Сергей Кургинян: "Экономика – это для рабов"

Особое  значение экономики в нашей жизни  определяется тем, что все остальное  в этой жизни подавлено. Этим остальным я, например, называю культуру. Культура – это не мелочевка, не картины, висящие в музее. Это, по большому счету, то, чем жив человек. Это его мифы, его идеалы, его смыслы, его сокровенное, его экзистенциальное представление о том, что есть его бытие, и вообще – он сам. Низведение культуры до развлечения имело всегда сокрушительные последствия. Помните пресловутое: «Хлеба и зрелищ!»? Начавшись лозунгом «Хлеба и зрелищ!», Рим очень быстро кончился, исторически очень быстро. Тогда на это понадобились столетия, сейчас на это могут понадобиться десятилетия – потому что процессы идут быстрее.

Жизнь во многом сведена к этому «Хлеба и зрелищ!» – стоит посмотреть телевидение и ты увидишь, что  развлечения, причем весьма специфические, занимают гигантское место, а все требуют, чтобы их еще увеличили. Это означает, что места для человека, как такового, не существует. Когда человек, как таковой, рушится, возникает вот этот живот, пузо, чрево. Когда-нибудь видели, наверное, например, инсультных больных, которые очень много едят и что-нибудь еще. У них кончилась духовная жизнь, человек кончен. У него там все заблокировано. И отсюда возникает переедание, особое внимание к этому, особая чувствительность, упоение пищей, упоение самим процессом пережевывания. Потому что эмоций надо столько же, закон сохранения остается, – а их нет.

В этом смысле мне всегда вспоминался анекдот, как один человек, потерявший бумажник, хлопает себя по всем карманам, кроме одного. Его спрашивают: «А в этом-то что не ищешь?» – «Боюсь» – «Что такое?» – «А вдруг и там нет!». Так вот, сегодняшний человек боится прикоснуться к карману культуры, в большом смысле слова, к карману самого себя, своей человеческой самости.

Поразительный процесс! Поразительный потому, что  он был подхвачен интеллигенцией. То, что я называл «карнавализацией бытия». Рабле, да? Нужно иметь мир Рабле, чтобы в нем экономика заняла такое место. Интеллигенция-то все время говорила: «Не хлебом единым жив человек!», «Эй вы, люди, знаете ли вы, что нас ждет? А я знаю! Я только что оттуда» (я Д. Гранина цитирую). И вдруг потом ранние Стругацкие, которые говорили вообще, что весь смысл в каких-то высоких страстях, а потом было сказано, что дешевая колбаса делается из человечины, и весь смысл в этом рынке.

Конечно, стоит вспомнить Великого инквизитора: «А видишь сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и побежит за тобой человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее – что ты отымешь руки свои, и прекратятся хлеба твои. Но ты не захотел лишить человека свободы, отверг предложение. Ибо какая же свобода, – решил ты, – если послушание куплено хлебом? Ты заявил, что человек живет не хлебом единым. А знаешь ли, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха – есть голодные. Накорми и потом требуй с них добродетели! И никакая наука не даст нам хлеба, пока они будут оставаться свободными. И кончится все это тем, что они придут к нам и скажут нам: «Лучше поработите, но накормите!». Поймут, наконец, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого – вместе немыслимы».

Это я  цитирую Великого инквизитора Достоевского, свободно, по памяти. И, между прочим, у довольно близкого к нему Великого инквизитора у Шиллера было сказано: «Чему я оставлю Испанию?», то он отвечал: «Тленью, но не свободе». Смысл этого экономоцентризма заключается в том, что раздувается чрево, а сжимается все остальное. А затем возникает идея, что «никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными. И кончится тем, что они придут к нам и скажут: «Лучше поработите, но накормите!».

Некоторые даже называют это проектом "Великий  инквизитор," вот эту экономизацию жизни. Экономика удовлетворяет  определенные потребности. Говорят – марксизм. Совсем недавно вспомнил, что у Энгельса (Энгельса, который гораздо слабее Маркса!) есть разговор о трех видах производства – производстве вещей, производстве людей и производстве идей. Так вот, нужно быть полными невеждами для того, чтобы свести марксизм к производству вещей. А вот то, что осуществлено, конечно, и есть вещецентризм. И, конечно, ясно, что человек, страшно боящийся смерти и уже не имеющий никаких ответов на эти вопросы, пытается загородиться этими вещами. Он отгораживается от бездны, создает для себя постоянно миры из вещей и только вещей – потому что нечем больше загородиться.

В этом смысле, плохо, когда нет хлеба, когда  люди голодны, когда не умеют производить  вещей, когда отсутствие этих вещей  начинает задевать человеческие потребности. Человек должен иметь возможность удовлетворять свои материальные потребности – но он не может сводиться к ним. Значит, всякое раздувание экономики за некоторые ее пределы означает, что, что-то вытесняется вообще из жизни. И мы видим, примерно, – что.

Общество  потребления – что это означает, по сути? Всякое движение, прогресс, развитие требуют идеальной мотивации. Всякая идеальная мотивация, будучи задействована в итоге прогресса, обнажает историческую несправедливость, а также несостоятельность правящего класса. Меняются классы в процессе – это значит, осуществляется история. Исторический дух, апеллировавший когда-то к феодалам, переходит к кому-то другому – к буржуа. И так далее. Передается эстафета этого духа.

Если  правящий класс хочет убить историю и сделать так, чтобы всего этого не было – а он, безусловно, возжелал этого в середине 50-х годов ХХ века, – то, что он должен сделать? Он должен убить эту идеальную мотивацию, он должен убить все мобилизующее, он должен сделать Богом Великое равновесие, покой, он должен уничтожить в человеке свойственное ему мятежное беспокойство. Он все это должен убрать!

