Значение этого события для проводки караванов судов и обеспечения судоходства  на отечественном Севере трудно переоценить.  В дальнейшем в СССР были построены более мощные атомные ледоколы («Арктика», «Сибирь» и др.). Со временем атомная промышленность стала одной из ведущих отраслей советской экономики.
Отдельного упоминания стоит легендарная советская космическая программа под руководством академика С.П.Королева (1906-1966), громогласно возвестившая о себе в 1957 году запуском первого в мире искусственного спутника Земли (ИСЗ). Уже в 1959 году новый советский космический корабль «Луна-2» достиг поверхности Луны. В 1961 году Ю.А.Гагарин (1934-1968) совершил первое в мире космическое путешествие, облетев Землю на космическом корабле «Восток-1». Также советской науке и космической индустрии принадлежат лавры первопроходцев  в области венерианской программы, первому выходу человека в открытый космос, созданию многоцелевых орбитальных космических станций («Союз», «Мир»), аналогов которых не было и нет ни у одной другой страны мира и т.д.
Отечественным ВПК производились самые лучшие и надежные в мире образцы военной техники – начиная от автомата Калашникова и заканчивая суперсовременными моделями самолетов (МиГ, Су, ТУ, АН), вертолетов, танков, кораблей и подводных лодок, - квинтэссенцию экономической, технологической и научной мощи Советского Союза. Излишне говорить, что без соответствующим образом функционирующего хозяйственного механизма все эти достижения были бы просто невозможны.
В 1950-1970 г.г. не прекращались «стройки века» («всесоюзные стройки»), опутывавшие страну сетью дорог (Байкало-Амурская железнодорожная магистраль – БАМ), каналов (Главный Туркменский канал), трубопроводов, возводившие на просторах СССР гигантские заводы, давшие начало целым городам, космодромы (Байконур, Плесецк), гидроэлектростанции (Братская, Красноярская, Ингурская и др.). Продолжалась электро- и газификация сельской местности, отдаленных регионов, строительство метрополитенов в крупных городах (Москва, Ленинград, Свердловск и др.).
Социализм в России имел самобытные черты. Если в русской истории не было прямого аналога феодализма и капитализма, то и социализм в России был чем-то совершенно особенным. Здесь, однако, нет объекта для сравнения, так как предсказываемые Марксом социалистические революции в развитых буржуазно-демократических государствах не произошли, а следовательно, социализм, как выводимое из его собственных идей социально-политическое явление не реализовалось в действительности. Те страны, в которых в ХХ веке сложилась система более или менее напоминающая «социализм» и где марксизм стал главенствующей идеологией, были аграрные страны, живущие в условиях традиционного общества (Россия, Китай, Корея, Вьетнам, Комбоджа) или завоеванные ими силовым образом государства (страны Балтии и Восточной Европы). Этот парадокс требует либо существенной коррекции марксизма, либо новой оценки тех социально-экономических моделей, которые были созданы в странах, называемых «социалистическими».
Наиболее достоверны те экономические и социологические теории, которые представляют советский социализм (а также китайский, корейский и т.д.) как своеобразное тоталитарное издание «традиционного общества», вынужденного защищаться перед лицом капиталистических держав, активно практикующих колониальную («империалистическую» в терминологии В.И.Ленина) политику.
По сути, социализм вводит принудительный запрет на частное накопление «прибавочного продукта», который лежит в основе  хозяйственной этики традиционных обществ. Но перераспределяет он его не через жертву, а через равномерное возвращение материальных и социальных благ всем членам общества, независимо от их вклада в производство материальных объектов.
Но это новое рационализированное издание традиционного общества существует в агрессивном капиталистическом окружении, где проходят интенсивные процессы индустриализации. И чтобы не стать жертвой внешней агрессии, государство вынуждено искусственно проводить индустриализацию собственной экономики с помощью тоталитарных средств и методов. И в таком случае тоталитарный и насильственный характер коммунистических режимов проистекает из парадоксальности стоящей перед ними задачи: чтобы сохранить традиционное общество (от капитализма), надо разрушить традиционное общество (модернизировав и индустриализировав его). Что собственно и происходило в коммунистических странах.
Таким образом, советский социализм был повторением в новых исторических условиях той же стратегии, к которой прибегали русские цари на прежних исторических этапах, насильственно модернизируя  хозяйство, чтобы сохранить независимость и свободу страны (что включало в себя и сохранение самобытного хозяйственного уклада).
Неспособность СССР перейти качественный рубеж информационного общества. Когда задача индустриализации СССР была в целом выполнена, страны капиталистического Запада и, в первую очередь США, двигаясь по своей собственной траектории, подошли к порогу качественного перехода к новой экономической модели – к постиндустриальному обществу и эпохе постмодерна.
Рецепты марксизма касались только индустриального периода, по окончании которого сам Маркс предвидел наступление эры «мирового коммунизма». А в отличие от западной экономики, развивающейся по своей внутренней логике и с опорой на собственный исторический и цивилизационный опыт, искусственный характер советской модернизации породил ситуацию, когда адекватного ответа на вызов экономики постмодерна в арсенале марксистской классики просто не нашлось. Догматический характер коммунистической идеологии исключал всякую «самодеятельность» в столь серьезных вопросах. Поэтому марксистские идеологии просто проигнорировали те качественные изменения, которые произошли в экономике западных стран с конца 1960-х годов, и продолжали рассматривать соревнование с Западом в категориях промышленного развития, т.е. в критериях индустриального общества.
К концу 1970-х годов советская экономика входит  в стояние «застоя», в том числе и потому, что хватка идеологической диктатуры ослабла, а сама партийная верхушка (третьего поколения коммунистов, уже далекого от страстного и волевого революционного фанатизма первых большевиков) растерялась, не зная, что предпринимать в условиях перехода от индустриального к постиндустриальному укладу.
По аналогии с предшествующими периодами модернизации российской экономики можно предположить, что для перевода индустриальной советской экономики на качественно новый уровень требовалась жесткая и волевая инициатива сверху, и постмодернизация должна была проходить в условиях нового усиления политической диктатуры – в стиле Петра Первого или Сталина, но в принципиально новых социальных и экономических условиях. Но элита советского общества 80-х такой фигуры или группы выдвинуть не смогла, и никакой идеологической ясности в вопросе перевода советской экономики на постиндустриальные рельсы не было и в помине.
Единственным шагами, которые предпринимались в этом направлении, можно считать осторожные и сверхсекретные попытки войти в интеллектуальный научный диалог с некоторыми западными центрами, разрабатывающими темы «глобализации», «конвергенции двух систем» и «футурологии» (этим занимался «Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований» (сокращенно ВНИИСИ АН СССР). академика Джермена Гвишиани (1928-2003) и афилиированные с ним структуры – естественно, под внимательным надзором Первого Управления КГБ СССР). Логика была такова: как в свое время советским разведчикам удалось похитить у американцев секреты ядерного оружия, не удастся ли на сей раз позаимствовать у интеллектуальных центров капиталистической системы рецепты перехода к новой экономической формации? Но это оказалось наивной стратегией, и половинчатые и колеблющиеся попытки применить некоторые глобалистские модели и теорию конвергенции на практике привели М.С.Горбачева (с опорой на советников из ВНИИСИ) в эпоху перестройки к краху советской системы, разрушению страны и стремительной деградации советской индустриальной экономики.
Либеральные рыночные реформы 90-х. В результате провалившихся попыток  Горбачева реформировать советскую экономику за дело экономических реформ взялось новое поколение позднесоветских экономистов – Е.Гайдар, А.Чубайс, Г.Явлинский (многие из них также были связаны с ВНИИСИ, где начинал свою карьеру и будущий олигарх  Б.Березовский). Они получили советское экономическое образование, но имели самое приблизительное теоретическое представление о либеральной экономике капиталистических стран. Опираясь на критику социализма классиками либеральной экономической теории, младореформаторы принялись строить в постсоветской России капитализм. Снова сверху и не сильно считаясь с конкретными интересами народа.
По мнению этой группы, получившей безраздельное влияние на популярного (на первых порах) президента Ельцина, «социалистический период был историческим недоразумением и отклонением от объективного пути развития экономики». Экономическая история естественного становления капитализма в России была искусственно прервана в октябре 1917, и для того, чтобы вернуть ее на место, следует начать ровно там, где она оборвалась, просто вычеркнув социалистический период, как «экономический тупик и отклонение».
Но в ходе советской истории экономика России претерпела  качественно изменение, перейдя из прединдустриального состояния (традиционного аграрного общества) к индустриальному. Это произошло насильственно и с опорой на марксистскую догматику, а не естественно и не по либерально-рыночному пути, по которому шли страны Западной Европы и Америки, но все же произошло. Младореформаторы, однако, действовали в той же догматической манере, как когда-то сами большевики, и стали внедрять либеральную экономику – свободный рынок, процедуры приватизации промышленности и т.д. – радикальными методами («шоковая терапия»), не считаясь со спецификой социалистической экономики и социальной психологией, сложившейся за годы существования СССР (и ранее).

