Политическая история русских на Северном Кавказе

Северный Кавказ на протяжении всей истории в качестве своеобразного моста связывал переднюю Азию с причерноморскими степями и всей Юго-Восточной Европой. С раннеметаллической эпохи кавкасионы Северного Кавказа устанавливают культурно-экономические и военно-политические связи с народами восточных древнейших цивилизаций, а со II тыс. до н.э. с племенами Европейского Юго-Востока.

В XI в. полилог народов и культур Северного Кавказа включаются славяне. К этому времени  устанавливаются взаимоотношения части племен Северного Кавказа с восточнославянскими племенами и Русью. В арабо-персидских источниках X – XII в.  содержатся сведения о русах – наемниках (гулемах), состоявших на службе у различных кавказских правителей, а также о походах русов на Кавказ, участии их в местных междоусобицах. В свою очередь в формирующейся аристократии Киевской Руси определенное участие принимали аланы, адыги и тюрки. Важную роль во всех сферах взаимоотношений Руси с народами Северного Кавказа сыграло Тмутараканское княжество, расположенное на Таманском полуострове, Восточном Крыме и, возможно, на нижнем Прикубанье (XI в.). Население княжества было полиэтничным: русы, касоги, хазары, греки, армяне [1].

Татаро-монгольское нашествие привело к разрушению связей и культурного взаимовлияния славян и народов Северного Кавказа и Предкавказья. Приток русского населения из разных районов Московского царства на Терек усиливается в XVI в. Смешиваясь с местными насельниками, переселенцы составляли ядро общин гребенских и терских казаков, участие в формировании которых принимали различные этнические, религиозные и социальные слои, в том числе из местных народов. В свою очередь ряд вайнахских, аварских и др. фамилий ведут свою родословную от русских.

На Северном Кавказе начинается строительство русских городов, которые становятся центрами обмена хозяйственными и культурными навыками. Русские колонисты, среди которых со второй половины XVII в. становится много старообрядцев, активно продолжают мигрировать на Терек.

Княжеско-боярская элита Московского царства инкорпорирует в свой состав горские и тюркские элементы (например, князья Черкасские, занимавшие выдающееся место в Боярской Думе) [2]. Однако, относительно небольшое число горцев в русской элите неизбежно вело к их ассимиляции. В контактной зоне взаимообогащение традиционной русской и северокавказских культур происходило в хозяйственно-бытовой сфере, продуктом антропологического и культурного синтеза становится терско-гребенское казачество [3], которое начинает играть посредническо-передаточную роль в цивилизационно-культурном диалоге России и Северного Кавказа.
В XVIII в. после Каспийского похода Петра I (1722) и особенно со второй половины XVIII в. Российская империя переходит от политики углубления союзно-вассальных отношений к политике присоединения Кавказа и установления здесь российской администрации. Российская империя столкнулась с регионом, который характеризовался уникальной этнической пестротой [4].

В XVIII в. Россия поддерживает и организует переселение на Северный Кавказ христианских народов – русских, украинцев, грузин, а также ногайцев, калмыков, туркмен и др.

В результате миграционных процессов сложилось чересполосное проживание народов и смешанные поселения на территории Азербайджана и Дагестана. Армяне и грузины также создают на Северном Кавказе компактные поселения, а на южные склоны Кавказа продолжают переселяться северокавказские народы (осетины, адыги, карачаевцы, чеченцы и др.). В то же время в XVIII в. активизировались набеги северо-кавказских феодалов на Закавказье (лекианоба), что поддерживало интенсивную работорговлю в регионе.

Происходят изменения в положении казачества. Донское и терско-гребенское казачество теряют свой «вольный статус» и, начиная с указов Петра I, постепенно превращаются в военно-служилое сословие. Терско-гребенское казачество на протяжении предыдущих столетий развивало свои отношения с северокавказскими народами на союзной основе и взаимопомощи, куначестве. Сложились мирные традиции разрешения споров, что делало военные конфликты и столкновения кратковременными, не носившими истребительного характера. С 20-х гг. XVIII в. начинается правительственная колонизация Северного Кавказа. В связи с этим на Северный Кавказ переселяют казаков с Дона и Волги и проводят ряд административных преобразований. В 30-е гг. была создана новая казачья структура – Терское Кизлярское войско, основу которого составили представители северокавказских народов.

