Феномен безумия в работах Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко

В определенном смысле обостренное внимание М. Фуко и К.Г.Юнга к проблеме безумия не является исключительной чертой лишь только их мышления — это скорее общее  место всего современного западного «философствования о человеке», хотя и получившее особое распространение в рамках постструктуралистских теоретических представлений. Практически для всех постструктуралистов было важно понятие «Другого» в человеке, или его собственной по отношению к себе «инаковости» — того не раскрытого в себе «другого», «присутствие» которого в человеке, в его бессознательном, и делает человека нетождественным самому себе. Тайный, бессознательный характер  этого «другого» ставит его на грань или, чаще всего, за пределы «нормы» — психической, социальной, нравственной, и тем самым дает основания рассматривать его как «безумного», как «сумасшедшего».

 

Курсовая работа студентки Социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Радимы Гылыевой, 401 группа.

Введение

Проблемная ситуация

Мало для кого на сегодняшний день кажется противоречивым утверждение, что «мы живем в период сбоя привычных ментальных операций. Инерциальные  объяснительные  и классификационные схемы на глазах утрачивают релевантность, а если  и не утрачивают, то превращаются в непредсказуемые и неожиданные методологии, пронизанные новыми смыслами и содержанием»⁽¹⁾ .Современное общество находится  в уникальном состоянии фазового перехода – парадигмального сдвига.

В рамках синтагмы фазового перехода от общества Модерна к обществу Постмодерна особое звучание приобретает проблема определения границ человека.  М. Фуко в работе «Слова и вещи» отмечал очевидную вероятность того, что, в условиях смены диспозиций нашего современного мышления, «человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке». И уже сегодня мы являемся свидетелями развернувшегося в полной мере на просторах западной цивилизации антропологического кризиса. На месте, где мыслился когда-то человек, образовалась пустота, вакуум. Категориями смысла правит теперь толпа, образование неоднородное и неконтролируемое известными ранее механизмами.

В этих условиях, следуя основополагающей  топике структуралисткой социологии, ощутимую значимость приобретает изучение психических конструктов личности в точках, где логос смещается, а позже и формируется исходя из мифоса. То есть происходит своего  рода прорыв из знаменателя прессуемых жесткой тканью логоса (коллективного сознания) Модерна мифем, составляющих телос мифоса (коллективного бессознательного).

«Проблема границ человеческого теснейшим образом сопряжена с проблемой безумия как такового, поскольку именно при столкновении с чертой безумия человек подходит к ощутимым, четко осознаваемым  границам себя как вида»⁽²⁾. Яркое отражение этого тезиса можно найти в работе М.Фуко «Безумие, отсутствие творения». Фуко пишет: «Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено, Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого»⁽³⁾. Именно из-за этого безумие явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла.

Вопрос о безумии может быть рассмотрен  в трех принципиально отличных  системах координат, в парадигме Традиции, в парадигме современности и парадигме постсовременности, и в каждой из них он приобретает особое смысловое наполнение.

Традиция начинает с того, что ставит безумие над разумом, размывает с помощью безумия рассудочные модели, и настаивает на том, чтобы человек – шире, любое мыслящее и немыслящее существо – преодолел свои основные ограничения. Логос в Традиции выступает как фундаментальная ограничительная и даже  отрицательная характеристика человека. Безумие, в свою очередь сакрализуется и выступает как  «всеобъемлющая  положительная характеристика, но уже не только человека, а того, чем он должен быть и сквозь что он должен двигаться в своем высшем бытийном предназначении»⁽⁴⁾. Традиция проецирует идентификацию человека, его границу, как нечто, подлежащее преодолению. Поэтому можно сказать, что преодоление логоса в Традиции есть «высший императивный путь мудрости»⁽⁵⁾.

В современной парадигме (синтагме Модерна), основанной на утверждении абсолютного значения логоса, безумие описывает не только расстройство человеческого сознания, но и предполагает и «исчезновение бытия»⁽⁶⁾. И, как показывает Мишель Фуко, в работе «История безумия в классическую эпоху» постепенно и плавно происходит фундаментальное для западной культуры отождествление  безумия с высшим пороком и «безумный становится не просто несчастным, страдающим, обездоленным, но злым»⁽⁷⁾ .