 

Строительство капитализма с нуля. Разрушая развитую индустриальную экономику социалистического типа, хотя и находящуюся в депрессивном состоянии, либерал-реформаторы принялись строить капитализм «с нуля» - отталкиваясь не от экономических реалий, а от догматических теорий, только на сей раз либерально-капиталистических. Идол Карла Маркса был сменен на идол Адама Смита. При этом либеральная теория бралась почти в том схематичном виде, как она изложена у самого Смита, без учета сложного исторического опыта западных стран.
Казалось бы, на поверхности лежала идея реформирования советской экономики в социал-демократическом или кейнсианском ключе, так как это было гораздо ближе к существующим в СССР структурам и общественной психологии. Но младореформаторы избрали рецепты классического (и неоклассического) либерализма, предполагавшие
•    полное устранение государства из сферы хозяйственной деятельности,
•    приватизацию максимально возможного числа объектов, включая промышленное производство, все виды недвижимости и т.д.,
•    перевод всех экономических отношений в формат монетизации,
•    отказ от социальных дотаций и льгот,
•    открытие страны для беспрепятственного доступа иностранного капитала,
•    искусственное создание пирамидальных финансовых структур и рынка ничем не обеспеченных «ценных бумаг» (ГКО).
Предполагалось, что все эти меры стремительно создадут в стране свободный рынок, и экономика заживет по либеральным законам в строгом соответствии с классической теорией. Эта модель и стала содержанием экономической политики правительства периода президентства Бориса Ельцина. Многие ее моменты были внедрены в жизнь.

 

