Центр Консервативных Исследований -

Определение нонконформизма

В политической истории постоянно возникают заговоры, перевороты, происходят революции, восстания.

Эти явления могут быть объяснены по-разному. Можно рассматривать их лишь как часть «политических технологий» в ходе постоянной борьбы за власть. Марксисты видят в этом логику «классовой борьбы». Другие школы – процесс непрерывной ротации элит.

Онтологические истоки нонконформизма

Слово «нонконформизм» состоит частицы «нон» («нет») и «конформизм» («уподобление», «адаптация», «приятие», «отсутствие сопротивления»). «Конформист» – тот, кто принимает нормативы социально-политического строя без возражений и следует им; если они меняются, он адаптирует собственную позицию к изменившимся социально-политическим нормативам.

Соответственно, нонконформизм – это нечто прямо противоположное. Нонконформизм есть такая социально-политическая позиция, которая противопоставляет себя существующей системе вещей (как в области политики, так и в иных в социальных, культурных, религиозных сферах). Можно говорить о разных видах нонконформизма – о нонконформизме религиозном, этическом, социальном. В первую очередь, нас интересует нонконформизм политический. Под «нонконформизмом» в рамках философии политики мы понимаем очень широкое явление – это любая форма несогласия и протеста против существующей в данный момент и в данном пространстве социально-политической системы.

Нонконформизм невозможен без идеологии

Нонконформизм всегда имеет идеологическую основу. Идеология охватывает различные уровни – ценностный, философский, социальный, подчас, религиозный. Это иногда упускают из виду, пытаясь объяснить проявления нонконформизма простейшими, естественными социальными реакциями. – Например, когда угнетаемым массам больше невмоготу жить, они, действительно, восстают против своих угнетателей. Но при этом они по определению не могут восстать только потому, что им плохо живется. Для эффективности восстания они должны иметь определенную систему обоснований, идеологию. Только лишь нежелание жить в угнетенном состоянии не является достаточным основанием. Онтологическим фактором нонконформизма является та доктрина, та идеология, то мировоззрение, что стоят за неповиновением, протестом, восстанием, революцией.

В сферу нонконформизма (онтологии нонконформизма) попадают все формы социального протеста – от восстаний рабов в древности, дворцовых переворотов, до современных политических революций или рабочего движения.

Альтернатива и ее структура

Первым этапом онтологии нонконформизма является выработка альтернативы, имеющей прямое отношение к квинтэссенции Политического. В нонконформизме ясно и концентрированно протекает процесс, составляющий суть политики. Выработка альтернативы в рамках нонконформизма начинается с осмысления масштабных реальностей, связанных с основами мировоззрения, с выяснения глубинных интересов общества и его составляющих, с новым обращением к мифу об истоках и к конечной цели исторического пути, к проекту. За осмыслением, приводящим к выработке структуры альтернативы следует действие, направленное на ее реализацию. Причем, в отличие от общего определения Политического, это действие здесь берется более узко: оно обязательно направлено на разрушение существующего порядка. Утверждение альтернативы производит альтернативное действие, которое несет в себе отчетливый разрушительный элемент. Уничтожение существующего, ниспровержение его является важнейшим отличительным признаком нонконформистской политики.

Нонконформизм обращается к сути Политического, воспроизводит основные его «движения». Но при этом особенность заключается в том, что между собой сталкиваются две модели Политического, существующая, действительная, и несуществующая, возможная, причем обе они представляются как антагонистические реальности. Политический нонконформизм отличается тем, что его выбор находится не в рамках общепринятого Политического, но вне их, за их пределами. Этот выбор предполагает глубинную смену парадигм самого Политического. Нонконформизм можно рассматривать как предельный случай Политического.

Альтернатива, предлагаемого нонконформизмом, исходит из потенциально иной структуры Политического, нежели та, которая существует в настоящий момент. Само Политическое в нонконформизме жестко противопоставлено существующей политической системе.

Здесь могут быть самые разнообразные варианты – от минимальной альтернативности до максимальной.

Минимальный нонконформизм

Приведем пример минимальной степени нонконформизма. Одному из сыновей царя (вождя) не досталось власти, власть – по обычаю этого общества – должна переходить к старшему сыну, а он, например, младший, но при этом по каким-то обстоятельствам и соображениям стремится занять трон. Претендент ничего не хочет менять – ни существующей системы верований, ни социального уклада, – ему нужна лишь личная власть. Он организует для осуществления переворота дворцовую партию, с целью, допустим, отравить старшего брата, которому может достаться трон. Здесь альтернативность минимальна и сопряжена только с личностью претендента при сохранении основных параметров Политического.