Во второй половины XVIII в. Россия пытается форсировать присоединение Северного Кавказа, активно используя при этом казачество. Начинается создание кавказских линий, которые заселялись терско-гребенскими казаками, а также переселенцами с Дона, Волги, Днепра. В 1787 г. из переселенных запорожцев было создано Черноморское казачье войско, которой вместе с казаками правой части Кавказской линии составили кубанское казачество (1860). Переход к преимущественно военным методам присоединения Северного Кавказа к России обострил отношения местных народов с казаками, что вылилось в обоюдные набеги и нападения.

Обострение отношений Российской империи с большей частью народов Северного Кавказа в конце XVIII – первой пол. XIX в. вылилось в Кавказскую войну (1818 – 1864) – трагический этап в истории обеих сторон. Военные действия стимулировали этническую мобилизацию на Северном Кавказе, идеологическую оболочку которой составил суфизм – мистико-аскетическое течение в исламе, призванный консолидировать народы Северного Кавказа на новой духовно-идеологической основе [5].

В свою очередь Российская империя в борьбе с освободительным движением народов Северного Кавказа, выступавшего под исламскими лозунгами, усиливает христианское миссионерство [6]. Большую роль в распространении христианства среди народов Северного Кавказа сыграло образование Осетинской духовной комиссии в Кизляре (1745), а также длительность русских миссионеров.

В первой половине XIX в., в разгар Кавказской войны усилилась правительственная и народная колонизация степного Предкавказья русскими и украинскими переселенцами, включая казачество. Несмотря на непривычный климат,  моровые болезни, военные действия и трудности переселения, их численность стабильно росла. Из Предкавказья колонисты продвигались вглубь Кавказа вслед за перемещением в ходе военных действий кавказских укрепленных линий, заселяли земли оттесняемых горских и кочевых народов. Они составляли значительную часть полиэтничных, основанных российскими властями, укреплений и крепостей: Баталпашинское (Черкесск), Нальчик, Грозный, Новороссийск, Петровское (Махачкала), Майкоп, Ейск и др. При поддержке российского правительства возникают колонии европейцев: немцев, шотландцев, чехов и др.

Даже в условиях военных действий культурное взаимодействие между народами Кавказа и русским народом не прерывалось. Русский канал влияния на культуру народов Северного Кавказа постепенно вытесняет роль восточного – иранского, арабского, турецкого. В свою очередь русская культура обогащалась сюжетами, образами, символами и смыслами, связанными с Кавказом. В русской культуре и общественной мысли Кавказ становится символом и приютом свободолюбия [7].

В конце XVIII – первой половине XIX вв. в контексте русской культуры появляются первые просветители народов Северного Кавказа – адыги Эфенди Магомет Шапсугов, Хан-Гирей, Шора Ногмов, Умар Берсей,  осетин Иван Ялгузидзе и др. Они внесли большой вклад в изучение  народов Северного Кавказа, знакомство с ними российской общественности, просвещение своих народов, поиск мирных путей включения Северного Кавказа в социокультурную систему Российской империи [8].

С Северным Кавказом связано творчество многих выдающихся деятелей русской литературы – А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.А. Бестужев-Марлинский, Л.Н. Толстой. Художники – Г.Г. Гагарин, Ф.А. Рубо, Е.А. Лансере, композиторы – М.И. Глинка, М.А. Балакирев и др. В их творчестве осуществлен синтез русской и горской культуры, заложены основы преодоления межплеменной и религиозной розни при сохранении многокультурности и самобытности народов России [9].

Тяжелый и противоречивый характер Кавказской войны, незнание и непонимание традиций народов Северного Кавказа царской администрацией, а местными народами – российской государственно-правовой системы, потребовали масштабного изучения естественных ресурсов и производительных сил Кавказа, истории, языков, культуры, быта, хозяйства, традиционных форм общественной жизни, права и других сторон жизни кавказских народов. Становление российского кавказоведения связано с именами Н.Я. Данилевского, С.М. Броневского, П.Г. Буткова, Х.Х. Стивена, Н.И. Пирогова, И.Н. Реброва, А.А. Неверовского и др. Академик А.М. Шегрен наряду с этнографическими исследованиями составил первую научную грамматику осетинского языка.