В постсовременном обществе проблема безумия приобретает качественно иное звучание. Онтологический интерес к маргинальному заставляет Постмодерн по-новому отнестись к периферийным социальным и человеческим типам. В центре внимания становятся страдающие извращениями, психические больные, маньяки, люди с всевозможными психическими отклонениями. Они определяют стандарты искусства, моды, стиля. Данный тип человека представляет собой фигуру, которая находится на субиндивидуальном уровне, совершить обычную индивидуальную интеграцию для него проблема. Он есть воплощение логемы (логос в постмодерне через логистику расплющивается до состояния зеркальной глади), взятой отдельно, комбинации узнаваемо человеческих свойств, но пока не выстроенных в цельность, сбившихся с пути, отклонившихся от цели, застрявших на полпути. Теперь человек (постчеловек, недочеловек) стремится интегрироваться не в общество, но в «полноценного человека», взятого вне социума.

Изучение восприятия  безумия каждой из исторических парадигм представляется интересным и фундаментально значимым. Но в рамках данной работы предлагается рассмотрение отношения синтагмы фазового перехода от Модерна к Постмодерну к феномену безумия и попытка оправдания данного феномена  в работах выдающихся мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко.
Главный исследовательский вопрос: каким образом в синтагме фазового перехода безумие  входит в структурируемую  Модерном ткань логоса и реконструирует социально-культурную топику через извлечение из знаменателя мифоса?

Цель:  продемонстрировать на примере работ выдающихся мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко каким образом в синтагме фазового перехода безумие  входит в структурируемую  Модерном ткань логоса и реконструирует социально-культурную топику через извлечение из знаменателя мифоса.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1.      Ознакомление с работами К.Г. Юнга и М.Фуко по проблемам безумия;
2.      Структурирование выявленных в процессе ознакомления данных;
3.      Анализ структурированных данных инструментарием  структуралистской социологии.

Новизна курсовой работы заключается в применении уникального инструментария структуралистской социологии для  изучения феномена безумия в работах К.Г. Юнга и М.Фуко.

Понимание феномена безумия в психоанализе Карла Густава Юнга

Карл Густав Юнг большое внимание уделял глубинным процессам мировой цивилизации. Он считал, что забвение или искажение западным обществом основополагающих принципов существования ведет к искажению заложенного в душе каждого человека «архетипов коллективного  бессознательного», т.е. тех древнейших представлений о мире, которые свойственны всем людям. Расплатой за подобное пренебрежение становится, в том числе, шизофрения, вызванная аффектами, которые неизбежно подстерегают человека в обществе с потерянными моральными ориентирами.

«В то время как в области нормы и неврозов острый аффект проходит сравнительно быстро, а хронический не слишком сильно расстраивает общую ориентацию сознания и дееспособность шизофренический комплекс оказывается во много раз сильнее. Его фиксированные проявления автономия и деструктивность овладевают сознанием вплоть до отчуждения и разрушения личности»⁽⁸⁾, - писал Юнг, основываясь на результатах своей многолетней практики в психиатрической клинике.

В парадигме Традиции в человек, живя по топике премодерна ощущает свою цельность, органичность и гармоничную вписанность в общую картину мира, в общую упорядоченность бытия, заданную онтологически. Он является хранителем особой тайны, приобретающей сакрализованный характер и в этом его миссия, смысл его бытия, и неся его человек ощущает свою необходимость. Именно поэтому  феномен безумия достигает пика своей значимости только в обществе  завершенного Модерна.

«Среди так называемых невротиков есть много людей, которые, если бы родились раньше, не были бы невротиками, то есть не ощущали бы внутреннюю раздвоенность. Живи они тогда, когда человек был связан с природой и миром своих предков посредством мифа, когда природа являлась для него источником духовного опыта, а не только окружающей средой, у этих людей не было бы внутренних разладов. Я говорю о тех, для кого утрата мифа явилась тяжелым испытанием и кто не может обрести свой путь в этом мире, довольствуясь естественнонаучными представлениями о нем, причудливыми словесными спекуляциями, не имеющими ничего общего с мудростью.
Наши страдающие от внутренних разладов современники - только лишь "ситуативные невротики", их болезненное состояние исчезает, как только исчезает пропасть между эго и бессознательным»⁽⁹⁾.

«Сегодня, как никогда прежде, становится очевидным, - продолжает он, - что опасность, всем нам угрожающая, исходит не от природы, а от человека, она коренится в психологии личности и психологии массы»⁽¹⁰⁾.