Однако в реальной истории даже такой простейший (почти психологический) случай никогда не был представлен и осознан в прозрачно прозаическом ключе, где эгоистическая мотивация претендента выступала бы решающим (и единственным) фактором. «Официально» сценарий заговора младшего брата против старшего не мог быть легитимно признан. Всякий раз эта простейшая ситуация сопровождалась дополнительными обобщающими факторами. К примеру, царственный брат-заговорщик в своих действиях старался операться на тех людей в обществе, кто – так же, как и он – были лишены наследства. Социальной базой и опорой ему мог служить минорат – младшие дети аристократических семей. Когда обобщение осознавалось, оно переходило в статус политического нонконформизма и выражало интересы минората против майората, а это, в свою очередь, затрагивало напрямую социальный уклад и традиции.

В таком простейшем политическом (и психологическом) действии, как братоубийство из-за престолонаследия мы сталкиваемся с зачатками далеко идущей политической программы с первичными проявлениями альтернативы и политического нонконформизма.

Если заговор заканчивается удачно для его организатора, младший брат может отказаться и от обобщения и от своих «революционных» начинаний (утверждения «минората»), тем самым, ликвидировав нонконформное измерение. Но в определенных случаях оно, напротив, может получить продолжение в полном соответствии с мифологическими историями о «подвигах младшего сына», которые подчас отражаются в политических реформах.

Идеологический момент в нонконформизме

Исторически встречается и такой вид радикального нонконформизма, при котором представители определенных кругов, религий, групп, социальных классов приходят к утверждению, что вся система Политического, включая традиционные социальные институты, не верна и подлежит упразднению.

Против существующей системы они выставляют собственную альтернативную, нонконформную систему Политического. С момента, когда эта альтернатива сформулирована, и до тех пор, пока она не реализовалась на практике, пока сохраняется старый строй, мы имеем дело с полноценной онтологией политического нонконформизма.

Рассматривая эволюцию конкретных политических режимов – и особенно их переломные моменты (революции, перевороты, восстания, свержение династий и т.д.), – мы видим, что в ответственных за перемены силах можно выделить элементы как минимального, так и максимального нонконформизма. Однако всегда мы имеем дело с идеологической альтернативой, либо подробно разработанной и развитой, в случае глобальной социальной революции, либо, наоборот, зачаточной, в случае рядового дворцового переворота. Если идеологическая альтернатива полноценно оформлена, значит она сама по себе и выступает исторической причиной политической трансформации (соответственно, силы, вызвавшие ее к жизни, тождественны носителям именно идеологической составляющей этой альтернативы). Если же идеологический момент находится в зачаточной степени, значит, скорее всего, он является не более, чем прикрытием для удовлетворения неких частных интересов (т.е. силы, вызвавшие такое политическое событие, являются внешними и случайными по отношению к носителям идеологического проекта или его субститута).

Альтернативная сакральность

Сакральное общество является архетипическим, образцовым, парадигмальным именно потому, что содержит в себе всю полноту элементов сакрального, редуцировав которые, можно легко получить остальные постсакральные, несакральные или антисакральные политические и социальные модели. – Из целого всегда легко вывести частное, а из избытка – недостаток. Вот почему об онтологии нонконформизма в парадигмальном смысле можно говорить как об альтернативной сакральности.

Альтернативная сакральность – ключевое понятие для выяснения сущности онтологии нонконформизма. Поскольку Политическое в традиционном обществе сакрально, то существующий строй считался освященным свыше. Даже в теории оторвать этот строй от его священных истоков было для человека Традиции чрезвычайно трудно, и для того, чтобы сформулировать нонконформную политическую модель, ведущую к революции, восстанию или перевороту, надо было выдвинуть концепцию, сопоставимую по своей сакральности с тем, что существовало в данный момент.

Революция буддизма

К примеру, если кастовая система традиционно основывалась на понимании духовных различий в самой структуре Божества, то альтернативная, отрицающая касты, система должна была обосновываться через иное понимание самой божественной природы. Именно это мы встречаем в буддизме, который по отношению к окружающему сакральному контексту представлял собой настоящую революцию. Буддизм начинает с того, что утверждает: «ваше – индуистское – представление о Божестве неадекватно». «Ваши Боги, – говорит Будда, обращаясь по умолчанию к сторонникам индуизма, среди которых он жил и проповедовал, – являются не свободными высшими существами, но механическими элементами колеса сансары, колеса перевоплощений; по большому счету, они крутятся, как белки, в этом колесе сансары наравне с червями, животными, свиньями, людьми, собаками, брахманами, и все это не что иное, как порочный круг перевоплощений». Буддизм отрицает не просто социально-политическую систему индуистских каст, он отрицает индуистский взгляд на сущность Божества, на природу и структуру богов (а, следовательно, и людей). Здесь и содержится исток рождения религиозной общины сангхи (радикально монашеского типа), которая представляет собой новый для индуистского общества социальный элемент, ведущий при определенных обстоятельствах к политическим трансформациям – таким, например, как реформы царя Ашока.