Деиндустриализация. Такой подход к реформированию экономики не давал ответа, что делать с имеющейся структурой  индустриальной экономики, созданной в совершенно иных условиях и в ином идеологическом контексте. В результате целые отрасли промышленности были разрушены, частично попав в руки недобросовестных хозяев, частично лишившись гарантированного участия в сложном цикле советского промышленного производства.
С другой стороны, открытость российской экономики перед лицом экономик западных стран, на чем настаивали реформаторы, ставил хозяйственную систему России в заведомо невыгодные условия. В самой России проходил период «первоначального накопления капитала», который в западных странах произошел – естественно и органично – около 500 лет назад; промышленная экономика, созданная колоссальными усилиями в советский период стремительно разрушалась, а сами страны Запада пребывали в переходном состоянии от индустриальной экономики к постиндустриальной, что ставило их заведомо в выигрышную позицию перед лицом страны, которая делала в этом направлении, получается, только первые шаги (ведь советский опыт индустриализации реформаторы обнулили).
«Успехи» либеральных реформ. Тем не менее, экономические реформы 1990-х можно признать успешными, если сравнивать полученный результат с той задачей, которую ставили перед собой сами реформаторы: советская социалистическая экономика была почти полностью разрушена, рынок был создан, а небольшая часть экономической элиты – олигархи – интегрировались на индивидуальном основании в элиту глобальную, став элементами постиндустриального общества. (Типичный пример миллиардер Роман Абрамович, губернатор Чукотки и владелец английского футбольного клуба «Челси»).
То, что большинство советских людей в результате потеряло свои скромные сбережения и было лишено социальных льгот, стало  «издержками» очередных реформ. Можно вспомнить, что практически на протяжении всей русской истории экономические реформы оплачивались страданиями населения.
С другой стороны, сложившаяся в результате либеральных реформ ситуация помещала Россию в исторический тупик. Встав на путь либерально-капиталистического развития, да еще и при обнуленном опыте экономической модернизации, ей пришлось бы безнадежно догонять Запад в течение целых столетий, причем отставая от него все больше и больше. А прозрачность российской экономики в ее нынешнем состоянии для постиндустриального Запада автоматически превращала страну в колонию, со всеми классическими атрибутами – утратой суверенитета, введением внешнего управления, превращением в сырьевой придаток и в территорию для хранения отходов.
Село в России 90-х. Либеральные реформы 90-х годов ХХ века привели к тому, что в российском обществе появилась сложная картина экономических страт, включающих в себя самые противоречивые элементы.
Определенный сегмент российского общества продолжал оставаться в прединдустриальном состоянии – это касается сельских жителей, а также некоторых этносов России (Северного Кавказа и Восточной Сибири), которые существуют в аграрном или животноводческом цикле. Если социализм ставил перед собой задачу «индустриализировать село», чтобы сблизить между собой город и деревню, то либерал-реформаторы вначале решили продолжить дело Столыпина, распустить коллективные и советские хозяйства (колхозы и совхозы) и искусственно вывести породу фермеров-одиночек. Столкнувшись с неудачей этого проекта и учитывая незначительность материальных средств, вращающихся в аграрном секторе в целом, по сравнению с иными промышленными или спекулятивными областями экономики, село было предоставлено самому себе. К концу 90-х –  и по сей день – оно представляет собой причудливое сочетание остатков советской коллективизации, индивидуального фермерства и архаических форм прединдустриального производства.
Так как при социализме проводилась политика превращения крестьянства в пролетариат, то тысячелетние структуры крестьянского хозяйства и быта были надломлены, и огромные массы жителей села хлынули в города и на «стройки века». В результате село начало вымирать, деревни исчезать одна за другой, и число сельских жителей стало неуклонно сокращаться. Этот процесс не прекратился и в 1990-е годы, только причины переезда в город сельской молодежи стали иными – стремление интегрироваться в новые социальные сферы и найти хорошо оплачиваемую работу.
Промышленный пролетариат и предприниматели. Параллельно останкам экономики предундустраильного цикла, сохранившейся рудиментарно на селе, в России 90-х годов ХХ века продолжал существовать рабочий класс, социально поднятый на щит при социализме, и «сброшенный со щита» в процессе либеральных реформ. Так как определенный сегмент промышленности в стране все же остался, особенно в сфере ВПК, до которой реформаторы не добрались, то сохранился и городской промышленный пролетариат. Вместе с инженерами и техническими специалистами и он составляет след индустриального этапа советской экономики.
К этому индустриальному типу, порожденному социалистической модернизацией, добавился «новый» тип частного предпринимателя, коммерсанта. Он также относится к индустриальному укладу, но только в его капиталистическом буржуазном издании.
«Новые русские» и постиндустриальное общество. Работники финансовой и биржевой сферы, элитнго сервиса, специалисты в области информационных технологий, шоу-бизнеса, СМИ, сотрудники иностранных фирм и компаний и узкая прослойка олигархов (одним словом, «новые русские») интегрированы в постиндустриальную экономику и имеют доступ к глобальной транснациональной экономической  сети.

Экономические уклады российского общества 90-х годов. В экономике России 1990-х годов можно выделить
•    прединдустриальный сектор (существенно искореженный в прошлом советской индустриализацией и расширяющийся за счет деградации промышленного сегмента),
•    остатки индустриального сектора (находящегося в процессе дальнейшего разложения)
•    точечные элементы постиндустриального уклада, затрагивающего очень узкие и специфические среды населения.
Такая модель экономики, которая сложилась в годы реформ в современной России, не имеет однозначного названия. Это, безусловно, рыночная модель, но назвать всю эту систему капитализмом в полном смысле этого слова трудно, так как многие элементы сохранились по инерции от периода социалистической модернизации, а отдельные стороны хозяйственной системы вообще не укладываются ни в какую известную систему (например, российские олигархи, получившие колоссальные материальные богатства способом, для которого в экономической науке просто нет названия).

 

Энергоресурсы спасают Россию. Экономические реформы 1990-х годов поставили российскую экономику в чрезвычайно сложные условия: разрушив развитую индустриальную систему социализма, они не создали (да и не могли создать в столь короткие сроки и такими методами) конкурентноспособной экономики, способной эффективно соревноваться с экономическими системами западных стран, а также стран, развивающихся по западному пути (таких как Япония, Южная Корея и т.д.) и переходящих в настоящий период к постиндустриальному состоянию. В такой ситуации многие предрекали катастрофу, распад государственности и полную колонизацию Россией иностранными государствами – под видом глобализации. Но история стала разворачиваться иначе.
Российская Федерация в силу исторических причин оказалась обладательницей огромных природных ресурсов – в первую очередь, углеводородных энергоносителей, а также многих ценных металлов. Это было наследием Российской Империи, освоившей обширные территории на севере и западе евразийского материка, и Советского Союза, который эти земли удержал и сохранил в составе единого государства, а также разведал и  технически наладил добычу самих ресурсов.
В экономике постмодерна, к которой перешли развитые капиталистические страны, индустриальный (собственно промышленный) фактор утратил свое значение перед лицом новых информационных и иных высоких технологий (особенно в финансовой сфере). Но зависимость от традиционных энергоносителей осталась. И хотя промышленность стала постепенно перемещаться в страны Третьего мира, потребность в энергоресурсах – нефти и газе -- только росла. Глобальный дефицит энерго-запасов и приближение к их исчерпанию создало повышенный ажиотажный спрос на них даже в условиях  экономики постмодерна, что сделало обладание энергоресурсами важнейшим экономическим фактором, причем еще более значимым, нежели в эпоху индустриализации.
Это обстоятельство сыграло на руку нашей стране. Россия утратила преимущества индустриальной системы (которую добили либерал-реформаторы) именно в тот период, когда сам индустриальный фактор потерял первостепенное значение. Стремительная деградация промышленного производства не привела экономику страны к тем катастрофическим последствиям, которые были бы неизбежны при другом состоянии мировой экономики. Обладание природными ресурсами при неуклонно и системно растущей конъюнктуре цен на них создавало России уникальный шанс избежать приближающегося экономического краха.

