Социология современного антифашизма

Достаточно очевидно, что антифа – это вовсе не идеологическое движение. Если ее и можно назвать движением, то только в прямом смысле слова – в антифе постоянно происходит какое-то движение. Идеологией же антифу назвать нельзя просто потому, что идеология, построенная исключительно на отрицании какой-то другой идеологии, пускай она и имеет признаки идеологии, идеологией быть не может. Суть и значение антифы содержится исключительно в словообразующей приставке «анти». Заявление, что у антифы нет настоящих целей, может показаться нелогичным, но в реальности так оно и есть.

Фашисты, с которыми антифа ставит себе долгом сражаться не жизнь, а на смерть, в отличие от нее, возникшей сравнительно недавно, не только существовали давно, но всегда так или иначе стремились к власти. Антифа же к власти не рвется. На словах антифашисты скромно довольствуются «нелегкой, но почетной ролью», взятой на себя: мы просто будем бороться с фашизмом, а уж остальное – вы сами.

На самом деле антифа не такая уж и скромница, она – не более, не менее – потихоньку-полегоньку претендует быть эдаким «серым кардиналом» современной политической и социальной жизни страны: официальных полномочий никаких нет, а попробуй-ка ослушайся ее «моральных наставлений», попробуй-ка осуди. Называя вещи своими именами: попробуй-ка выступи против ее всеобщего цензурирования. Надо сказать, что для этого у нее имеется вся колода условий и возможностей с козырем, именуемым «общественным мнением».

Антифа не может претендовать на действенную власть по той достаточно очевидной причине, что ей просто нечего сказать и тем более сделать, оказавшись у власти. Даже маргиналы-скины, главные «официальные» враги антифа, хоть и являются неформальным полуанархистским движением, да и на власть официально не претендуют, находятся в качественно иной ситуации, нежели такая же с виду неформальная и полуанархистская антифа. У них есть четкое видение будущего общества, у них есть политическая, государственная, социальная и даже экономическая цели. Поэтому по факту скины все же стремятся к власти. Они хотят переделать мир на свой лад.

Антифе в плане социальной будущности приходится еще сложнее, чем «простому» левачеству: по внешней форме вроде бы принадлежащая к радикальному крылу современного молодежного левого движения, она на самом деле не следует собственно левой идеологии, а у своих казалось бы соратников-леваков берет только многолетнюю (если вести отсчет от Германии 20-х годов XX века) неприязнь к ультраправым, доводя ее до критического максимума и выплескивая наружу. Антифа – это, если можно так выразиться, леваки без левизны.

С другой стороны, вражда антифа с «противоположными» неформальным молодежными экстремистскими группировками – это, в принципе, все та же подростковая война двор на двор, квартал на квартал, которая в России разгорелась в конце 60-х – начале 70-х XX века и не утихала больше 20 лет – пик этого вида «молодежной активности» приходился на конец 80-х, когда молодежные банды расползлись по всей стране.

Единственно, в противоположность тому «неспокойному времени», сегодняшние урбанизированные звереныши разделяют людей не по месту (среде) обитания, а по убеждениям, т. е., вообще говоря, по принадлежности к идее. Это обстоятельство накладывает на новый тип войны беспощадный и тоталитарный характер: если в уличных войнах мир между группировками теоретически все-таки был возможен соблюдением установленных границ и правил поведения, то в политических войнах мир невозможен даже в принципе. Территории и их границы, как и все в постмодерне, становятся виртуальным. Нередко именно в компьютерном контексте, т. к. большая часть баталий современных политиков и квазиполитиков происходит в интернете.

С этой точки зрения сегодняшние сводки о драках между представителями радикальных организаций – это все те же репортажи о подростковых войнах конца 80-х. Просто в условиях моды на молодежную политику, разразившуюся за последние годы, подростковая война приняла соответствующую форму. Мода пройдет – вместе с ней уйдут и политические разборки, вместе с ней уйдет и антифа. Иначе и быть не может: мерой вещей сегодня постепенно становится уже не человеческая личность и даже не бездушный индивидуум либерализма, но то, что определяется как «постиндивидуум» – т. е. не сам человек, но лишь его социальная страховка, голос на выборах, дисконтная карта и проч.