Поражение в Кавказской войне, губительные эпидемии первой половины XIX в. и мухаджирство привели к этнокультурной и демографической катастрофе адыгских и некоторых других народов, серьезным природно-ландшафтным изменениям и тяжелым экологическим последствиям на Кавказе. После окончания Кавказской войны и в связи с произошедшими изменениями Российская и Османская империя попытались организовать встречный «обмен» горцев-мусульман на жителей балканских славян-христиан. В конечном счете, Российская империя отказалась  от  масштабного переселения балканских славян (на Северный Кавказ их прибыло несколько тысяч).
При всей болезненности Кавказской войны и ее негативных последствий, среди которых особое место занимает мухаджирство – переселение значительной части горцев в Османскую империю, огромные потери с обеих сторон присоединение Северного Кавказа к России имели непреходящие историческое значение.

Освобождение рабов, крепостных крестьян, учет в юридической практике российской администрации на Кавказе жизненно важных для народов норм права при всех противоречиях, издержках и злоупотреблениях способствовали, с одной стороны сохранению и относительно  приемлемому для местных традиционных обществ воспроизводству этносов Северного Кавказа, вошедших в состав Российской империи, с другой стороны, создавали предпосылки для консолидации народов Северного Кавказа, их интеграции в экономическую и социокультурную систему России [10]. Власти Российской Империи нейтрально относились к этничности подданных, но тщательно регулировали религиозные отношения.

Во второй половине XIX – начале XX вв. происходит трансплантация в северокавказскую культуру российского просвещения и русской национальной культуры, затронувшей в предыдущий период лишь часть горской элиты, принявшей русскую ориентацию. Структура горской культуры усложняется: наряду с традиционалистским ядром, развиваются образование, наука, литература, искусство и другие области культуры, пришедшие из России [11], и ограничившие влияние восточного культурного канала на Северный Кавказ. Северокавказская традиционная культура достаточно быстро была включена в универсальную систему российской культуры и адаптировалась к ней. При поддержке государства и российской общественности происходит становление этнической горской интеллигенции. В социокультурную систему интегрируется также «российский ислам» [12]. Начинается процесс становления русско-кавказской культуры, охватившей элитные, часть средних слоев горского общества и русского населения края. Правда, основная масса горцев оставалась вне воздействия золотого века русской культуры, хотя тенденция достаточно органичного сближения была неоспоримой. Начинает складываться российская идентичность или феномен «российскости» (В.Б. Виноградов) – тенденция к историческому партнерству народов в составе России, выполняющей интегрирующую роль в социокультурных, политических и иных процессах внутри своей этносферы.

Русские ученые и преподаватели, просветители народов Северного Кавказа стремились к распространению грамотности на русском и родных языках. Крупнейший кавказовед-лингвист П.К. Услар пропагандирует замену аджамской системы письма, основанной на арабской графике, алфавитом на основе русской графики, создает чеченский букварь и грамматику. В эти годы разрабатываются алфавиты и грамматики для адыгского, балкарского, абадзехского, некоторых дагестанских языков.

Кавказоведение становится одним из наиболее интенсивных направлений развития российской науки [13]. Академик Н.Ф. Дубровин отмечал, «что ни один уголок нашего Отечества не имеет столь обширной  литературы по всем отраслям знаний, какую имеет Кавказ» [14]. На Кавказе работали выдающиеся естествоиспытатели Г.В. Абих, Н.Я. Динник,  А.И. Воейков, В.В. Докучаев, И.В. Мушкетов и др.

Основы кавказской археологии закладывают П.С. Уварова, А.С. Уваров. Историю и культуру народов Северного Кавказа исследуют В.В. Латышев, М.М. Ковалевский, Н.Ф. Дубровин, В.Ф. Миллер, А.П. Берже,  Ф.И. Леонтович, Г.Н. Прозрителев, Б.М. Городецкий, Ф.А. Щербина, И.В. Попко и др. Они оказали значительное влияние на формирование интеллигенции у всех народов Северного Кавказа, которые разворачивают изучение своих народов: лингвисты Айдемир Чиркеевский, Абдула Омаров, просветитель и историк Гасан-Эфенди Алкадари (Дагестан) Кеди Досов (Чечня), Чах Ахриев (Ингушетия), адыги Д.С. Кодзоков, А.-Г. Кешев, осетины А.Г. Ардасенов, К. Хетагуров, Г.М. Цаголов, И. Крымшамхалов и И. Хубиев (Карачай) и др.

Их исследования и общественно-политические произведения были как достоянием этнических культур, так и общероссийской.

В конце XIX в. горская интеллигенция осваивает новые художественные жанры и стили, пришедшие из русской культуры, закладываются основы национального театра, драматургии. Начинает складываться национальная литература народов Северного Кавказа, которая вырастала из народного творчества, сохраняла элементы арабской, турецкой, иранской культуры, но под определяющим влиянием традиций русской литературы и первоначально на русском языке. Это делало ее малодоступной для  народных масс  в конце  XIX – начале ХХ вв.