 

Великая энергетическая держава. В такой ситуации Россия осознала себя «великой энергетической державой», эффективно обыграв тот экономический козырь, который приобрел повышенное значение именно в условиях экономики постмодерна. И даже если промышленный потенциал российской экономики, за вычетом природных ресурсов, не представляет для развитых капиталистических стран серьезной конкуренции, обладание таким объемом энергоносителей, какой есть у России, автоматически выводит ее в разряд влиятельных мировых держав, делает «энергетической сверхдержавой».
Ядерный потенциал был сохранен. С другой стороны, от социалистического периода у России осталась могущественная армия, оснащенная ядерными потенциалом, широким арсеналом оружия массового поражения, стратегическими видами вооружений и целой промышленной и научной системой, обслуживающей военно-промышленный комплекс. Хотя в гонке вооружений Россия отстала от США, и сама возможность ядерного паритета упущена, сохранившийся совокупный военный потенциал России является достаточным (и будет оставаться таким еще в течении некоторого времени) для того, чтобы обеспечить независимость государства и его территорий от любых внешних посягательств.
Это означает, что обладание чрезвычайно ценными природными ресурсами, которое в другой ситуации могло бы породить соблазн установления над ними контроля со стороны боле развитых экономически держав, поддерживается в России сохранением мощного военного потенциала.
Сложение военного потенциала и природных ресурсов фактически перевешивает катастрофические результаты либеральных реформ, и дает стране шанс снова укрепить свои позиции в мире. В том числе и экономические. Но то, какой будет эта грядущая российская экономика можно только предполагать.
Экономическая стратегия президента Путина. Переход России от катастрофической ситуации 1990-х годов  к осознанию себя как «энергетической сверхдержавы» приходится на период президентства Владимира Путина.
Реформы Путина в экономики были направлены на то, чтобы концептуально и практически соединить воедино два основных фактора, неожиданно дающих России колоссальные конкурентные преимущества – энергоресурсы и ядерное оружие.

 

Олигархи как угроза безопасности. Либеральные реформы 90-х годов с их залоговыми аукционами и тотальной приватизацией привели к тому, что контроль за энергоресурсами, приносящими колоссальную прибыль, был сосредоточен в руках частных владельцев, составляющих узкий круг олигархов – Б.Березовский, В.Гусинский, М.Ходорковский, Л.Невзлин,  Р.Абрамович, В.Потанин, М.Фридман, О.Дерипаска, А.Мордашов, П.Авен и т.д. Рост цен на энергоносители приносил им баснословные богатства, а ультралиберальная политика реформаторов позволяла защищать эти богатства политическими способами – через повальную коррупцию государственных чиновников, манипуляцию общественным мнением с помощью частных СМИ, скупку политических партий и т.д.
Олигархи выводили свои деньги на Запад, и сами постепенно интегрировались в транснациональные экономические структуры, которым, собственно, преимущественно и сбывали приватизированные энергоресурсы. Тем самым, они становились проводниками точечной глобализации внутри России и соединяли наиболее прибыльные сегменты российской экономики (в области ресурсов) с глобальной сетью.
Они не были заинтересованы в сохранении государства и суверенитета, мысля либеральными и постиндустриальными категориями планетарного рынка и «открытого общества».
Западные державы и транснациональные корпорации рассматривали российских олигархов как инструмент интеграции России (в качестве поставщика ресурсов)  в глобальную сеть и рассчитывали через них и их возможности установить «внешнее управление». Демократические институты и процедуры, в значительной степени контролировавшиеся олигархами,  были призваны служить им инструментом в этом процессе.
Наличие ядерного оружия и огромной армии было в таких обстоятельствах чем-то излишним. И разоружение России стояло как первоочередная задача политической программы олигархов (М.Ходорковский).
«Вся нефть народу». Приход президента Путина положил конец всевластию олигархии. Путин жестко пресек разрушительные тенденции в вооруженных силах, взяв не на словах, а на деле, курс на поддержание армии и укрепление ее боеспособности. Таким образом, он показал всем, что намерен использовать ядерное оружие, как высший и наиболее убедительный гарант суверенитета России в качестве важнейшего аргумента в международной политике.
Вместе с тем, опираясь на поддержку силовых структур, Путин начал процесс возвращения энергоресурсов из частных рук олигархов под контроль государства. При этом он использовал две модели. Если олигархи упорствовали в своем стремлении по прежнему проводить собственную политику, не считаясь с государственными интересами, к ним применялись жесткие меры – вплоть до преследований за уголовные преступления (Березовский, Гусинский, Ходорковский и дело ЮКОСа). Если олигархи соглашались признать новый курс власти на укрепление государственного суверенитета, то они обязывались координировать свою экономическую деятельность с национальными интересами, брать на себя серьезные социальные обязательства или постепенно передавать контроль над своими структурами государству на выгодных (для них) условиях.
Путин не делал большого различия между формами собственности над энергоресурсами; контроль мог оставаться как в частных руках, так и переходить к государственным компаниям. Важнее было соединить систему управления экспортом сырья с той инстанцией, которая ответственна за сохранение и укрепление суверенитета, и соответственно,  распоряжается вооруженными силами.
Контроль над национальным сырьем, неуклонно растущим в цене, и контроль над ядерным оружием должен быть в одних руках – такой прагматической формулы придерживался Путин, и ему удалось реализовать этот подход на практике.

1.Какое направление экономической деятельности было самым распространенным на всем протяжении русской истории? Как это повлияло на культуру?
2.Чем отличались свободные крестьяне от холопов? Как происходило закрепощение крестьян в разные исторические периоды?
3.Было ли образование вотчинных владений у княжеского боярства признаком установления в России феодальной системы? Обоснуйте свой ответ.
4.В какой период началась индустриализация российской экономики? Когда она достигла кульминации?
5.Опишите значение энергоресурсов для экономики современной России.

 

 

Выбор экономического пути. Особенности российской экономики делают проблему выбора пути ее дальнейшего развития чрезвычайно важным и сложным делом. Чтобы она развивалась естественным образом и отвечала историческим потребностям народа, необходимо осознать то, что было сущностным элементом ее исторического становления. Эта задача осложняется тем, что прямое копирование западно-европейского общества в качестве эталона не даст никаких результатов – мы уже двигались по этому пути неоднократно, и это нас ни к чему не приводило.

Особенности современного экономического развития стран, окружающих Россию. Сегодня в экономике самых разных стран мира – и развитых, и развивающихся, и совсем отсталых – происходят бурные процессы, смысл которых в каждом конкретном случае различается. И хотя либеральная теория в целом возобладала над социализмом и даже отчасти над социал-демократией и кейнсианством, в разных частях света экономический либерализм трактуется по-разному – в зависимости от исторических и культурных особенностей каждого конкретного общества.