Антифа – явление урбанистического характера, причем понятие урбанизация следует соотносить не просто с понятием город, но с мегалополисом. Отсюда и все «осложнения». В провинции просто не до разборок столь «интеллектуального» характера, там вполне достаточно по-звериному инстинктивно поделить территорию проживания. Современный город с своими многочисленными атрибутами технического прогресса придает подростковой агрессии политический уклон и даже псевдоинтеллектуальный характер. Там, где бурлит жизнь, подросткам, чтобы «добиться чего-то в жизни», нужно проявить себя уже как-то по особенному. Номер с «дворовым хулиганом» уже не пройдет. Отсюда и политизация агрессии.

Взять в качестве косвенного подтверждения этой теории хотя бы то обстоятельство, что в населенных пунктах, удаленных от центра политической жизни страны, т. е., попросту говоря, в провинции, где фашисты существуют лишь как группа людей, не равнодушная к эстетике Третьего Рейха, - там антифы и не существует. Зарождению антифы способствует не то или иное проявление нацистской / фашистской идеологии, но вообще наличие какой-то политической жизни. В городах описанного типа если и имеют места какие-то антифашистские акции, то исключительно как пьяные выходки людей, ставящих перед собой цель привлечь к себе внимание. Там, где общество толерантно в том смысле, что никому нет дела до того, какие ценности проповедует другой, если этот другой при этом не причиняет тебе вреда, антифы не может быть в принципе.

Но если антифа существует только в политическом водовороте, то, стало быть, можно говорить о существовании силы, которой антифа выгодна, и которая, если рассматривать этот вопрос с практической точки зрения, оказывает антифе финансовую поддержку. Поистине, жалко юных антифашистов с их искренней уверенностью, что они сражаются за благое дело. Вот уж действительно, где равенство возможностей превращается в равенство созерцания возможностей. Антифашистские активисты не действуют, а получают иллюзию, что действуют.

Уж кто-кто, а антифа из всех неформальных молодежных политических движений точно работает «на дядю». Ибо нет ничего удобнее, чем прикрываться подростками, самоотверженно «борющимися со злом». И время, когда вся политическая борьба между политическими партиями различных идеологий фактически свелась к тому, чтобы первым обозвать своего оппонента «фашистом», вне зависимости от его убеждений («фашистами» в сегодняшних условиях «становятся» даже либералы), оказалось как нельзя более подходящим для возникновения антифы.

Вся «идеология» антифы может быть выражена двумя словами: свастика – это плохо. Под «свастику» антифа загребает всех молодежных радикалов без разбора – скинов, нацистов, националистов, расистов, фашистов, язычников и т. д. Иногда даже буддистов и толкиенистов. Неважно, кто как называется, важно, что они «не против свастики». В угоду либеральной политкорректности свастика стала исключительно нацистской, т. е. «плохой». А это, в свою очередь, является косвенным следствием гуманистической идеологии, господствующей на Западе: человек стоит в центре мироздания, и ради его «удобства» необходимо пренебречь «каким-то» древним сакральным символом.

Основным объектом агрессии антифы являются, как мы уже говорили, скины праворадикального толка. Но если скины – западное явление, к русской национальной идее имеющее отношение лишь постольку поскольку, то противостоящая им антифа – явление еще более западное. Но дело даже не в этом. Среди идейных скинов существует тенденция постепенно отходить от скиновских принципов и занимать более серьезную (с «официальной» точки зрения) позицию в национальной борьбе. Большинство скинов, для которых их образ жизни – не просто «зов улицы», но действительно служение идее, на определенном этапе своей деятельности уходят в язычество, некоторые (таких меньше) – в православие. Многие переходят и в официальные политические организации. Впрочем, большинство все-таки благополучно скатывается в обывательское болото. Как бы там ни было, получается, что скины – это некий переходный этап.

У антифы же нет даже намека на причастность к какой-то религии или хоть какому-то проявлению духовности. Да ему просто неоткуда и взяться. Еще труднее представить, куда после антифы подаются ее деятели. Трудно даже предположить, по отношению к чему антифа является «переходным этапом». Закономерно, что антифа как «идеология», несмотря на свою левацкую основу, сформировалась не в социалистических или претендующих быть такими странах, но в странах, в которых царствовал либеральный капитализм.

Антифа – такое же порождение либерализма / постлиберализма, как и все прочие «ценности западного мира». Со своими гуманистическими идеалами антифа несет обществу тот же либерализм, против которого она якобы борется под другими слоганами и лозунгами (антиглобалистскими, экологическими и т. д.).