Революции 1917 г. и гражданская война едва не привели к гибели Российской государственности и потери Кавказа, были утрачены многие социокультурные достижения прошлых десятилетий.

В рамках советской государственности начался грандиозный социальный эксперимент, который на Северном Кавказе, как и по всей стране, обернулся как величайшими достижениями, так и грандиозными трагедиями: разгром традиционных конфессий, расказачивание, массовые репрессии.

В то же время была модернизирована экономика, проводилась целенаправленная работа по идеологизированной модернизации культуры народов Северного Кавказа. Это, прежде всего, работа по ликвидации неграмотности, формирование национальных кадров интеллигенции. Основная роль в этом процессе принадлежала русским, славянским специалистам.

Важную роль в подготовке национальной интеллигенции играли вузы Ростова-на-Дону, Ставрополя, Новочеркасска и Владикавказа.

В начале 20-х гг. на Северном Кавказе получает импульс развития наука. Создаются краеведческие общества, НИИ, музеи, которые вели активное изучение своих областей и народов, библиотеки.

Важную роль в становлении национальных научных кадров играли экспедиции ведущих научных центров России на Северный Кавказ, в работе которых участвовали местные специалисты.

К концу 30-х гг. этнокультурное развитие на Северном Кавказе привело к включению северокавказской культуры в единую систему советской культуры, интеграционным фактором в которой выступала уже не столько «российскость» как следствие диалога культур, сколько «советскость» – идеологическая общность, как следствие этнокультурной инженерии в ходе социалистической модернизации. Однако модернизация в разной степени отразилась на традиционной культуре русского (славянского) населения Северного Кавказа и горских народов, неравномерным было это влияние и у разных горских народов [15].

Постепенно выравнивался культурно-образовательный уровень населения Северного Кавказа, сближались ценностно-нормативные ориентации людей независимо от национальности. Особенно эффективно эта тенденция просматривалась в урбанизированной среде. Но если у русского (славянского) населения традиционная культура в ходе «культурной революции» «засыпала», заменялась советской, то традиционная социокультурная система горских народов, особенно в сельской местности, в условиях относительной изоляции сохранялась, постоянно воспроизводилась, хотя также подвергалась серьезной деформации.

В годы Великой Отечественной войны Значительный ущерб был нанесен социокультурному потенциалу всех республик Северного Кавказа. Тяжелейшие последствия для  развития культуры  народов Северного Кавказа имели репрессии и незаконные депортации некоторых народов (греки, немцы, чеченцы ингуши, карачаевцы, балкарцы).

Историческая память о несправедливых и незаконных репрессиях, накладываясь на сохраняемые воспоминания о Кавказской войне и ее последствиях, дали кумулятивный эффект в национальном самосознании и становятся идеологическим механизмом этнокультурной и этнополитической мобилизации как условия выживания этносоциумов. Радикальные этнонационалисты связывают ответственность за эти трагедии с русскими, хотя именно русские в численном отношении стали главной жертвой репрессий.

Ссылка репрессированных народов продолжалась до 1957 г., когда  9 января Указом Верховного Совета СССР восстанавливалась возможность вернуться на родину. В ряде случаев довоенные границы не были восстановлены, но все автономные республики и автономные области увеличили свои территории. Реабилитированные народы получили государственную поддержку в восстановлении как производственного, так и культурного потенциала.
Национально-культурная политика в СССР в послевоенные годы была направлена на формирование метанациональной общности советского народа. Государственная политика по отношению к народам строилась на единой идеологии, принципе унификации социально-политической структуры народов, но признавала этносы субъектами культуры.

Юг России превратился к 90-м гг. ХХ в. в высокоразвитый социокультурный регион. В каждой республике, крае и Ростовской области действовали классические университеты, а всего 46 вузов. Научный потенциал был представлен 8 научными учреждениями АН СССР, более 70 научно-исследовательскими институтами, где было занято более 40 тыс. научно-педагогических работников, среди которых было 1200 докторов и около 15 тыс. кандидатов наук. В регионе работало 10 членов АН СССР. Высокого уровня и всеобщего признания достигла художественная культура Северного Кавказа как органичная часть советской культуры: писатели и поэты            М.А. Шолохов, Р. Гамзатов, Д. Кугультинов, А. Кешоков, гениальный танцовщик М. Эсамбаев, дирижеры Ю. Темирканов и В. Гергиев и др.