Экономика США: постиндустриальное общество. Американская экономика, где влияние либерализма сильнее всего, перешла в целом к постиндустриальному состоянию, и структура американской хозяйственной системы приближается к критериям информационного общества. Принципы постмодерна применяются здесь к финансовой, социальной, производственной и даже военной сфере, где активно развивается концепция «сетевых войн».

Экономика Евросоюза: от индустриального к постиндустриальному обществу. Европейская экономика находится в переходном состоянии от развитого индустриального общества к постиндустриальному обществу. Это также либеральная модель, но со значительным числом социал-демократических элементов (особенно во Франции и скандинавских странах). При этом финансовый и спекулятивный биржевый сектор развит существенно меньше, нежели в постмодернистской экономике США, и промышленность занимает больший процент в определении совокупного валового продукта Евросоюза. С этим связана и устойчивость европейской валюты, евро, привязанной к объему реального производства больше, чем американская валюта, основывающаяся на финансовой экономике в сочетании с геополитическими функциями, которые США выполняют в мировом масштабе.

Японская экономика: проблемы роста. Совершенно другая картина в странах тихоокеанского региона. Япония представляет собой гигантскую экономическую мощь высоко индустраилизированного общества, но попытки Японии в 1980-е годы перенести центр внимания на финансово-спекулятивный сектор (т.е. полномасштабно включиться в постиндустриальную экономику) привел к 90-ому году к серьезному кризису, длившемуся в течение всех 1990-х. Сегодня японская экономика переживает сложный период постепенного восстановления своих позиций, которым бросают вызов бурно развивающиеся в индустриальном ключе соседние страны – в первую очередь, Китай.

Экономика Китая: бурная модернизация. Китайская экономика сочетает в себе элементы либерализма, государственного капитализма и социализма. Она развивается бурными темпами, но в целом находится на стадии ускоренной модернизации. По целому ряду технологических параметров китайская экономика до сих пор уступает экономике России (в военно-промышленном секторе, в космических технологиях и т.д.) Компартия Китая поощряет развитие частных компаний в стране, но вместе с тем, жестко контролирует политическую власть, а в сельских районах, где экономическое развитие остается на прединдустриальном уровне, социалистические модели перераспределения действуют до сих пор. Крупная промышленность и монопольные сферы жестко контролируются государством даже в том случае, если форма собственности частная. Тоталитарный коммунистический режим сохранил достаточно рычагов влияния без прямой национализации и введения государственного управления. Вся современная китайская экономика сплочена принципом «национализма» («экономического национализма») и волей китайского народа как единого целого к возрождению и  процветанию.
Вместе с тем, Китаю в его соревновании с западными экономиками еще только предстоит пройти фазу качественного перехода к постиндустриальному состоянию, и здесь никакие показатели кривых роста не гарантируют успеха в преодолении этого барьера, где необходимо осуществить скачок.

 

Индустриализация стран «Третьего мира». Бурно развивают индустриальные сектора своих экономик Индия, Иран и Турция, а также страны тихоокеанского региона – Южная Корея, Малайзия, Индонезия и т.д., ставшие «сборочным цехом» планетарного масштаба, куда постепенно перемещается промышленное производства из стран Запада, переходящих к постиндустриальному состоянию.
По сходному пути идут некоторые южно-американские страны, в частности, Аргентина и Бразилия, активно наращивающие индустриальный потенциал.
Экономика арабских стран и особенно Саудовской Аравии, Йемена, Катара, Кувейта и Объединенных Арабских Эмиратов основывается на экспорте нефти.

 

«Полюса развития». Бурная модернизация экономик стран Третьего мира проходит по сценарию, описанному французским экономистом Франсуа Перру, согласно которому наибольшая эффективность достигается тогда, когда основное внимание уделяется «полюсам развития», где индустриализация и даже постиндустриализация проходят повышенными темпами при активной поддержке политической власти и где концентрируются все основные ресурсы, а остальные территории подтягиваются к новым стандартам с большим отставанием (как могут). Такое развитие приводит к появлению процветающих экономических центров на фоне архаической и мало эффективной прединдустриальной или раннеиндустриальной экономики основного населения.
Для осуществлении ускоренной модернизации по модели  «полюсов развития» необходима  политическая воля и жесткий контроль над социально-политической ситуаций, чтобы укротить социальные трения, связанные с неравномерностью процессов, протекающих в различных секторах экономики.

 

Необходимость для России выработки собственного пути экономического развития. Россия находится в окружении стран, каждая из которых пребывает в определенной точке своего экономического цикла развития, проистекающего из ее исторического опыта. Разные страны находятся на разных этапах, и нельзя определенно утверждать, что все развертывающиеся в них экономические процессы направлены к одной и той же цели. В такой картине ничего не очевидно и не гарантировано. Если США достигли постиндустриального статуса, нет гарантий, что они на этом уровне удержатся. Европейская экономика, приближающаяся к уровню постиндустриальности, может не пересечь критического барьера. А как справится с необходимостью качественного рывка к обществу постмодерна сегодня процветающий Китай, вообще никто не может предсказать.
В такой ситуации у России нет единого образца, следовать которому она должна была бы однозначно. В экономике России заложены рыночные механизмы и либеральное законодательство, скопированное с западных моделей в 1990-е. Но наличие рыночной системы, которая практически никем в современном обществе всерьез не ставится под сомнение, еще не означает ответа относитльно той стратегии, которой должна следовать страна на новом историческом этапе своего развития. Рынок – это не ответ на все вопросы, и не панацея. Сегодня это данность. Как для российской экономики, так и для экономики коммунистического Китая. Но общие нормы либерального хозяйственного устройства, в целом характерного практически для всех стран мира за незначительным исключением (Северная Корея, Куба), практически ничего не говорят о сути экономической политики, о характере и векторе модернизации, о ее темпах и ее методиках. Все это в каждой стране решается по-разному. И России не остается ничего иного, как найти в этой ситуации свой собственный путь.