Даосы, гностики и староверы с опорой на восставшую чернь

В подобном ключе можно дать более глубокую оценку многих исторических событий. Например, крестьянское восстание «желтых повязок» в Китае 184-204 годов. Обычно оно описывается как восстание народных масс, поднявшихся против гнета эксплуататоров, чиновников, государственных поборов и т.д. Социальная несправедливость, голод, притеснения и спонтанная реакция на это социальных низов Китая видятся как главные движущие силы социальных волнений. Это совершенно правильно на уровне социальной феноменологии. На уровне онтологии нонконформизма важнее другое: восстание «желтых повязок» представляло собой скоординированное выступление, организованное даосами, эзотерическим направлением китайской традиции.

Другой пример – народные восстания в Европе – от французских вальденсов и чешских таборитов до английских рэйвенхэдов и луддитов. Во всех случаях мы имеем дело с социальным проявлением некоторых мистических сект гностического толка, имеющих более или менее развитую теологию, альтернативную официальной церкви.

Во всех этих случаях сквозь социальное недовольство давали о себе знать альтернативные модели понимания сакрального. Поэтому в каждой революции присутствуют духовные, сакральные или, если угодно, религиозные аспекты.

В русской истории можно привести в пример крестьянские войны Разина (1670-1671) и Пугачева (1773 -1775), которые в значительной степени были связаны с радикальным старообрядческим сектором казачества и крестьянства. Оба – и Пугачев и Разин – были старообрядцами, и опирались не просто на протест угнетенных масс, но на идею «доброго царства» и «подлинной веры», которые должны были сменить «Вавилон», в который превратилась Российская Империя Романовых после церковного раскола. Тема «царского происхождения» Пугачева полностью вписывается в контекст «альтернативной сакральности», которая, с одной стороны, придает династическим переворотам идеологический характер, а с другой – нагружает социальное и религиозное восстание мифологической псевдо-династической составляющей.

Альтернативная сакральность в русском большевизме

Мы видим, таким образом, что в основе социальных революций лежит некоторая духовная, мистическая, религиозная идеология.

Наиболее проницательные историки (такие, например, как Михаил Агурский и Александр Эткинд) применили этот подход к исследованию Великой Октябрьской Революции, получив на этом основании много интересных и неожиданных выводов.

Агурский и Эткинд с разных точек зрения, но в равной степени убедительно показывают, что «параллельной идеологией» (т.е. «альтернативной сакральностью») рационалистической и социальной большевистской революции был целый спектр иррациональных течений в русском сектантстве (как простонародном, так и интеллигентском), чем активно интересовались Ленин и Бонч-Бруевич (существуют исторические документы, свидетельствующие, что первый давал второму указание исследовать возможность подключения русских сектантов к политической борьбе и пропаганды среди них коммунистической идеологии), а также Троцкий, Богданов и многие другие большевики. Само большевистское стремление построить «рай на земле» было выражением национал-сектантского гетеродоксально христианского импульса. По своей структуре первые коммунистические ячейки были прямыми аналогами эсхатологических сект, крайне радикального воинственного толка.

Само слово «революция» – по-латински «возвращение», «вращение» – рассматривалось в этом ключе как «возврат к истокам», магическое преображение мира, возвращающегося из отчужденного состояния к изначальному изобилию.

Другой историк Норман Кон исследовал, в свою очередь, мистический эсхатологический компонент в двух политических течениях – русском большевизме и немецком национал-социализме.

Но если в нацистском мифе апелляции к магической реальности (миф об арийской расе «немцев-сверхчеловеков») были очевидны, то истолкование «научного марксизма» на русской почве как фокус эсхатологических национальных сект стало для многих откровением.

Феномен тантризма

Опишем парадигмальную модель альтернативной сакральности.

Берем за основу Индию, поскольку кастовая система разработана там очень тщательно; это многотысячелетняя непрерывная традиция, в которой соотношения кастовых, политических, религиозных, эстетических, хозяйственных аспектов детально исследованы и описаны.

В Индии существовала традиция, называемая тантризм, учение Тантры. Индийское общество настолько масштабно, что включает в себя самые разнообразные течения, не противопоставляя их друг другу.

Учение Тантры, несмотря на некоторые радикальные аспекты, включено в общий контекст индуистской цивилизации и рассматривается как одна из полноценных возможностей духовного пути. Индия руководствуется принципом не «или-или», но «и-и».

Тантризм иногда называют «пятой Ведой» наряду с четырьмя традиционными.

Тантра – многогранное и глубокое направление. У нас представление о ней несколько принижено: поскольку тантрический ритуал оперирует с сакрализацией эротических энергий, сегодня, когда говорят о Тантре, имеют в виду именно сексуальный ее аспект, хотя это течение гораздо шире.

Тантрическое направление в индуизме предлагало революционный взгляд на систему кастового общества, но в отличие от буддизма, оно не противопоставляло себя ортодоксальной традиции, но интегрировалось в нее, оставалась в ее рамках. Рассмотрев тантрическую концепцию «иерархии посвященных» (ее санскритское название – «каула», дословно «цепь»), можно составить представление о том, что такое онтология нонконформизма в ее парадигмальном аспекте.