Казалось, что это слишком амбициозный  проект. Но я знаю, как реализовывался этот проект мыслителями и политиками, начиная с 50-х годов, как он обсуждался. Это не тайна за семью печатями. Часть этих обсуждений была почти открытой, часть – вообще открытой. Даже то, что было закрыто, было закрыто не слишком. Создан новый человек – «хомо чрево». Это другой человек.

Хозяева – это люди с другой мотивацией. Может быть, очень жестокой. На стенах у каждого хозяина написано: «Миром правит невещественное!». Даже для того, чтобы создать банду и начать грабить, уже нужно иметь что-то, кроме денег. Банда должна быть консолидирована. На чем? Итальянская сицилийская мафия ведь не только на крови держится, но и на мечтах о Риме, о римских легионерах – даже если вспомнить фильм «Крестный отец». Какие-нибудь более продвинутые мафии – так рядом с ними находятся ордена – либо исламские, либо христианские, буддистские, китайские «Триады». Это очень сложное явление!

Всегда  в основе лежит смысл. Это отражается классическим индийским построением: брахманы, кшатрии, вайшьи, шудры, если я правильно помню. Высшая каста – это каста смыслов, потому что смыслы создают социальные коммуникации, а уж социальные коммуникации, создав банду, позволяют банде наезжать на другие банды и грабить. Тогда возникают деньги. Кроме того, деньги же надо не только награбить – их надо удержать, на протяжении поколений. Почему бы их не потратить тут же? На это же тоже нужно иметь какую-то отсрочку, вознаграждение, какую-то продвинутую. Значит, каждый субъект, в ядре своем, построен на некой идеальной мотивации. И если он разрушает идеальную мотивацию, то он разрушает идеальную мотивацию конкурирующих субъектов – не у себя! Он никогда не позволит тронуть свою идеальную мотивацию.

И это  очень легко проверить. Нам предлагают: «Давайте подискутируем по каким-нибудь вопросам. Подискутируем по вопросу: кто прав – Гитлер или вы? Ну, мы же интеллигентные люди! Давайте подискутируем по этому вопросу и по этому вопросу». А вы только попробуйте так подискутировать по вопросу о Джордже Вашингтоне или еще какому-нибудь – вас остановят. Сначала вас остановят корректно, потом остановят жестко, а потом с вами перестанут разговаривать. И правильно сделают! Потому что это их ценности, это их недискутируемый сакралитет.

Значит, все хранят свои ценности. Если даже они их каким-то образом обновляют, проблематизируют, то крайне бережно. В Америке не дискредитирован до конца ни один президент. Кеннеди, если говорить о нем правду, супер распущенный сексуальный тип, близкий к безумию. Но – он святой! Ну, обсуждались детали поведения Рузвельта и Элеоноры, но они же остались святыми!

А что  не осквернено, не оплевано в истории  моего Отечества? Что, что оставили? Ну, оставили бы хоть что-то! Вот, я считал, Гагарина бы оставили – ну, мужик даже если и был членом партии, но не членом же ЦК. В космос слетал, простой, лицо хорошее. Нет, нужно фильмик какой-нибудь снять и в этом фильме каким-то образом надавить, сковырять. Полистайте фотоальбомы, документальные альбомы времен Великой Отечественной войны! И чтобы назвать этих жертвенных мальчишек – «сволочью», кем надо быть? Ну, конечно, после этого теряется полностью вся смысловая компонента. И все занимает чрево.

Еще в  конце 80-х я заезжал во всякие армейские контингенты. Обсуждаешь какие-нибудь вопросы: квартиры, детские садики и так далее. Все это очень важно, очень нужно. Но солдат существует для того, чтобы умирать. Тот, кто надел на себя эти погоны – он надел на себя рыцарскую мантию! И потом это все выяснилось – на офицерских собраниях и где угодно, где должен был решаться вопрос о Державе. А решались совершенно другие вопросы!

Экономоцентризм – это общество «ням-ням». Человек «ням-ням» – это конец истории. Из этого человека, как из пластилина, можно лепить все, что угодно. В этом смысле, он является сырьем для любого самого беспощадного господства. Потому что в нем нет идеи свободы. Ничего нет – жратва, миска.

Достаточно  вообще посмотреть на экономоцентризм наших демократов – любителей свободы, чтобы понять, что никакая свобода их не интересовала. Здесь же все время разговор один – зачем нам нужна свобода? Зачем? Чтобы было процветание, для просперити. Ё-моё, ну посмотри – вон китайцы идут к просперити без свободы, вон те и эти. Так тебе что нужно – просперити или свобода? Как «или – или»? – «Свобода – есть средство!» – «Ну, ты что, родной, очумел? Как же средство-то?».

Никакого  пиетета перед Евтушенко не испытываю, но фраза мне нравится: «Для чего Христа распяли?» – «Чтобы лишний праздник был!». Для чего нужна свобода? – Чтобы нажраться досыта. А если можно без свободы нажраться досыта? То и не нужна, да?

Значит, вот это раздутие этой экономической составляющей, конечно, нужно для того, чтобы создать несвободного человека, и в этом смысле, не человека вообще, а скота. Это реализация классического разделения человечества на физиков, т.е. тех, кому нужна жратва, как большинство, психиков – людей, живущих чувствами, и пневматиков – людей, живущих духом. А это уже ход к тому, к чему и стремится нынешняя элита – к созданию необратимо многоэтажного человечества. Его нет, но оно может быть. И экономоцентризм возникает, дабы оно возникло. Экономика – это для рабов.

Сергей  Кургинян