Жестко регулируемый идеологизированный процесс развития советской интернациональной культуры оказывал унифицирующее влияние на традицион¬ную культуру. У русского (славянского) населения русская и советская культура стали почти синонимами.

В конце 80 – начале 90-х гг. ХХ века кризис социалистической идеологии, составлявшей мировоззренческую основу системной целостности метанациональной общности советского народа и его культуры, ведет к сегментации постсоветского культурного пространства, оно становится мозаичным, многосоставным, состоящим из типологически различных культурных систем.

Культурное пространство региона сегментируется на традиционного типа северо-кавказскую культуру (состоящую из многочисленных этнотрадиционных культур) и близкую к ней по ценностной системе исламскую, русскую национальную (включая казачью традиционную культуру), «советскую» и современную массовую западную культуру, находящихся в состоянии латентной и открытой конфликтности [16].

Системный баланс культур, сложившийся на Северном Кавказе, оказался разрушен, что привело к всеобщему кризису не только советской идентичности, но и  российской. Стремясь подтолкнуть Россию к модернизации, на основе западнизации (американизации или европеизации), смене социокультурного кода культурная политика федеральных властей, деятельность электронных СМИ была направлена на дискредитацию всего, что было связано с Российской империей и СССР.  Такая политика углубляла кризис русского национального самосознания, создавала образ русской культуры, как вторичной, якобы своего рода ретранслятора европейской, что в полиэтничном государстве не могло не иметь деструктивных последствий. Магнетизм, притягательность русской культуры, ее доминантная, интернациональная роль на Северном Кавказе стала утрачиваться, часть интеллигенции народов Северного Кавказа стала испытывать потребность дистанцироваться от «непрестижной», «суррогатной» и «тупиковой» российской социокультурной системы и ее «пагубного» влияния как условие этнического самосохранения.

Процессы глобализации, кризис российской идентичности привели к возобновлению многоканальности и прежде всего, каналов восточного культурного влияния и на этой основе актуализировали этническую, религиозную, северокавказскую и кавказскую самоидентификацию горских народов в цивилизационно-культурной оппозиции России.

Очевидна тенденция ослабления доминантной роли российской культуры на Северном Кавказе и борьбы за замещение ее западной массовой культурой и различными исламскими течениями. Северный Кавказ, особенно Северо-Восточный, постепенно приобретает в цивилизационно-культурном отношении все более сущностные восточные черты, восстанавливает восточную, исламизированную ментальность. Тем не менее, отношения  между двумя ведущими конфессиями: Православием и традиционным  Исламом сохраняют толерантный характер [17], основанный на отказе от политики  прозелитизма. Однако в условиях глубокого системного кризиса на Северном Кавказе получили распространение нетрадиционные политизированные течения в исламе, выступающие под флагом или воспринимаемые как ваххабизм [18]. В то же время ни традиционный ислам (суфизм) ни экстремистский ваххабизм не смогли успешно взять на себя роль доминантного интегрирующего фактора, их противостояние скорее способствовало дальнейший дезинтеграции северокавказской культуры и росту ксенофобии. Ориентируясь на ценностные системы религии «отцов и дедов», как один из признаков этнической идентичности, усиливается понимание этническими элитами, что «необходимо осознать себя как единое целое, объединенное духовно-цивилизационными задачами глобального масштаба, связанное тесными узами, как с Россией, так и с миром Ислама» [19].

Современные этнокультурные процессы на Северном Кавказе характеризуются неустойчивостью, противоречивостью взаимодействия традиционалистской, фундаменталистской и модернизационной альтернативами.
Оно может стать культурной легитимацией как ослабления, так и укрепления позиций России на своих южных рубежах в условиях вызовов глобализации и геополитических трансформаций на Кавказе.

Ведущим фактором укрепления единства России, интегрированности в ее составе Северного Кавказа является русский народ, славяне, которые на протяжении веков консолидировали один из самых полиэтничных регионов мира. В настоящее время в Южном федеральном округе проживает 23,1 млн. чел., из них 15,3 млн. (более 66 %) славяне (русские, украинцы, белорусы, поляки, болгары). Не менее важный фактор интеграции – Русская Православная Церковь, которая всегда формировала и отстаивала высшие национальные ценности, выработала конструктивные формы взаимоотношений на Северном Кавказе с другими традиционными конфессиями. Православные епархии поддерживают конструктивные взаимоотношения с духовными управлениями мусульман часто выступают с совместными заявлениями и акциями, направленными на противостояние экстремизму, терроризму, разжиганию межнациональных и межконфессиональных противоречий [20].