Индуистское общество признает три основные касты плюс шудры и другие внекастовые образования, не обладающие собственной сакральной идентичностью. С точки зрения индуистской сакральности, брахман создан из чистого света; кшатрий – из света, окрашенного огнем; вайшья – из света, к которому примешаны огонь и дым; а шудра – из чистого дыма. Таким образом, мы имеем дело с иерархией, где социальная градация строго соответствует качественным уровням бытия. В такой ситуации для индуиста легко ответить на вопрос: почему брахман лучше, чем кшатрий? – «Потому, что свет, из которого создана его природа, чище». То же самое справедливо и для остальных каст. Столь строгое соотношение кастово-социальных политических функций с внутренней природой людей – это оптимальный пример законченной логики кастового общества.

Перпендикулярная иерархия Тантры

Тантрическая цепь, «каула», со своей стороны, предлагает совершенно иное видение сакральной иерархии. Тантрики основали то, что можно назвать «перпендикулярной иерархией».

Поскольку тантрики жили в кастовом обществе, то, естественно, все они с рождения принадлежали к какой-либо из каст, т.е. были либо брахманами, либо кшатриями, либо вайшьями, либо шудрами. Вместе с тем, тантрики утверждали, что кастовая система соответствует лишь потенциальному качеству человеческой личности, что брахман создан из чистого света лишь в потенции, что это его «вексель», его «ценная бумага», его «кредит», которые он может обналичить (реализовать, превратить в действительность), а может и не обналичить. Если брахман не предпримет никаких шагов в «обналичивании» «ценной бумаги» своей внутренней природы, то он, тем не менее, может выполнять важную социальную функцию в индуистском обществе. При этом он останется полным невежей в отношении духовной реальности. Можно сказать, что у представителя каждой касты есть специфическое наследство – например, сундук с каким-то ценным содержимым. Качество сундука и его содержимого в случае каждой касты различно. Все сундуки закрыты на ключ. Задача каждого человека – независимо от касты – отыскать ключ и открыть сундук. Когда человек поступает в соответствии с духом Традиции, он строит свою жизнь, подчиняясь именно этой задаче – найти ключ к своей природе и вскрыть наследие внутреннего бытия, применив по назначению доставшиеся сокровища. Но многие люди игнорируют эту задачу, и не прикладывают усилий ни в поиске ключа, ни в освоении сокровищ. Сундук так и остается закрытым – на него любуются, им гордятся, хвалятся, даже спекулируют, но его содержание остается неизвестным даже самому владельцу.

Тантрики, таким образом, признают наличие кастового наследия и его качественное неравенство, но при этом делают упор на том фундаментальном зазоре, который существует между возможным и действительным; в центре внимания оказывается то, как конкретно реализует объективное наследие каждый человек и реализует ли его вообще.

Тантрики ставят своей целью – прямой путь, т.е. полную и безотлагательную реализацию на практике того, что заложено как обещание в кастовой системе, причем реализация должна произойти при этой жизни, не дожидаясь иного воплощения. Тантрики считают, что человек должен прорваться к центру абсолюта, к бытию, к «адвайте» (недвойственности) здесь и сейчас, в этой жизни, не ожидая долгой цепи перевоплощения. Конкретика реализации этой радикальной задачи порождает новую иерархию – не иерархию возможного (как традиционная кастовая система), но иерархию действительного (или инициатическую иерархию).

Три ступени инициатической иерархии

В иерархии Тантры существовало три категории: «пашу» – «человеко-животное», «вирья» – «герой» (или «мужчина»), и «дивья» – «божество». Внутренняя иерархия, «каула», состоящая из трех ступеней, накладывалась на существующую кастовую систему, не отменяя ее. Тантрики не ставили под сомнение социальные функции традиционных каст, а следовательно, полностью признавали правомочность и сакральность индуизма. Но они дублировали иерархию внешней сакральности – иерархией внутренней сакральности, которая основана была на опытном факте реализации Абсолюта. Потенциально брахман был прямым проявлением Божества и сознание брахмана было потенциально единым с сознанием Первоначала. Такого утверждения было достаточно для обоснования социальной кастовой системы и закрепления за брахманами главенствующей роли в ней. Но, тем не менее, конкретный брахман, естественно, полностью отвечал этим высоким требованиям в очень редких случаях, и сплошь и рядом вообще им не отвечал, паразитируя на почитании и подношениях низших каст.

Тантрики основывали свою инициатическую иерархию не на том, чем потенциально является представитель той или иной касты, но на том, чем он является актуально, действительно, реально. Таким образом, представитель любой из каст – даже шудра – мог занимать в тантрической иерархии самое высшее положение. В такой системе брахман, высший в кастовом обществе, мог стоять на ступени «пашу», «животного». При этом в обществе он продолжал выполнять свои функции как брахман, а в иерархии «каулы» считался чем-то вроде чернорабочего, новичка, прислужника. Точно таким же «животным» мог выступать и кшатрий, воин, несмотря на богатство, силу, мужество, доблести и т.д. С другой стороны, реализации абсолюта через мистический путь Тантры мог достичь представитель самой низшей касты – так шудра мог теоретически стать «героем» («вирья», вторая ступень) и даже «дивья» (третья ступень), реализовав в себе полноту Божества.