Юнг отмечает пагубную тенденцию, ведущую традицию с синтагмы Модерна нивелировать мифос, свести его к бесконечному ничто и тем самым абсолютизировать логос, придавая ему статус субстанции: «… знание усиливает отчуждение человека от Божьего мира, способствует вырождению…»⁽¹¹⁾. Данное стремление неизбежно оборачивается против общества, постулирующего его: «то, что мы мыслим как свою защиту, таит в себе вместе с тем и угрозу»⁽¹²⁾ .

В мире, лишенном духовности, подчиненном тотальной рационализации, стремлении логоса тотально нивелировать мифос, люди стремятся к призрачным целям, достижение которых не дает чувства душевной гармонии, - более того, это бег за «призрачными монстрами»⁽¹³⁾ разрушает психику. «Мне часто приходилось видеть, как люди становились невротиками, от того что довольствовались неполными или неправильными ответами на те вопросы, которые ставила им жизнь. Они искали успеха, положения, удачного брака, славы, а оставались несчастными и мучились от неврозов, даже достигнув всего, к чему так стремились. Этим людям не хватает духовности, жизнь их обычно бедна содержанием и лишена смысла. Как только они находят путь к духовному развитию и самовыражению, невроз, как правило, исчезает. Поэтому я всегда придавал столько значения самой идее развития личности»⁽¹⁴⁾ - отмечает Юнг.

Человек стал заложником потребительской цивилизации, которая, предоставляя ему различные блага, комфорт и удовольствия, требует от него взамен его онтологическую природу. Смыслообразующие постулаты нивелируются под давлением стремящейся к пределу функции удовлетворения телесных потребностей. «Опережающий рост качества, связанный с так называемыми «gadgests»⁽¹⁵⁾, естественно, производит впечатление, но лишь вначале, позже, по прошествии времени, они уже выглядят сомнительными, во всяком случае, купленными слишком дорогой ценой. Они не дают счастья или благоденствия, но в большинстве своем создают иллюзорное облегчение… »⁽¹⁶⁾ .

В результате происходит то, что Юнг называл «демонизацией мира». На смену свргнутым светлым божествам приходят черные кумиры и демоны. Один из них – культ сексуальности, отвергающий по сути, любовь как высшее чувство и обращенный к животным инстинктам человеческой натуры. Это культ привлекателен, но по словам Юнга, «и этот кумир оказался не менее капризным, придирчивым, жестоким и безнравственным»⁽¹⁷⁾ , чем культ технического прогресса и потребления.

Другой демон современности – массовая культура. Она собственно, и занимается пропагандой того образа жизни, который соответствует понятиям потребительской цивилизации. Юнг сравнивает эпоху массовой культуры с периодом установления господства Римской империи, когда «воплощенная в божественном цезаре власть Рима, сметавшая все на своем пути, лишала отдельных людей и целые народы их права на привычный образ жизни, на духовную независимость»⁽¹⁸⁾. Как тогда, так и сейчас следствием подобного духовного нивелирования являются надежды «на новое пришествие, бесконечное ожидание мессии – спасителя»⁽¹⁹⁾ .

Еще один черный  кумир  нашего времени – «абсурдные политические течения и социальные идеи, отличительным признаком которых является духовная опустошенность»⁽²⁰⁾. И это вполне закономерно, пишет Юнг, потому, что «в эпоху, когда человечество стремится исключительно к расширению жизненного пространства и увеличению  - a` touy prix⁽²¹⁾ рационального знания, требовать от человека осознания своей единственности и ограниченности по меньшей мере претенциозно. Ограниченность и единственность – синонимы, без них ощущение беспечности (равно как и осознание ее) невозможно, остается лишь иллюзорная идентификация с ней, которая приводит к помешательству на больших числах и жажде политического могущества»⁽²²⁾ .

Таким образом, «демонизация мира» неизбежно заканчивается для тех, кто поддался ей, душевным недугом, вызванным внедрением «демонических» элементов в психическое сознание. Но не лучше обстоит дело и с тем, кто пытается не попасть под влияние демонов современности, но не может найти надежной опоры для противостояния с ними.