С опорой на эти факторы, есть все возможности восстановить, складывавшийся последние два века баланс культур на Северном Кавказе, восстановить системное единство северокавказской культуры и ее синтез с российской культурой.

Русская культурная традиция никогда не ставила своей задачей полную ассимиляцию народов России, они все сохраняют самобытность своих традиций и культур, нравственных стандартов. Но два века соразвития объективно сблизили народы Северного Кавказа друг с другом, сделали его составной и яркой частью цивилизационно-культурного пространства России. Именно русская культура, взаимодействуя с этнотрадиционными культурами, усиливает общность северокавказской культуры и народов региона. Как отмечают исследователи: «Прежде всего, в результате вхождения в состав Российского государства и участия в его культурном диалоге, в том числе с русским языком и культурой, Северный Кавказ обрел черты той общности, которые позволяют говорить о нем как об историко-культурном, а не только экономико-географическом регионе» [21].

Только сохранение целостности России, ее влияния и присутствия на Кавказе, способны сохранить многообразие народов и культур нашей страны, вот уже два века развивающихся в единстве и взаимовлиянии.
К сожалению в российской правящей элите, которая мнит себя «частью мирового господствующего класса, интересы МГК являются и ее интересами» [22], распространена радикальная этнофобия, в смысле игнорирования этничности как важнейшей характеристики любого общества, попыток выдавить национальное за пределы социальной жизни, из сферы государственного управления.

Подобные подходы опираются и на теоретические изыскания. Известно, что в социальной философии и этнологии сложились два основных подхода к определению нации: этнонации, т.е. нация как индустриальная стадия развития этноса и нация-государство или гражданская, политическая нация. Оба подхода отражают реальную специфику этногенеза соответственно в Центральной и Восточной Европе, с одной стороны, в Западной Европе и США, с другой стороны. Ни в рамках первого, ни в рамках второго подхода не удалось выработать универсальное определение нации, но после I Мировой войны происходило наиболее последовательно конструирование наций на основе первой парадигмы в СССР и СФРЮ  и на основе второй – стран Запада. Ни модель многонационального советского народа, ни модели «наций-государств» не смогли стать гарантами обеспечения прав и безопасности малочисленных народов, предотвратить конфликты на межэтнической почве.

Распад СССР, сепаратизм и межнациональные конфликты в Российской Федерации и постсоветском пространстве вызвали критику концепций «этнонаций», права наций на самоопределение и национально-территориального принципа построения российского федерализма. Ложной альтернативой им стала выдвигаться западная модель «нации-государства» в форме российской гражданской нации [23]. Конструктивисты, которых возглавляет директор Института антропологии и этнологии член-корр. РАН В.А. Тишков, активно пропагандируют, а прежде всего административно-политической элите, что этничность всего лишь представление, образ, конструкт политиков и идеологов, а не объективная реальность («этничность существует лишь в головах этнографов»). Поэтому с момента образования Российской Федерации русские оказались выдавлены из сферы национального [24], в отличие от малочисленных народов, которые имели хоть какие-то защитные механизмы в своих национально-территориальных образованиях, в большей степени сохранили традиционные системы самоорганизации, способные эффективно приспосабливаться к трансформациям социальной среды.

Российская гражданская (политическая) нация (или нация-государство), на первый взгляд теоретически привлекательна, т.к. в ней снимаются межэтнические противоречия, на практике же она будет провоцировать защитную реакцию этносов и нелегитимные, экстремистские формы борьбы сепаратистов, что подтверждается историческим опытом межнациональных отношений. Европейская интеграция, формируя общеевропейскую идентичность, фактически разрушает искусственную конструкцию «наций-государств», в то же время, не разрушая этническую идентичность, а наоборот актуализируя проблему европейских этнонаций.

Не нарушая российскую историческую традицию, целесообразно развести понятия «этнонаций» и гражданства. Перспективой представляется идея Е.С. Троицкого формулировать определение каждой этнонации, в котором конкретизировать нациеобразующие признаки, что сделано им применительно к русской нации: «Русская нация – это устойчивая, по крайней мере, частично организованная общность людей, исторически сложившаяся на базе Православной веры, вобравшей в себя прежние духовные ценности, на основе соборности, общности языка, великой культуры, государственности, экономической жизни, национального самосознания, психологии, Русской идеи, национальных интересов» [25] (хотя, на наш взгляд, оно нуждается в уточнении и конкретизации).