Таким образом, в Тантре возникает «параллельная иерархия», в рамках которой четко различаются между собой исполнение социальных функций в соответствии со священной природой той или иной касты и действительность опытной реализации высших духовных состояний. Тантрики нисколько не противостояли кастовой системе, считая, что цель у всех институтов, – тантрического и кастового, – одна: реализация Божества, абсолюта, сплавление с недвойственным Первоначалом (это учение называется в индуизме «реализацией высшего тождества»). Но «высшее тождество» в обычной кастовой системе должно реализовываться постепенно и планомерно. В тантрической же иерархии речь шла о том, чтобы реализовать его немедленно, в течение этой жизни, не откладывая на «потом».

Эзотеризм и экзотеризм

Тантрическая иерархия является классическим примером того, что принято называть «эзотерическим» или «инициатическим обществом». Эзотеризм – это внутренняя сторона духовной традиции. Инициацией же называется система специфических учений и ритуалов, с помощью которых человек вступает в сферу эзотерической реальности и начинает в ней жить и действовать. Понятия «эзотерическая организация» и «инициатическая организация» – синонимы.

Существует также термин «экзотеризм» – он описывает структуру внешней сакральности. «Эзо» – по-гречески означает «внутрь», «экзо» – «вовне». Структура сакрального общества индуизма сама по себе является экзотерическим институтом, оставаясь вполне сакральным. Структура тантрической иерархии является эзотерической иерархией.

Тантризм дает нам парадигмальную модель альтернативной сакральности, сопряженной с эзотеризмом и интегрированной в общую систему полноценного кастового общества.

Параллельная сакральность

Следует особенно подчеркнуть, что в данном случае не идет речь об отвержении кастовой системы в целом. Тантрики не ставят под сомнение существующую сакральность, не предлагают ее свергать. Своей иерархией они лишь фиксируют зазор между потенциальным и актуальным качеством сакрального. Напрямую это еще не проецируется на систему Политического, не становится в полном смысле слова политической альтернативой. Это пока «параллельная сакральность», которая, оставаясь в своих рамках, не только не подрывает существующую систему, но, напротив, ее укрепляет и поддерживает – более того, настаивая на актуализации потенциального, она дополнительно сакрализирует институт каст, следит за его онтологической состоятельностью. Тем не менее именно из «параллельной сакральности» эзотеризма и инициатических обществ, а еще точнее, из фиксируемого здесь зазора рождается онтология политического нонконформизма – в тот момент, когда дополнение становится противопоставлением, «комплиментарность» – «оппозицией».

Структуры европейского масонства

Аналогичную систему «перпендикулярной иерархии» мы встречаем в структурах большинства тайных обществ. Например, в масонских ложах, которые представляют прямой аналог эзотерическим и инициатическим организациям Востока. В этих ложах могли участвовать как аристократы – вплоть до священников и членов королевских семей – так и простолюдины. Социальные, кастовые различия здесь отменялись, простолюдины в инициатической иерархии могли занимать более высокие градусы, нежели представители благородных сословий. Масонская иерархия – так же, как тантрическая «каула» – имела три уровня: «ученик», «подмастерье» («товарищ») и «мастер». Каждый градус посвящения имел свои разработанные ритуалы. При посвящении в степень «мастера» неофита клали в гроб, из которого он в ходе ритуала поднимался. Этим символизировалось достижение им «божественного» качества (сравни с тантрическим «дивья»). И точно так же, как в инициатической организации Тантры, в масонских ложах «мастер» мог быть башмачником, а «учеником» или «подмастерьем» («товарищем») – видный аристократ.

В масонской структуре в рамках европейского общества мы имеем дело с той же системой, что и в случае тантризма в рамках индуистского общества.

Когда параллельные иерархии становятся альтернативными

В нормальном случае в традиционном обществе существует экзотерическая сакральная система и параллельная ей эзотерическая система – тоже сакральная, но альтернативная иерархия, основанная на иной ценностной базе.

Революции – как социальные, так и религиозные – обычно вызревают в тайных обществах эзотерического типа. По своей структуре они являются оптимальной матрицей для выработки модели альтернативного Политического, проистекающей из общей духовной альтернативности параллельной иерархии – иерархии эзотеризма.

Между двумя системами сакрального – эзотерической и экзотерической (и соответствующими иерархиями) – существует определенный баланс. Ясное понимание самой природы социального в нормальном случае заставляет обе иерархии признавать правомочность друг друга, строго разграничивая свои полномочия: как только эзотеризм выдвигает свои принципы не параллельно экзотеризму, но противопоставляя себя ему, он в тот же самый момент перестает быть собственно эзотеризмом и становится экзотеризмом сам, освобождая место для новых параллельных иерархий, нового эзотеризма.