«Тот, кто лишился исторических символов и не способен удовлетвориться «эрзацем», - отмечает Юнг, - оказывается сегодня в тяжелом положении. Перед ним зияет ничто, от которого он в страхе отворачивается. Человеческие объяснения отказываются служить, так как переживания возникают по поводу столь бурных жизненных ситуаций, что к ним не подходят никакие истолкования. Это момент крушения, момент погружения к  последним глубинам, как верно заметил Апулей, наподобие самопроизвольного ума. Здесь не до искусного выбора подходящих средств; происходит вынужденный отказ от собственных усилий, природное принуждение». Не морально принаряженное подсинение и смирение по своей воле, а полное, недвусмысленное поражение, сопровождаемое страхом и деморализацией»⁽²³⁾.

Альтернативу  западной цивилизации К.Г. Юнг видел восстановлении в извлечении мифоса из состояния угнетения со стороны логоса, в его свободной самореализации на почве человеческой бытийности, в  возращении к истокам, к временам, когда «коллективное бессознательное» через мифологию определяло жизнь общества. Большие упования психоаналитик  возлагал на культуру Востока, по мнению мыслителя, сохранившую многое из подобных мифологизированных представлений.

Понимание феномена безумия в философии Мишеля Фуко.

Размышления о причинах безумия стали одной из главных тем в творчестве Мишеля Фуко. «Почему западная культура отбросила в сторону своих рубежей то, в чем она вполне могла узнать самое себя, то, в чем она себя действительно узнавала?»⁽²⁴⁾ - вопрошал он. Фуко приходил к выводу о том, что безумие – это расплата за прогресс, устанавливающий определенные рамки для подсознательных процессов человеческой психики. В итоге в ней появляются отклонения, которые символично отражают состояние современного общества.

«Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено, - пишет Фуко. – Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого».⁽²⁵⁾ Именно из-за этого безумие явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла.

Получается, что чем дальше развивается цивилизация, тем больше безумных она порождает. Естественно, следствием этого является ее дегенерация, и Фуко в своих работах приводит многочисленные свидетельства нарастающего безумия современного мира, говорит о том, что не случайно растет число преступлений, совершенных ненормальными, и параллельно ускоренными темпами развивается судебная психиатрия, ставшая чуть ли, не одной из главных наук в наши времена. Фуко относится к этому как к трагическому, но закономерному исходу, он отмечает, что «сознание является видимым, потому, что оно может перемежаться, исчезать, отклоняться от своего течения, быть парализованным; общества живут, так как в них одни – чахнущие больные, а другие – здоровы; раса есть живое, но дегенерирующее существо, как, впрочем, и цивилизации, ибо можно было констатировать, сколько раз они умирали»⁽²⁶⁾.

Осмысливая генезис современного европейского человека, Фуко анализирует становление феномена безумия в истории европейского Запада. По мысли  М. Фуко, в конце средних веков культуру Европы охватили тревога и беспокойство. Безумие и безумец несли в себе «и угрозу, и насмешку, и головокружительную бессмыслицу мира, и смехотворное ничтожество человека».⁽²⁷⁾ При этом безумие полагалось не только предвестником апокалипсиса, оно полагалось также и  элементами некоего труднодостижимого, скрытого от всех, эзотерического знания. Гуманизм XVI в., который, по мысли А. Арто, «не возвеличил, а умалил человека», предварил эпоху классицизма, давшую начало новому пониманию безумия.

Во-первых, оно становится формой, соотнесенной с разумом. Они служат друг другу мерой.  Во-вторых, безумие превращается в одну из форм самого разума. Оно сохраняет определенный смысл и самоценность, лишь находясь в пространстве последнего.

«Истина Безумия.», по Фуко, стала «одним из ликов разума», благодаря которой, он обрел «еще большую уверенность в себе».

Эпоха Возрождения выпустила на свободу голоса безумия, сумев усмирить их неистовую силу; классическая же эпоха заставила его умолкнуть. Так, Декарт отметил, что безумие сродни сновидению и заблуждению ума во всех его формах. Для XVI в. He-разум был некой прямо грозящей опасностью, которая всегда могла нарушить связь субъективного восприятия и истины. Со времен Декарта безумие было помещено «вне той неотъемлемо принадлежащей субъекту сферы, где он сохраняет все права на истину, – т.е. вне той сферы, какой является для классической мысли сам разум. Если отдельный человек всегда может оказаться безумным, то мысль безумной быть не может».

Появляется институт изоляции безумных, медицина применительно к ним приняла «форму репрессии, принуждения, обязанности добиваться спасения собственной души».