 

Народная экономика: земледелие как идеал. На протяжении всей своей истории русский народ и большинство этносов, связавших свою судьбу с историей России как государства, жили в условиях прединдустриальной аграрной экономики. Сельский труд, удел хлебороба, постоянная связь с землей, общение с ней, заложили основу хозяйственной этики русских, сформировали народный характер, культуру, психологию. Крестьянство неизменно оставалось основным ядром народа в более, чем тысячелетней истории. Свободная община земледельцев существовала задолго до Киевской государственности и призвания Рюрика. И баланс преобладания крестьянства над всеми остальными классами сохранился до начала принудительной тоталитарной индустриализации в условиях жесткой идеологической диктатуры. Если бы русский народ не принуждали под пыткой и с помощью организованного массового геноцида 30-х годов ХХ века, он бы оставался крестьянским народом вплоть до сегодняшнего времени, а города, населенные пролетариатом и интеллигенцией, были бы многократно меньше по размерам,  численности и своему значению.
Большевики сместили естественный путь развития русского хозяйства, осуществив то, чего никому не удавалось ранее. Это дало свои позитивные результаты: индустриальный рывок позволил выиграть в тяжелых боях Вторую мировую войну и потом в течении 40 лет вести почти на равных технологическую конкуренцию с капиталистическими странами индустриально развитого Запада («холодная война»). Вопрос о том, адекватна ли была такая цена - уничтожение народного ядра в лице крестьянства – за сохранение независимости, остается открытым.
Но нельзя не заметить катастрофических результатов такой индустриальной политики для  народа в целом. То, что произошло вместе с уничтожением основ крестьянского быта и крестьянского хозяйства, описанных в замечательной повести советского писателя В.Распутина «Прощание с Матерой», было настоящим «концом русской истории».
Возрождение экономики России в ее связи с народом, восстановление «народной экономики» должно начинаться с возрождения села. И хотя с точки зрения экономических показателей, совокупный объем сельскохозяйственного производства представляет собой в условиях высоко индустриальной или постиндустриальной экономики относительно небольшой процент,  с точки зрения народного хозяйства в целом, возврат людей к земле есть важнейшая стратегическая цель. Если народ сложился и тысячелетиями жил в условиях аграрного производства, и если при этом он – в отличие от западно-европейских народов -  не выходил из этого цикла по собственной воле и не развивал иных экономических форм, но напротив всячески им сопротивлялся, то этот фактор следует признать за суверенное выражение народной воли.
Сельский труд – это духовная экономика, народная философия хозяйства. Оторванный от земли и общения с ней русский человек теряет точку опоры, утрачивает идентичность, перестает воспринимать окружающий мир как упорядоченную структуру.
Только расселение городов по бескрайним российским территориям и возврат народа к земледельческой практике в формах свободного общинного хозяйства способны создать здоровую основу для возрождения экономической базы народа.

 

Крестьянство XXI века и постмодерн. Крестьянский быт XXI века может включать в себя элементы индустриальной и постиндустриальной технологических культур.
В сельском строительстве будут задействованы новейшие технологии, материалы и методики. Сельхозтехника и автотранспорт должны соответствовать последним стандартам. Избы новых крестьян могут больше походить на современные коттеджи, снабженные Интернетом, цифровым телевидением и сотовой связью.
Товарное обеспечение (при развитии транспорта и тороговых сетей) может приблизиться к городскому уровню.
Развитие он-лайновых технологий позволит применить к сельской молодежи методики дистанционного обучения – среднего и высшего; включать ее представителей в кадровый резерв самых разных отраслей (через систему «аут-сорсинга»).
Возврат к семейным ценностям и многодетным семьям позволит без риска депопуляции сел делегировать часть подрастающего поколения для работы в городских условиях или на государственную службу.
Но центром бытия и хозяйственной практики народа должно снова стать сельская жизнь, община, мир. А формами управления – сход или сельское вече, выбирающее старост, волостелей, писцов и ходатаев. Таким образом, с опорой на народную историю и традицию может быть реализован довольно современный федералистский принцип «субсидиарности» (обширно используемый в Евросоюзе) и местного  самоуправления.

 

Индустриальный сектор: императив обороноспособности. В условиях индустриального и постиндустриального окружения экономика новой России не может быть чисто аграрной. Это сделает ее неконкурентоспособной и не позволит создать достаточную материально-техническую базу для  обеспечения безопасности и суверенитета.
Именно этими – оборонными – соображениями и руководствовались все правительства, проводившие в русской истории модернизацию экономики. Индустриальная политика в истории России всегда была исключительным делом государства, тогда как собственно народ предпочитал вести хозяйство, следуя традициям предков, и считал эту верность традициям не просто инерцией, а этической и духовной ценностью.
Задачи обороны и обеспечения безопасности, за которые несло ответственность государство, подчас входили в противоречие с волей народа, выбирающего верность традициям. Из этого противоречия и рождались фазы экономической модернизации и индустриализации российской экономики, что объясняет их трудности, парадоксы, а также главенствующую роль в них государства (в отличие от европейских стран, где инициатором экономических  преобразований и модернизации  был народ, а государство лишь в той или иной степени поддержитвало или сдерживало эти стремления).
Само государство было создано русскими для обеспечения безопасности и порядка своего мирного сельского труда. Такое положение дел принципиально не менялось в течение всей русской истории, и вполне логично, если та же линия будет продолжена впредь.

 

Оборонная промышленность: авангард индустриализации. Государство ответственно за индустриализацию и индустриальное развитие российской экономики. И рыночная специфика современной российской экономики не должна служить в этом преградой: рынок может быть инструментом для достижения этой цели, а может оставаться в стороне.
Смысл индустриализации в условиях современной России носит в первую очередь оборонный характер. Для обеспечения актуальных насущных потребностей населения достаточно экспорта природных ресурсов, и экономики многих стран, обладающих достаточными запасами этих ресурсов, как правило, не занимаются индустриализацией. Особенно это характерно для современной постиндустриальной экономики, где фактор промышленности имеет все меньшее значение в связи с информатизацией и автоматизацией производства, а цены на природные ресурсы неуклонно растут. Но для развития оборонной мощи государства индустриализация необходима и неизбежна.
Из такого анализа возникает необходимость приоритетного и целевого развития военно-промышленного комплекса как самостоятельной сферы экономики. Эта сфера приобретает автономное значение и самодостаточную миссию.
Оборонный комплекс при современных технологиях включает в себя целые отрасли промышленности, связан с широким циклом научно-технических разработок, развитием фундаментальной науки. Чтобы создавать системы современных высокотехнологических вооружений, необходима соответствующая промышленная и научная инфраструктура с рабочими местами, системой специального образования, академическими центрами обучения и исследований.
России нужна такая промышленность, которая будет удовлетворять ее военно-стратегические и оборонные потребности. Хотя в условиях наступающего постиндустриального общества сам по себе промышленный сегмент (вторичный сектор) не является достаточным элементом для обеспечения конкурентоспособности, военная промышленность играет решающее значение в сохранении суверенитета. Именно наличие высокотехнологичной, современной и боеспособной армии обеспечивает стране и народу суверенитет, а следовательно, является необходимым и главным условием «суверенной демократии».
Российская промышленность должна развиваться как военная промышленность, а отдельные составляющие элементы могут быть использованы в гражданских целях – автомобилестроение, транспорт, кораблестроение, связь, жилищное строительство, товарное производство, текстиль, развитие сельхозтехники и т.д.
 