Но с фашистами антифа сражается, как это ни парадоксально, теми методами, которые с антифашистских позиций определенно являются «фашистскими», а именно: нетерпимость к инакомыслящим, разделение людей по убеждениям, принуждение следовать своей (квази)идеологии, неразборчивость в методах и т. д. О том, что посредством нарочитого, выставленного напоказ гуманизма устанавливается всеобъемлющее насилие и тоталитарный характер войны, говорил еще Карл Шмитт в «Понятии политики»: «Если некто начинает выступать от имени всего человечества, от лица абстрактной гуманности, это означает на практике, что этот некто высказывает таким образом чудовищную претензию на то, что он лишает всех своих возможных оппонентов человеческого качества вообще, объявляет их вне человечества и вне закона, и потенциально предполагает войну, доведенную до самых страшных и бесчеловечных пределов».

Антифа в этом смысле – всего лишь одно из орудий насильственной универсализации, которую проводит либерализм. Это видно уже хотя бы из того, что антифа, если серьезно воспринимать ее деятельность, борется не с причиной социального дискомфорта, но с его следствием. И, надо отметить, в лице антифы либерализм нашел оружие если не всеобъемлющее, то по крайней мере безотказное. Ибо какой «приличный» человек сегодня посмеет сказать что-нибудь против антифы? При этом достаточно очевидно, что антифа – это не этическое явление, и к морали, которую антифашисты, казалось бы, отстаивают кровью, не имеет никакого отношения. Нормального человека (без кавычек) просто коробит от того пафоса, с которым антифа возносит на свои знамена «героический подвиг наших дедов».

Вступление в антифу сродни приобретению пакета индульгенций – антифа может совершать какие угодно провокации для достижения своих целей, с точки зрения общественного мнения правда в любом случае будет на ее стороне, ибо антифашист всегда прав. Если ты сделал хотя бы замечание антифе, ты уже автоматически становишься фашистом. Такова догма современного гуманистического общества. А эти догмы антифа принимает весьма охотно – даже в ущерб своей «идейности».

В частности, левачество как идеологическая составляющая вырождается в феномене антифы полностью, когда антифа начинает борьбу (или присоединяется к ней) за права сексуальных меньшинств. Или животных. Отныне участники движения антифа становятся даже не леваками, но бесполыми и «тотально толерантными» активистами – в том уничижительном смысле, который вкладывал в этот термин Теодор Качинский – человек, нашедший в себе мужество в одиночку бросить вызов тоталитарному либерализму. Данный культ «толерантности» и всякого рода «терпимости» оказался возможен потому, что при диктате либерализма «гражданское общество» полностью заместило собой государство, само будучи при этом тем, что называется, «плавильным котлом».

Левачество как таковое антифе уже совершенно не нужно. В конце концов, писать на стенках «Смерть фашизму!» гораздо безопаснее, чем «Смерть буржуям!» Против «Смерти фашизму» ни один участник социума не посмеет пикнуть. Против «Смерти буржуям» – другое дело. Потому что нынче все хотят быть богатыми – или хотя бы создавать такую видимость о себе. Пролетарием быть стыдно. Рабочий – это, считай, неполноценный человек. Буржуй – вожделенная цель любого «нормального» человека, у которого есть телевизор, и который послушно поедает все, чем его кормят с экрана.

Иначе и быть не может: либерализм обожествляет частную собственность, а постлиберализм превращает ее из того, чем человек владеет, уже в то, что владеет самим человеком. В итоге в современном обществе на критику богатых распространяется самое настоящее табу. Богатого оскорбишь – он тебя запросто засудит. И все государственные институты будут на его стороне. Тогда как маргиналов по социальному положению антифа может оскорблять сколько душе угодно – что они сделают? В лучшем (худшем) случае побьют. Но для уличного бойца это должно быть мелочами.

Иными словами, ко всем своим грехам антифа – это еще и квазирадикализм. Это не что иное, как приспособленчество определенной категории людей, которые по тем или иным причинам жаждут быть радикалами, но при этом хотят не особенно страдать от этого. Антифа – это удобный и безопасный радикализм. Назвать трусами антифа нельзя, но удобно пристроившимися – пожалуй.

Антифа – это бунт в социальном бронежилете. Как и большинство активистских движений, она является всего лишь следствием урбанизации, перенаселения городов, пресыщения информацией, замены реальных ценностей удобными симулякрами и всех остальных признаков технического прогресса и либерального прессинга. Антифа не может «исправлять» и «лечить» общество, потому что если антифа есть, это означает, что уже никакого полноценного общества нет.

Дмитрий Попов, портал "Евразия"