Классическая эпоха, согласно М. Фуко, уподобила друг другу ряд самых различных форм девиантного поведения и собственно безумие на основе «общего знаменателя» неразумия: «наше научное и медицинское познание безумия имплицитно основывается на сложившемся в эту эпоху этическом опыте неразумия, и это неоспоримый факт».⁽²⁸⁾ «Неразумие» выступило своеобычным обобщением осуждаемого, отрицаемого и тайного опыта, но «на его основе не только сложился такой социальный институт, как изоляция, не только возникла система категорий и практик, относящихся к безумию, но прошла перестройка всей этической сферы».⁽²⁹⁾ XIX в. создал понятие «душевной болезни», десакрализировав безумие.  «Человек неразумный» был переведен в больницу, а изоляция стала терапевтической мерой.

Фуко ставит проблему: «Какой смысл заключает в себе упрямое и неотвязное присутствие безумия в современном мире – такого безумия, которое неизбежно влечет за собой свою науку, свою медицину, своих врачей и которое целиком поглощается пафосом душевной болезни».⁽³⁰⁾ При этом немаловажно и то, что вся проблематика безумия начала центрироваться на представлениях о «материальности души».

К XIX в. неразумие начинает интерпретироваться и как «психологическое следствие моральной вины»: «все что было в безумии парадоксальным проявлением небытия, станет лишь естественным возмездием за моральное зло».⁽³¹⁾ «Научная» психиатрия XIX в. отныне становится возможной.

По мысли Фуко, весьма значимым в судьбах «научной» психиатрии оказалось создание психоанализа: «Фрейд вновь стал рассматривать безумие на уровне его языка, восстанавливая один из центральных элементов опыта, обреченного позитивизмом на немоту он вернул медицинской мысли понятие о возможности диалога с неразумием. Психоанализ – это вовсе не ответвление психологии; это возврат к тому самому опыту неразумия, в сокрытии которого, собственно, и состоит смысл психологии в современном мире»⁽³²⁾ .

Как отмечает Фуко, если до XVII в. средой, наиболее благоприятствующей распространению безумия, считалось богатство и прогресс, то в XIX в. эту роль берет на себя нищета. Безумие осмысляется в рамках социальной морали: оно превращается в стигмат класса, отказавшегося принять формы буржуазной этики. Безумие утрачивает связь с неразумием. Медицинское и психологическое понятие сумасшествия становится полностью вне-историческим, претворяясь в нравственную критику, направленную на все, что способно подорвать благоденствие и спасение человечества.

Согласно Фуко, «представление о сущности безумия», которое имплицитно перешло от XVII в. к XIX в. таково:

1) Роль изоляции состоит в том, чтобы свести безумие к его истине;
2) Истина безумия равна ему самому минус окружающий мир, минус общество, минус все, что идет в разрез с природой;
3) Этой истиной безумия является сам человек в своей простейшей изначальной неотчуждаемости;
4) Неотчуждаемым началом выступает в человеке единство Природы, Истины и Морали, иными словами, сам Разум;
5) Исцеляющая сила Убежища заключается в том, что оно сводит безумие к истине, которая есть одновременно и истина безумия, и истина человека, к природе, которая есть одновременно природа болезни и безмятежная природа мироздания.

По Фуко, «отныне всякое объективное осмысление безумия, всякое познание его, всякая высказанная о нем истина будет разумом как таковым концом отчуждения в сумасшествии».⁽³³⁾ Безумец прежде выступал Чужим относительно Бытия – человеком-ничто, иллюзией. Теперь он Чужой относительно себя самого, отчужденный, сумасшедший. Результатом выступает то, что «все то, что составляло неоднозначный, основополагающий и конститутивный опыт безумия»⁽³⁴⁾, окажется утрачено в «сплетении теоретических конфликтов, связанных с проблемами истолкования различных феноменов безумия»⁽³⁵⁾.

Фундаментальным в философии безумия  М. Фуко является признания им того факта, что до XIX века безумия не существовало.

Это близко к признанному философией науки тезису о том, что наука сама конструирует свой предмет. Так, например, в мире самом по себе нет «физических», «химических», «биологических» и прочих  явлений. «Физические» явления — это все те явления, которыми занимается физика. Сама физика в ходе своего развития определяет, какой круг явлений считается «физическим».

