Патриотизм плюс либерализм - Элиты в современной России

Я думаю, что самое главное, на чем стоит сосредоточиться, - это на определенном концептуальном исчерпании той формулы, которая была для нас, по крайней мере, для меня, крайне привлекательна в начале путинского правления. Эта формула: «патриотизм плюс либерализм», абсолютно то же самое, что описал Сергей Ервандович в терминах «западничество и державность». Сентенция Путина сменила формулу «антипатриотизм и либерализм», и смена антипатриотизма на патриотизм вызвало у нас, как у патриотов, очень большую симпатию. Мы поверили в это. И, действительно, определенные действия, предпринятые Путиным, стали убеждать нас, что мы не ошиблись. До сих пор, когда доходит дело до критической ситуации, Путин реагирует патриотически, даже находясь за пределами Российской Федерации. Нехотя, может быть, под угрозой провокационных действий. Но я, честно говоря, могу сказать, что не разочаровался в этой ставке на изменение властной формулы.

Путинские элиты жестко с обоих концов загонялись в патриотизм и либерализм. Тех, кто не хотел одного из этих элементов, довольно сильно били по рукам, по ногам, кого-то просто увещевали, кому-то урезали возможность выхода в эфир. А мы ожидали «продолжения банкета», того, когда отменят вторую гнусную сторону ельцинского периода, когда распростятся с западничеством либерализма и будет просто патриотизм. Патриотизм и все. Лично я ожидал это перед предшествующими выборами. Раньше, действительно, посадили Ходорковского, убрали Волошина, Касьянова сняли. Казалось бы, вот сейчас… Но в новой модели был запущен патриотизм плюс либерализм, которые получили название «суверенная демократия». Однако я хотел перетолковать «суверенную демократию» несколько в ином ключе, как «консервативную революцию». «Демократию» истолковать через Артура Мюллера ван дер Брука как «соучастие народа в собственной судьбе». То есть, получается, что в данном контексте «суверенная демократия» - это «патриотизм плюс патриотизм», потому что демос – русский.

Последний шанс для подобной интерпретации заключался в третьем сроке, идею которого мы пытались озвучить на телевидении с Сергеем Ервандовичем и многими другими патриотами. Нам казалось, что третий срок и будет автоматически влечь за собой «патриотизм плюс патриотизм». Увы, на самом деле опять оказалось не так. Я думал, что либерализм у Путина – это как бы ширма для поддержания отношений с Западом, что он реальный патриот. Но нет, он реально держится за эту формулу и, видимо, он искренен в этом отношении. Он не остался на третий срок. Он поставил молодого президента. Он назначил Чубайса главой нанотехнологий. Он действительно реально начинает спасать мировую экономику, в том числе и американскую, за счет части нашего Стабфонда. То есть налицо некая настоящая фундаментальная преданность либерализму и западничеству. И вот сейчас я ввел термин «национал-глобализм». Мне кажется это то, с чем мы сейчас имеем дело, и что прекрасно вписывается в картину элитных установок, описанных Сергеем Ервандовичем, под которыми я просто подписываюсь.

Да, я на самом деле категорически согласен с тем, что ситуация обломится в одном из направлений: как только мы попытаемся придать глобализму или западничеству по настоящему необратимые изменения, мы вынуждены будем ликвидировать, демонтировать державу. Но как только мы по-настоящему заявим о суверенитете, то будем вынуждены демонтировать не демократию (подчеркиваю!), но участие в глобалистских процессах поддержания либеральных прозападных элит.

Соответственно, как мне представляется, это противоречие, которое обозначил Сергей Ервандович, нарастает с каждым днем. Чем ближе мы подходим к проблематизации несопоставимости национал-либерализма, с тем большим упорством наша элита в лице правящего класса (я не беру в расчет Ремчукова), в лице тех людей, которые по настоящему принимают решения, тем с большей яростью они отбрасывают формалитизацию данной темы. То есть, как мы знаем по психоанализу, когда в разговоре психоаналитика с пациентом дело доходит до патогенного ядра. Пациент начинает нападать на психоаналитика, говоря: «А вы-то сами кто? Вы вообще врач или нет? А что в детстве у вас самого было?» Он начинает впадать в такое оживленное состояние, но любой психоаналитик понимает, что дело вот-вот уже близко к развязке.