Верно и обратное: как только экзотеризм претендует на универсальность и притесняет параллельные иерархии, – вплоть до их искоренения, – он заставляет их защищаться, менять обличия и занимать антиэкзотерическую позицию. Здесь можно сделать важный вывод: две параллельные сакральности – экзотеризм и эзотеризм – становятся альтернативными, когда баланс между ними нарушается, т.е. в критической ситуации; именно нарушение такого баланса и принципа взаимодополняемости придает параллельным иерархиям революционный характер, превращает их в матрицу нонконформизма, в том числе и нонконформизма политического.

Дуалистическая модель гностицизма

Приведем другие примеры параллельных иерархий в религиозной сфере.

На заре христианства был чрезвычайно распространен «гностицизм», особое направление, позднее жестко отвергнутое христианской ортодоксией.

Гностики разработали космогонию дуалистического толка, которая многое проясняет в типологии двух разновидностей сакрального. Они утверждали, что существует не одно начало, не одно божество, а два. Причем, то божество, которое создало этот мир, – злое божество, узурпатор, «злой демиург».

Согласно гностикам, весь мир делится на владения этого «злого божества», куда входят стихии, люди, ангелы, звери и т.д., и исключительные, редкие островки, избранные иным – далеким и недоступным – «благим божеством». Гностики считали свою иерархию «иерархией света», а окружающий мир – включая его сакральные институты – «иерархиями тьмы». Показательно, что у гностиков мы встречаемся с тремя ступенями посвящения, как и у тантристов, масонов и т.д.: «саркик» («плотский», прямой аналог «пашу», «животное» тантрической «каулы»), «психик» («душевный», аналог «вирья») и «пневматик» («духовный», аналог «дивья»). Ступени иерархии достигаются по мере того, как человек выходит из-под бремени «темных иерархий».

В этой дуалистической картине мира мы видим уже вполне законченную модель альтернативной сакральности, возведенной в статус основной религиозной догмы. Гностицизм, как и иные сходные учения – манихейство, богомильство, учение катаров и т.д. – представляет собой ту переходную стадию, когда эзотерическое измерение начинает осознавать себя как аптитеза, а не дополнение экзотерического.

В принципе нечто сходное мы видим и в буддизме (особенно раннем и в т.н. «малой колеснице», «хинаяна»). Там также экзотерическая иерархия индуизма брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр отрицалась, и вместо нее (вместо нее, а не вместе с ней, как у тантристов) утверждалась иная иерархия собственно буддизма – от простых верующих через монахов (членов изначальной сангхи) до бодхисатв и будд.

Гностики основали на этой оппозиции иерархий целую космогонию, связав каждую из них с отдельным «творением»: плотское творение, «миры мрака» соответствовало обычной иерархии, а «светлое творение» («запредельные миры») – гностической иерархии. У каждого творения есть свой «бог», который стоит во главе иерархии. У «темной иерархии» – это «злой демиург», «дьявол», «противобог», а у «светлой иерархии» – «истинный бог». В обществах гностического типа мы встречаемся с законченной и полноценной моделью нонконформизма, который может ограничиваться религиозной сферой, но вполне может быть распространен и на политику, на общественное устройство, на социальные системы. Гностические доктрины суть парадигмы революции.

Очень важно само название «гностики». Помимо обладания высшим знанием оно указывает еще и на то, что те, кто являются «знающими», постигли важнейшее обстоятельство: окружающий мир, социальное устройство, религиозная и политическая системы, установленные иерархии основываются на принципе «подмены», лишь выдают себя за нечто закономерное, а на деле, являются плодом узурпации, негативной иллюзии, злостного произвола. Так в гностических кругах оформляется важнейшая для онтологии нонконформизма идея об «альтернативности мира», о том, что окружающий мир не единственный и не абсолютный, но может (и должен) быть заменен иным – лучшим и истинным. Альтернативная сакральность в такой агрессивной форме бросает вызов существующей сакральности, разоблачая ее как «псевдосакральность», как продукт узурпации и подделки.

Гностики, таким образом, являются типичными представителями «социальной критики», возведенной в космическую степень: они «знают» о той злостной хитрости, на которой основана космо-социальная реальность, «старый порядок», разоблачают ее и предлагают свой собственный инструментарий для того, чтобы осуществить эсхатологическую революцию, именуемую ими «свершением всех свершений».

Именно в таком ключе гностики толковали христианское учение, заостряя многие его позиции, интерпретируя в нонконформно-революционном духе те моменты, которые более всего были им созвучны. В определенных случаях дело доходило до создания собственных квазихристианских писаний или пересмотра канонов.

От гнозиса к социализму

Не удивительно, что гностицизмом интересовались многие представители социально-революционных течений последних веков – в частности, Карл Маркс, Огюст Луи Бланки т.д.