При этом политический суверенитет выводится из категории этнонации и закрепляется за российским гражданством. Религиозная идентичность выводится из определения гражданства, но остается важнейшим идентифицирующим признаком этнонации. Таким образом, создаются условия для преодоления политической и правовой субъектности этносов, не создавая угроз их безопасности, а также блокирования процесса политизации религий. Российскость или российское гражданство (россияне) станет согражданством коренных государствообразующих этнонаций России и других этнических групп, среди которых достойное место будет иметь как доминирующая русская нация.

При данном подходе неизбежно актуализируется проблема государствообразующего народа, которая представляется неразрешимой для радикальных идеологов как русского, так и других этнонационализмов. Такого требования (четко сформулированное А.Севастьяновым) признать и законодательно утвердить «историческую роль и фактическое значение русского народа не только как коренного и титульного (всю Росси назвали по нашему имени), но и как единственной государствообразующей нации России» [26]. В такой формулировке диалог с другими народами России практически становится невозможным. На наш взгляд, выход может быть найден с учетом принципов сложившихся в градостроительстве. Здесь градообразующими признаются этнические группы, превышающие 1% городского населения, а доминирующая этническая группа считается градоопределяющей (определяющей социальную, культурную, производственные сферы, коммуникации и т.д.). Поэтому, целесообразно законодательное закрепление государствообразующего статуса всех коренных наций России, а русской этнонации еще и как «государствоопределяющей» (при более чем 80% от численности населения Российской Федерации делают данный статус русских неоспоримым).  

На Северном Кавказе русские не только выполняют роль государствоопределяющего народа, но и являются гарантом воспроизводства российской идентичности всего региона и населяющих его народов [27]. Статистика же показывает, что последние десятилетия численность русского и славянского населения в национальных республиках неуклонно снижается как в абсолютных, так и относительных показателях [28]. Основные причины – превышение смертности над рождаемостью и вынужденная миграция в связи с демодернизацией Северного Кавказа, угрозами безопасности и психологическим дискомфортом, потерей прежнего высокого статуса, вытеснением русских из властных и других влиятельных, престижных и доходных сфер. Уход государства от решения национальных проблем славянских народов на Северном Кавказе (в экономической, социальной, культурной, политической сферах) подталкивает исход русского населения из национальных республик, консервирует кризисное состояние экономики, межнациональной напряженности, формирует вызов национальной безопасности и целостности России. Русские являются  одним из гарантов российской идентичности региона, межнациональной стабильности и экономического роста.

Равенство прав всех этнонаций на всей территории России должно быть юридически закреплено без каких-либо преференций на территории субъектов федерации. Реальное экстерриториальное бытие российских этнонаций при условии государственных гарантий их безопасности открывает пути к постепенной и естественной трансформации российской модели федерализма, отходу ее от национально-территориального принципа построения. Станет возможным эффективное использование современных технологий конструирования политической системы России вместо ситуативных административных реформ, обусловленных бюрократическим централизмом и экономической целесообразностью, но не учитывающих интересов человека и этнонаций. Кавказ без русских может означать одно: Россия без Кавказа.
 
Примечания

1.    Очерки истории Кубани с древнейших времен до 1920 г. Краснодар, 1996. С. 91 – 107.

2.    Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа в XVI – XVII вв. И их связи с Россией М., 1963; Мальбахов Б., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. Н., 1994; Мальбахов Б.К. Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем и Крымским ханством. Н., 1996; Ахмадов Я.З. Очерки политической истории народов Северного Кавказа в XVI – XVII вв. Грозный, 1988.

3.    Потто В.А. Два века терского казачества. Ставрополь, 1991; Заседателева Л.Б. Терские казаки (сер. XVI – нач. XX в.) М., 1974.; Козлов С.А. Кавказ в судьбах казачества (XVI – XVIII в.). СПб, 1996 и др.

4.    Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – нач. ХХ в. М., 1974.

5.    Яндаров А.Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. Алма-Ата. 1975, Акаев В.Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный, 1994 и др.

6.    Гедеон, митрополит Ставропольский и Бакинский. История христианства на Северном Кавказе до и после присоединения его к России. М. –  Пятигорск, 1992. С. 19; Кузнецов В.А. Христианство на Северном Кавказе до XV в. Владикавказ, 2002; Православие в исторических судьбах Юга России. Ростов н/Д., 2004.