На самом деле там есть разные способы подхода к патогенному ядру. Но, вот, на мой взгляд, национал-глобализм – это патогенное ядро нашей власти. Оно было обещанием спасения, излечения восемь лет назад. Оно пыталось делать знаки, что вот-вот излечится в патриотическую сторону, но мы видим, что все же дело серьезное. Поэтому я думаю, что национал-глобализм – это диагноз элиты в самом прямом смысле. Это болезненная вещь. И когда мы попытаемся сказать: давайте назовем вещи своими именами, эти несопоставимые, это монстры, это плод вашей больной фантазии, давайте, разберем, почему вы боитесь этого человека в темноте? Почему вы, например, не можете прикасаться к красному?

С.Е. Кургинян: Я поддерживаю каждое ваше слово. Но хочу сделать маленькую ремарку. Все, что вы говорите,  правильно и очень интересно, никоим образом не оппонируя, а развивая. В патогенном ядре преступление. Они (я имею в виду людей, которые реально принимают решения) понимают, что в тот момент, когда они скажут, что западничество и государственность невозможны вместе, то должны будут сказать, что они убили Советский Союз, сказать на краю гроба, что они – преступники. Но они не могут этого сделать. Во-первых, боятся. И здесь очень важно сказать им, что никакой кары или общественного поругания за это не будет. Никто не собирается с ними сводить счеты. Потому что в противном случае страх политический и страх моральный будут совпадать. Но даже когда мы убираем политический страх, и говорим: «Дорогой мой, ты будешь также пить вино, тебя будут также уважать твои сослуживцы по ведомству, и ты будешь почетно похоронен, когда наступит момент, и все будет замечательно, и никто ничего не будет вспоминать», даже после этого у человека остается второе: но я-то себе должен сказать, что я преступник. Я-то считал, что Кургинян - дурак. Я-то считал, что эти все люди, все эти крючковы и прочие, это просто дебилы.

А.Г. Дугин: Благодарю вас. На мой взгляд, сейчас мы подошли к патогенному ядру. Так, в отношении нынешнего экономического кризиса, если мы поместим в его контекст вопрос патогенного ядра, то сможем не только предсказать, но и понять, как оно будет реагировать сейчас. Потому что проблема обострится очень скоро, фактически на днях.

С.Е. Кургинян: Конечно.

А.Г. Дугин: Стоит только прийти времени октябрьской, а потом ноябрьской зарплаты. Особенно в регионах, и мы увидим, как все это будет выведено из состояния благостного путинского «золотого века» в ситуацию фундаментальных столкновений. Я согласен с вами, Сергей Ервандович, что необходимо поднять вопрос о взаимоисключающести понятий, заключающихся в формуле путинского компромисса. Он нам обеспечил восемь спокойных лет, хотя реально ничего в лучшую сторону, как мы видим, не изменил, потому что Стабфонд практически уже «гикнулся». Но может вслед за Стабфондом «гикнуться» и держава.

И еще одно маленькое замечание по поводу того, входить ли в Европу, с точки зрения модернизации. На самом деле Европа сейчас переходит из состояния модерна в состояние постмодерна. Мы находимся в состоянии неудавшейся, обломившейся, не доведенной до конца и где-то свернувшей советской модернизации. Поэтому идея приближения к Европе, которая находится вообще в другой технологической, социальной, психологической фазе своего развития, – вообще никак никого и никуда не спасет. Даже если какой-то кусочек туда (в Европу) от нас отвалится, он не будет переварен, не будет интегрирован. Поэтому путь в Европу как путь присоединения к некой системе, которая нас вытащит, нам точно заказан. Вообще нам ничего не светит на этом направлении, потому что мы не в том состоянии, чтобы двигаться. Причем еще не известно, куда постмодернизация саму Европу приведет, не является ли постмодерн вообще  концом модернизации, а не ее продолжением и не ее, наоборот, распадом?

С.Е. Кургинян: Извините, я добавляю слово, которое хотел бы, чтобы его ввели в оборот, потому что оно важное. Нет понятия «глобализация». В элитном круге никто не говорит «глобализация». Это слово для «лохов». Есть другой термин: «глокализация», который возникает, как только люди начинают говорить серьезно.  Соединение глобального и локального. Постмодерн предполагает не глобализацию, а глокализацию. В этом смысле в Европе идет война между Отечеством генерала де Голля и Европой регионов Жискара Дестена. Побеждает Европа регионов. Это и будет глокализация. Мы хотим глокализировать Россию? Пожалуйста! Но тогда вопрос возникает в том, что государственная целостность прекращается, потому что последнее наше убежище – национальная государственность, национальное государство – а это модерн.

А.Г. Дугин: Благодарю вас. У меня все.