Исторически революционеры Нового времени оказались в сходной ситуации с раннехристианскими гностиками или древними буддистами. Сторонники сохранения традиционных политических режимов в XVIII – XIX веках для подтверждения правомочности своих систем ссылались на их сакральность, предустановленность. Они указывали на то, что частная собственность священна, монархическое государство дано от Бога, а религиозный культ есть прерогатива католических священников. Все это, с точки зрения консерваторов, естественно вытекало из самого порядка вещей и традиций. В ответ на это Бланки и другие нонконформисты возражали: да, это традиция, предустановление, но выражают они закономерности только одного из возможных миров, причем, далеко не лучшего, и, более того, наихудшего, основанного на узурпации социальной и экономической власти паразитическими эксплуататорскими элементами. Прежде чем Маркс и Энгельс облекли эти настроения в научные, сухие формулировки, социалистические теории существовали в виде «утопических» систем, где прослеживается явный параллелизм с гностицизмом, эсхатологией, мистикой.

Собственно говоря, ячейки революционеров были выстроены по гностическому принципу альтернативной иерархии.

Онтология нонконформизма в раннем христианстве

Раннее христианство на начальном этапе развития, т.е. до Константина и начала эпохи Вселенских соборов, в целом представляло собой эзотерическое, инициатическое общество, в котором в полной мере присутствовал онтологический нонконформизм.

Христианство в этот период развивалось в религиозном контексте иудаизма и в политико-социальном контексте римско-элиннской культуры. Знаменитые слова св.Апостола Павла «несть ни иудея, ни эллина» фактически и прямо бросали вызов обоим этим контекстам, которые – каждый в своей области, религиозной или политической – претендовали на универсальность.

Иудаизм обосновывал и отстаивал свою сакральность, сопряженную в то время с религиозной сферой, Рим – свою, ставившую акцент на политическом, социальном культе. Христианство бросало вызов и тому и другому, предлагая собственный альтернативный, революционный ответ и на нормативы иудаизма, и на социально-политические принципы языческого Рима.

При этом в обоих случаях христианский нонконформизм был все же частичным. Христианская община, ранняя церковь противостояла римской социально-политической сакральности в том, что касалось культа императора, многобожества, принесения кровавых жертв и т.д. В остальном она признавала и легитимность Рима как вселенской империи и многие правовые элементы римского уклада. Поэтому ранние христиане охотно служили в римской армии, причем были одними из лучших бойцов (им помогало в этом героическое презрение к смерти), но упорно отказывались воздавать божественные почести императору.

К иудаистической традиции, откуда христианство, в некотором смысле, вышло, было столь же двойственное отношение. Христиане, признавая «Ветхий Завет», утверждали, что с Христом наступила новая эпоха, эпоха благодати (время «Нового Завета»), которая завершает и преодолевает основные нормативы эпохи закона (времени «Ветхого Завета»). Но многие элементы иудейской сакральности христиане признавали.

Таким образом, в религиозном и в политическом отношении ранние христиане выступали как инициатическая организация умеренно революционного толка, обладающая при этом собственной онтологией – в области религиозной и социально-политической сакральности.

Складывающееся ортодоксальное христианство было не столь революционно, как некоторые другие духовные течения того времени, например, ессейское или зелотское направления в иудаизме, гностицизм в эллино-иудейском контексте, манихейство и т.д. Но случилось так, что исторически именно христианство одержало верх – и среди других нонконформных учений, и по сравнению с устоявшимися к тому времени моделями религиозной и «гражданской» сакральности.

Важнейший перелом в истории христианства произошел в VI веке нашей эры, когда римский император Константин Великий вначале прекратил гонения на христиан, потом и сам принял христианство. С тех пор христианство утвердило в Империи в качестве норматива собственную сакральность, бывшую триста лет до этого альтернативной. Эта сакральность в общих чертах закрепилась на долгие века, и онтология нонконформизма в рамках христианских обществ отныне стала заново складываться в контексте отрицания основных моментов уже новой христианской сакральности (как это происходило в случае богомилов, альбигойцев, катаров, вальденсов и т.д.).

Нонконформизм в исламе

В исламе существует внешняя (экзотерическая) сакральность – изначально воплощенная в политической структуре исламского халифата и нормативно зафиксированная в сунне.

Сунна всесторонне описывает нормы этой внешней сакральности – обрядовые, социальные, политические, хозяйственные требования, которые необходимо соблюдать всем мусульманам. В рамках суннизма существует 4 традиционных мазхаба – правоведческих школы. Это ханафиты, малекиты, шафииты и ханбалиты (джафариты – представители пятого общепринятого мазхаба, относящегося к шиизму). Они несколько различаются между собой по толкованию ряда религиозных принципов. Есть также различие и в отношении к исламскому эзотеризму. Самой мягкой позиции придерживаются ханафиты и шафииты, свободно допускающие интеграцию в ислам некоторых местных культов и обрядов, и собственно исламского эзотерического направления – суфизма. Ханбалиты среди суннитов жестче всего придерживаются буквального толкования сунны и отличаются радикальным неприятием всего того, что с этой буквой не совпадает (так ханбалиты негативно относятся к исламскому эзотеризму). В XVIII веке – не без протестантских влияний со стороны английских агентов, действовавших в исламском мире – от ханбалитского мазхаба, распространено в Саудовской Аравии, отпочковалось еще более радикальное и непримиримое направление, отрицающее любое отклонение от буквального толкования «Корана» и сунны – ваххабизм.