7.    Жданов Ю.А. Солнечное сплетение Евразии. Ростов н/Д. 1999; Русские на Северном Кавказе: вызовы XXI в. Ростов н/Д. 2002. и др.

8.    Кумыков Т.Х. Культура и общественно-политическая мысль Кабарды первой половины XIX в. М., 1991; Патракова В.Ф. Общественно-политическая мысль народов Северного Кавказа в первой половине XIX века в исторической литературе // Вопросы истории и историографии Северного Кавказа (дореволюционный период). Н., 1989 и др.

9.    Юсуфов Р.Г. Дагестан в русской литературе. М., 1964; Русская литература и Кавказ. Ставрополь, 1974; Кусов Г.И. Малоизвестные страницы кавказского путешествия А.С. Пушкина. Орд., 1987; Виноградов В., Шейха А. Кавказ в передовой общественно-политической мысли России (вторая пол. XVIII – первая треть XIX). Армавир-Грозный, 1996 и др.

10.    Дзидзоев В.Д. Национальные отношения на Кавказе. Владикавказ, 1998.

11.    Гамзатов Г.Г. Формирование многонациональной литературной системы в дореволюционном Дагестане. Мах., 1978; Дзидзоев М. Общественно-политическая и государственно-правовая мысль в Северной Осетии (вторая половина XIX – нач. ХХ вв.). Орд., 1979; Тотоев М.С. Очерки истории культуры и общественной мысли в Северной Осетии в нач. ХХ в. (1903 – 1917). Орд., 1968; Абдуллаев М.А. Из истории философской и общественно-политической мысли Дагестана XIX в. М.,1968; Кумыков Т.Х. Культура, общественно-политическая мысль и просвещение Кабарды во второй пол. XIX – нач. ХХ вв. Нальчик, 1996 и др.

12.    Гаспринский И.-Б. Русское мусульманство // Тарих. Махачкала, 1994 – 1996.

13.    См.: Ю.А. Жданов. Введение // Современное кавказоведение Справочник персоналий. Ростов н/Д. 1999. С. 4 – 5.

14.    Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 1. Кн.1. СПб., 1871. С. 14.

15.     Ханаху Р.А. Традиционная культура Северного Кавказа: вызовы времени. Майкоп, 1997.

16.    Черноус В.В. Россия и народы Северного Кавказа: проблемы культурно-цивилизационного диалога // Научная мысль Кавказа. 1993. № 3; Славянские народы на Северном Кавказе: проблемные вопросы. Ростов н/Д 2003; Славянские народы на Северном  Кавказе: состояние и перспективы развития. Ростов н/Д., 2005 и др.

17.    Коков В.М. Ислам: гуманистические традиции // Научная мысль Кавказа. 2000. № 1. С. 40.

18.     Арухов З.С. Экстремизм в современном исламе. Мах., 1999; Добаев И.П. Исламский радикализм в международной политике (на примере регионов  Ближнего, Среднего Востока и Северного Кавказа). Ростов н/Д, 2000 и др.

19.     Мусульмане. 2000. № 1–2 (ч). С. 8.

20.    См. напр., совм. Обращение епископа Майкопского Пантелеимона и муфтия Республики Адыгея Нурбия Емижа // Ансимов Ю.Н., Алтунин В.Н. Антитеррористическая деятельность: опыт, организация, правовая основа. Майкоп, 2003. С. 3

21.    Пути мира на Северном Кавказа / Отв. ред. В. Тишков. М., 1999. С. 10.

22.    Соколов Ю. Война закончилась. Война продолжается // Наш современник. 2005. С. 187.

23.     Черноус В.В. Русская этнонация и российская гражданская нация: альтернатива или подмена понятий? // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса. В 5 т. Т. 5. М., 2005. С. 659.

24.    Бугай Н.Ф. Народы Северного Кавказа в системе национальных отношений России 1990-х гг. – нач. XXI в. // Россия и Кавказ: история и современность. Владикавказ, 2005. С. 71.

25.    Троицкий Е.С. Русская этнополитология. В 3 т. Т. 1. М., 2001. С. 67

26.    Севастьянов А. Время быть русским. Третья сила. Русский национализм на авансцене истории. М., 2004. С. 18.

27.    См. Славянские народы на Северном Кавказе: состояние и перспективы развития. Ростов н/Д., 2005

28.    См. Народы Юга России / Энциклопедия культуры народов Юга России. Т. 1. Ростов н/Д., 2005