Угроза потерять суверенитет в ходе интеграции в глобальную постиндустриальную систему. Внедрение элементов постмодерна в российскую экономику - это самый сложный момент, так как неспособность перейти к постиндустриальному уровню экономического развития привела советский социализм к краху. Система высоко индустриальной советской экономики не выдержала паритетной формальной конкуренции с постиндустриальной экономикой США.
СССР при Горбачеве попытался причаститься к постмодернизации через развитие контактов со странами Запада и политику «гласности» и «перестройки», но это привело только к гибели страны и окончательной растрате достижений социалистической эпохи.
Постиндустриальные элементы в экономике России появились в 1990-е годы. В своей основе они представляли собой порталы транснациональных корпораций, рассматривающих российские структуры как объекты поглощения и ассимиляции в глобальной экономической сети. Переход к высокотехнологичному циклу осуществлялся по мере передачи контроля над российскими  финансовыми системами, промышленными предприятиями или финансовым институтами от российских частных владельцев к транснациональным корпорациям с центром вне России. Включение отдельных  сегментов российской экономики проходило за счет установления над ними внешнего управления. Что никоим образом не могло по-настоящему приблизить российскую экономику к постиндустриальному уровню.
Если задача индустриализации является задачей военно-промышленного комплекса, то задача постиндустриализации относится к компетенции высшего политического руководства страны. Это самый сложный и самый ответственный момент всей экономической политики будущего, и от эффективного решения именно этой задачи напрямую зависит судьба российской экономики и России.

 

Постмодернизация без глобализации. Специфика исторического развития российской экономики не позволяет даже мечтать о равномерном переходе всего российского общества к постиндустриальной формации. Это невозможно на практике, и ненужно в теории, так как приведет неминуемо к полной утрате народом сувернитета, идентичности,  самобытности и культуры. Следовательно, постиндустриальный сегмент должен развиваться в особых точках, «полюсах постиндустриального развития», соединенных с основным массивом (аграрной и военно-промышленной) экономики особыми непрямыми связями. В прямой контакт с глобальными сетевыми пространствами «новой экономики» должны вступать кадры, прошедшие специальную профессиональную и психологическую подготовку, отличную от обычной (открытой для всех). Для этого специальная отобранная и подготовленная элита должна обладать повышенной культурной идентичностью, которую  ей не грозит утратить в столкновении с особыми и подчас крайне опасными реалиями постиндустриальной среды. По схожим критериям отбирают и готовят людей для работы в спецслужбах и, в частности, в разведке.
Для российской истории на предшествующих этапах был вполне справедлив лозунг «модернизации без вестернизации» (С.Хантингтон), т.е. освоение промышленных технологий Запада для защиты народа от того же самого Запада. Теперь в условиях информационного общества задача формулируется несколько иначе: «постмодернизация без глобализации».
В сфере финансовых институтов, высоких технологий, сетевых структур, транснациональных корпораций – как уже существующих, так и вновь создающихся на территории России – должны действовать особо отобранные люди, и вся эта деятельность должна проходить под прямым контролем высшей государственной власти, так как данная область напрямую сопряжена с высоким риском утраты государством и экономикой суверенитета.
Экономическая глобализация и распространение «новой экономики» заведомо ведут к десуверенизации государств и национальных экономик, и если этот процесс идет спонтанно, то страна в какой-то момент оказывается без суверенного государства и без суверенной экономики, а ее экономика становится лишь частью транснациональной сети, центр управления которой находится вне ее пределов и вне ее контроля. Но и категорический отказ от взаимодействия с сетью глобальной экономики ведет к безнадежному отставанию и утрате конкурентоспособности, а значит, снова к десуверенизации. Эта проблема не имеет однозначного решения, и баланс между участием в глобальной постиндустриальной экономической сети и сохранением контроля над национальной экономикой и является главным критерием адекватности политической власти и проведения государственной политики в будущем.

 

Суверенная экономика. «Суверенная демократия» должна основываться на суверенной экономике. Это экономика предполагает  частичное и избирательное участие в глобальных процессах, проходящее под строгим надзором той инстанции, которая ответственна за суверенитет – т.е. высшей государственной власти.
Точечный переход к постиндустриальной экономике является не экономической и даже не государственной (как вопросы индустриализации и развития оборонно-промышленного комплекса), но политической задачей.

 