Однако перенос подобного тезиса на медицинское знание вызывает некое внутреннее сопротивление. Представляется невероятным, что медицинское знание само конституирует своего пациента — больного. Поэтому тезис Фуко кажется поразительным по своей очевидной неправдоподобности. Казалось бы, совершенно очевидно, что, независимо от психиатрических или любых иных концептуализаций, человек обладает сознанием, а коль скоро есть такая функция, как сознание, то может быть и дисфункция — безумие. Именно против таких совершенно очевидных для здравого смысла представлений и выступает Фуко в своей работе «История безумия в классическую эпоху». Он стремится показать, что психиатрия не просто стала по-новому изучать психические болезни, но что она создала их.

В  книге «История  безумия в классическую» анализ Фуко направлен на то, чтобы показать, как постепенно формируется опыт психической болезни, играющий столь заметную роль в современном обществе фазового перехода от синтагмы Модерна к синтагме Постмодерна. Разумеется, речь идет не о внутреннем мире и переживаниях психически больных, а о том, что среди различных образов, символов, понятий, входящих в систему представлений соответствующей культуры и составляющих форму социального опыта, существует и весьма значимый образ психической болезни. Этот образ формирует  опыт восприятия, размышлений, изучения психических болезней. Современная культура часто обращается к опыту психической болезни, ища в ней, как в некоем объективном факте, разгадку тайны собственной сущности. Фуко же показывает, что начиная с XIX в. культура непреднамеренно, неосознанно создавала такой образ психической болезни, в который можно вглядываться, ища разгадки собственной сущности, ибо психическая болезнь понимается как проявление этой скрытой сущности.
Фуко показывает историчность этого опыта, обрисовывая его глубокие отличия от представлений XVII—XVIII вв. Только подобное сравнение может заставить нас осознать, сколь ни самоочевиден этот опыт. Фуко на основании широкого исторического материала демонстрирует, что для людей XVII—XVIII вв. фактически не существовало эквивалента современного понятия психически больного. Существовало общее представление о неразумии, объединяющее все виды отклоняющегося поведения: бродяжничество, попрошайничество, венерические заболевания, колдовство, занятия алхимией и т. д. Не ощущалось необходимости разделить эту неопределенную массу девиантов на категории, приняв за основание деления причины девиантного поведения. Так что можно сказать, что «психически больной» как определенная культурная реальность действительно есть продукт новейшего времени.

Такой результат сам по себе чрезвычайно интересен. Однако у Фуко он подчинен конкретной задаче: показать историчность и недавнее происхождение представлений о субъекте и субъективности. Недаром последняя глава «Истории безумия» называется «Антропологический круг». В ней Фуко показывает, что параллельно с формированием представлений о безумии и психической болезни идет формирование определенного представления о человеке, согласно которому, безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности и, тем самым, оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке, молчаливую, но всегда угрожающе присутствующую в тайниках каждого человеческого существа. Оно указывает на внутренний мир дурных инстинктов человека вообще, а не только человека безумного. Поведение психически больного несовместимо с общественными нормами и требованиями морали. Но оно есть проявление «дна», темной глубины, присутствующей в каждом человеке.  Согласно топике структуралисткой социологии можно сказать, что безумие есть проявление зажатого в эпоху Модерна абсолютным логосом мифоса, который неизбежно вырывается наружу в самых отвратительных формах. Поэтому с представлением о безумии неразрывно связана тема виновности человека. Такой образ человека питает, как подпочвенные воды, реки философских дискуссий об изначальной сущности здесь-бытия, о трансцендентальной структуре субъективности и пр. Из этого же круга антропологических представлений, как стремится показать Фуко, не выходит и психиатрия, хотя она и претендует на статус строго объективного и позитивного научного знания.

В том, как Фуко трактует антропологические аспекты представления о безумии, можно особо выделить три момента. Он подчеркивает, во-первых, связь истины безумия с телом, а через безумие — связь с телом истины дурных инстинктов человека. То есть предполагается уже посмодернисткий переход от логоса через логистику к логеме в числителе, и мифеме в знаменателе.  Во-вторых, несовместимость этой истины тела с общественными нормами и моральными требованиями.  Постепенное утрачивание позиций общества модерна, кризис лигитимности власти. В-третьих, тот факт, что излечение психически больного становится делом разума другого человека и что вообще истина человека — через посредство безумия и тела — становится объектом научного исследования и управления.