Автаркия больших пространств и теория интеграции. К современной экономике России вполне применимы идеи Фридриха Листа об «экономике больших пространств». В XXI веке для России крайне актуальна ситуация, в которой пребывали немецкие государства конца XIX века, когда Фридрих Лист и формулировал свою теорию. Решалась одна и та же задача: открыть свою экономику для внешнего рынка (условие модернизации), но сохранить контроль над ее динамикой ее гармоничного развитием («экономический суверенитет»). Лист в свое время предложил для этого объединить страны со сходной экономикой и культурой (в его случае Австро-Венгрию, Германию и Пруссию) в «таможенный союз». Внутри союза никаких экономических барьеров не было, а по его периферии таможенное законодательство было устроено таким образом, чтобы свободно пропускать в обе стороны только те товары и ресурсы, чья нерегламентированная циркуляция по логике  рынка не подрывала бы развития отраслей, выделенных правительством в качестве приоритетных.
На базе идей Листа («таможенный союз»), Кейнса («экономические острова», т.е. хозяйства, защищенные системой протекционистских мер со стороны государства от внешнего давления) и ряда других мыслителей (в том числе  русских, таких как А.В.Чаянов (1888-1937)) после Второй мировой войны в рамках экономики была разработана теория интеграции, согласно которой любое интеграционное объединение двух и более государств в ходе своего развития, если, конечно, оно идет естественным путем («снизу»), а не навязывается кем-то волюнтаристским образом («сверху»), должно пройти следующие этапы:
•    создание зоны свободной торговли, в рамках которой происходит постепенное упразднение таможенных пошлин и либерализация торговли, однако таможенная политика в отношении третьих стран по-прежнему проводится каждой из интегрирующихся сторон самостоятельно;
•    создание таможенного союза, что предполагает окончательную отмену всех внутрисоюзных таможенных пошлин, переход к форме коллективного протекционизма, введение единой таможенной внешней политики;
•    создание единого рынка, предусматривающего свободное перемещение не только товаров и услуг, но также трудовых (людских) ресурсов и финансовых капиталов, а также стирание наряду с тарифными и нетарифных барьеров, частичную унификацию правовых норм и технических стандартов;
•    создание экономического союза, что в дополнение ко всем вышеперечисленным элементам включает в себя дальнейшую унификацию нормативно-правовой базы, регламентирующей хозяйственные отношения, выработку общей экономической (а не только таможенной) политики в отношении третьих стран, создание наднациональных координирующих и планирующих органов;
•    создание валютного союза, т.е. введение единой валюты для всех стран-участниц интеграционной группировки и решение сопутствующих этому проблем (количество эмиссионных центров, контроль над ними, квоты на выпуск валюты и т.д.).
Высшей формой, апогеем экономической интеграции является создание полноценого политического союза,  начинающего функционировать как единое государство, в котором важнейшие функции вместе с частью национального суверенитета в стратегических областях добровольно передаются наднациональным инстанциям. Все известные на сегодняшний день интеграционные образования - Ассоциация государств Южно-Восточной Азии (АСЕАН), Экономическое сотрудничество стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АПЕК), Южноамериканский общий рынок (МЕРКОСУР), Северо-американское соглашение о свободной торговле  (НАФТА) и др. – находятся на различных стадиях интеграционного объединения, но еще никому из них не удалось продвинуться в этом процессе столь же далеко, как Европейскому Союзу (ЕС). Начав свою историю с создания в 1951 году Европейского Объединения Угля и Стали (ЕОУС), ЕС более чем за 50 лет успешно миновал практически все стадии интеграционного процесса и вплотную приблизился к перспективе принятия единого Конституционного Акта.

 

Евразийский союз. Применение теории интеграции и «большого пространства» к условиям современной России строго отвечает потребностям нашего экономического развития. Странами со сходным уровнем экономического развития, общей историей и культурой, и даже с большим процентом великорусского этноса являются в нашем случае страны СНГ, и особенно те из них, которые входят в Евразийское Экономическое Сообщество (ЕврАзЭС), трансформировавшееся из «Евразийского таможенного союза». Создание совместно с ними единого экономического пространства (ЕЭП) дает российской экономике искомый объем. Внутри этого пространства следует отменить все барьеры для циркуляции товаров и услуг, а на его периферии – по границам СНГ – выстроить таможенную политику по принципам протекционизма, общего для всех экономик, входящих в «большое пространство». В перспективе мы получаем экономическую систему, вполне конкурентоспособную (как минимум по наличию природных ресурсов и маршрутам их доставки) с основными зарубежными партнерами и обретаем перспективу для последующей политической и геополитической реинтеграции постсоветского пространства.

 

Баланс экономических укладов в странах СНГ. Разные страны СНГ имеют разный баланс соотношения прединдустриального, индустриального и постиндустриального секторов, но во всех имеются элементы всех этих трех укладов. Прединдустриальное хозяйство (аграрное и животноводческое) в каждом случае является основой культурной преемственности и этнической идентичности, и этот сектор следует предоставить естественному развитию, без введения каких-то общих норм. Главное защитить этот сегмент хозяйства от конкуренции со стороны внешних производителей аналогичной продукции – не столько по собственно экономическим причинам, сколько ради сохранения и укрепления культурного кода. Даже в такой либеральной стране как США фермерские хозяйства защищены протекционистским законодательством – для той же культурной, в первую очередь, цели. А европейские фермеры жестко отстаивают аналогичные позиции перед лицом глобализации.
Промышленное развитие  в рамках «большого пространства» должно сопрягаться с интересами объединенных вооруженных сил (в настоящее время это «Организация Договора о Коллективной Безопасности», куда входят Россия, Беларусь, Казахстан, Таджикистан, Армения, Киргизия и Узбекистан), а также отвечать интересам отдельных стран, членов ЕврАзЭС или будущего «Евразийского Союза».
В сфере постиндустриального развития можно прогнозировать создание евразийских транснациональных корпораций и сетей, центр управления которыми будет находиться в руках экономических инстанций  «Евразийского Союза», а область влияния – выходить за его пределы, активно взаимодействуя с другими экономическими игроками глобальной экономики.

 

Экономическая интеграция должна начинаться с энергетической интеграции. Для воплощения этой интеграционной экономической стратегии в жизнь следует стартовать с имеющейся и самой бесспорной реальности – с системы энергоресурсов, которые составляют основной экономический козырь не только России, но и таких стран как Казахстан и Азербайджан. В вопросе энергетических коммуникаций с Евросоюзом огромное стратегическое значение имеет пространство Беларуси. Консолидировав управление энергодобычей, установив единые тарифы и квоты на транспортировку ресурсов в пределах всей территории «таможенного союза» и определив оптимальные маршруты экспорта, не подконтрольные странам, внешним по отношению к «Евразийскому Союзу», Россия вместе с партнерами по ЕврАзЭС и СНГ получает колоссальный экономический потенциал для развития основных направлений развития экономической системы.
Можно прогнозировать создание единой транспортной системы, введение общей «евразийской» валюты, унификации экономического и фискального законодательства, правовых нормативов предпринимательской деятельности.
Создание стратегически и экономически единого Евразийского Союза точно отвечает всем трем задачам развития российской экономики и экономики стран СНГ в условиях XXI века –
•    укреплению хозяйственной идентичности народа,
•    проведению модернизации (индустриализации) без вестернизации
•    осуществлению постмодернизации без глобализации.



1.Можно ли гармонично сочетать различные сектора экономики на современном этапе ее развития?
2.Продолжать ли осуществление модернизации и индустриализации экономики в будущей России? Выскажите ваше личное мнение.
3.Можно ли и нужно ли строить в современной России постиндустриальную экономику? Если да, то как, на ваш взгляд, это делать?
4.Что такое экономическая глобализация? Является ли она полезной или вредной для российской экономики?
5.Что такое проект евразийской экономической интеграции?