Философ старается выделить основные типы сумасшествия, показывает, как они воспринимались и преломлялись в общественном сознании и науке. Его экскурс в историю безумия потрясает жуткими сценами преступлений,. Совершенных ненормальными, но Фуко справедливо замечает, что в былые времена эти страшные злодеяния вызывали в обществе ощущение чего-то запредельного, невиданного по своей жестокости, а ныне подобные сцены становятся, чуть ли, не обычным сюжетом хроники новостей, фильмов и т.д, то есть входят в область обыденной жизни, формируя определенные ценностные матрицы и воспроизводя себя.

В определенном смысле обостренное внимание М. Фуко и К.Г.Юнга к проблеме безумия не является исключительной чертой лишь только их мышления — это скорее общее место всего современного западного «философствования о человеке», хотя и получившее особое распространение в рамках постструктуралистских теоретических представлений. Практически для всех постструктуралистов было важно понятие «Другого» в человеке, или его собственной по отношению к себе «инаковости» — того не раскрытого в себе «другого», «присутствие» которого в человеке, в его бессознательном, и делает человека нетождественным самому себе. Тайный, бессознательный характер этого «другого» ставит его на грань или, чаще всего, за пределы «нормы» — психической, социальной, нравственной, и тем самым дает основания рассматривать его как «безумного», как «сумасшедшего».

В любом случае, при общей «теоретической подозрительности» по отношению к «норме», официально закрепленной в обществе либо государственными законами, либо неофициальными «правилами нравственности», санкционируемые безумием «отклонения» от «нормы» часто воспринимаются как «гарант» свободы человека от его «детерминизации» господствующими структурами властных отношений. Так, Лакан утверждал, что бытие   человека невозможно понять без его соотнесения с безумием, как и не может быть человека без элемента безумия внутри себя.

В рамках данной курсовой работы, было произведено ознакомление с рядом произведений великих мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко, посвященных проблеме безумия, развертывание базовых координат исследования данного феномена в векторе синтагмы Премодер-Модерн-Постмодерн, выявление особенностей изучения его в состоянии фазового перехода от общества Модерна к обществу Постмодерна.

 По итогам проделанной работы можно сделать некоторые общие выводы:

•  Феномен безумия как таковой оформляется в исторически конкретной ретроспективе – 19 век как ответ мифоса на насилие со стороны логоса в синтагме модерна;
•  Преодоление невротических отклонений возможно через высвобождение коллективного бессознательного от тотального давления коллективного сознания;
•  Безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности и, тем самым, оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке
•  В феномене безумия, через его тесную связь с телом, наблюдается постепенный переход от логоса к логеме, и от мифоса к мифеме, составляющих качественно новую топику синтагмы постмодерна;
•  И наконец, отмечается онтологическая несопоставимость истины тела, транслируемой через безумие, с общественными нормами и моральными требованиями.

Список литературы

1.    Дугин А.Г. Постфилософия . Три парадигмы в истории мысли, М., Евразийское движение, 2009 г.
2.    Дугин А.Г. Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г.
3.    Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер).
4.    М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г.
5.    М. Фуко История безумия в классическую эпоху Спб., Санкт-Петербург, 1997 г.
6.    М.Фуко Ненормальные. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974—1975 учебном году. // Пер. с франц. Шестакова А.В.). СПб., Наука, 2004 
7.    К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г. 

Примечания:

1. Дугин А.Г. Постфилософия . Три парадигмы в истории мысли, М., Евразийское движение, 2009 г. С.18 

2. Дугин А. Г Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г. С.314

3. М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г. С.141

4. Дугин А.Г. Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г. С.326.

5. Там же. С.325.

6. Там же. С.332

7. Там же С. 333

8. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.6

9. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г. С. 115

10. Там же С.6

11. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г. С. 117

12. Там же  С. 142

13. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер).  С .6.

14. Там же С.6.

15. Приспособление (англ.)

16. Там же С.6.

17. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.7

18. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.7

19. Там же С.7.

20. Там же С. 7.

21. Любой ценой (фр.)

22. Там же С.7

23. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.8

24. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.8

25. М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г. С. 141

26. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С 25

27. Там же С.47

28. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С. 78

29. Там же С. 79

30. Там же С. 83

31. Там же С 80

32. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С. 15

33. Там же С.93

34. Там же С. 23

35. Там же С.23