Эзотерическим направлением в исламе, точно соответствующим тантризму в индуизме, гностицизму в христианстве, каббале в иудаизме, герметизму, рыцарским орденам и масонству в католицизме и т.д., является суфизм. Суфизм – внутренний ислам, инициатическое направление в рамках ислама.

Здесь мы сталкиваемся с комплексом воззрений, характерных для любой эзотерической организации. Если в сунне категорически запрещено пить спиртное, то суфии делают из нарушения этого запрета особый, парадоксальный инициатический ритуал.

И это в той традиции, где категорически, под страхом смертной казни, запрещено употреблять алкоголь. Это не просто безразличие к сакральному запрету. – Суфии нарушают сакральные нормы, чью сакральность вполне признают, для того, чтобы реализовать еще более высокий уровень сакрального. Некоторые исследователи называют такие практики «священным беззаконием» («сакральной аномией»).

В исламе очень строго соблюдается принцип единобожия, радикальное неприятие «куфра» – «придания Богу сотоварищей», отсюда жесткий запрет на любое изображение и, в частности, на применение к людям божественных атрибутов – все это призвано подчеркнуть фундаментальную удаленность Божества, Аллаха от мира, их несопоставимость. При этом для суфизма, напротив, свойственно подчеркивать близость человека к Божеству. Отсюда типичное для суфийской поэзии наименование Бога «другом»», «возлюбленным» в духе любовной лирики. В самых экстремальных случаях некоторые суфии доходили до прямого провозглашения собственного личностного единства с Божеством – так, знаменитый суфий Аль-Халладж был казнен муллами за то, что в мистическом восторге восклицал «Ана-ль-Хакк», т.е. «Я – Истинный», что было расценено как утверждение его собственной божественности, поскольку в исламе «аль-Хакк», «истинный», означает одно из имен Бога.

Хотя в большинстве случаев суфизм остается в рамках исламской ортодоксии, иногда вступает с ней в определенный конфликт. Это трения между двумя типами сакральности, двумя разновидностями праведности – внешней и внутренней. Подобный конфликт может провоцироваться со стороны самих крайних суфиев, откровенно выходящих за границы внешней религии, противопоставляющих свой путь пути большинства, ортодоксии, но может исходить и из стана экзотеризма, что мы видим в случае ханбалистского мазхаба в суннизме – и особенно ярко в ваххабизме, которые отличаются крайней нетерпимостью не только в отношении суфизма, но и в отношении тех культовых элементов, которые легко признаются в других более умеренных суннитских мазхабах.

Эзотеризм шиизма и «свет имамата»

Особое место занимает в этой картине шиизм.

Шиизм – представляет собой такую разновидность ислама, которая является промежуточной между строгим суннизмом и суфизмом. Шиизм можно назвать разновидностью «экзотерического эзотеризма» или «эзотерического экзотеризма». Этим он весьма напоминает христианскую традицию, которая изначально была именно эзотеризмом, и сохранила отдельные черты инициатической организации, даже став всемирно признанной экзотерической религией.

Шиизм изначально был распространен в основном среди народов индоарийского происхождения и ряда миноритарных этносов, в то время как суннизм по преимуществу среди семитов – арабов.

Шиизм – официальное вероисповедание Ирана, многие элементы шиизма, несмотря на то, что все они являются исламскими, смешаны с зароастрийской традицией: синтез между исламом и доисламскими верованиями Древнего Ирана предложил в своей эзотерической доктрине великий суфий Шихабоддин Яхья Сохраварди.

Согласно шиизму, существует внешняя иерархия, в которой Мохаммад, как «последний пророк», «печать пророков» и «законодатель», стоит намного выше своего зятя Али, который не более, чем один из его последователей и халифов («наместников») наряду с другими, и внутренняя иерархия, где Али, наоборот, имеет высший статус, так как он считается «печатью толкователей», т.е. высшим авторитетом в постижении и адекватном усвоении того, что было явлено Мухаммадом. В эзотеризме эта пара меняется местами – тайное толкование ставится выше формального провозглашения, хотя одно не противостоит другому, но дополняет его. Вопрос о том, кто кого дополняет, решается в исламском экзотеризме и эзотеризме по-разному.

Али считается первым из имамов, и эту линию продолжают его прямые потомки. В данном случае родственная связь считается вместе с тем и духовной мистической связью, и по крови передается особая тайная субстанция – «свет имамата». Последующие за Али имамы также являются «печатями толкования» и продолжают внутреннюю традицию, являясь залогом ее подлинности и непрерывности. Последний имам (12-ый у обычных шиитов и 7-ой у исмаилитов) считается «скрытым», «тайным». Внешняя преемственность прерывается и начинается эра «сокрытия» – «гайба» по-арабски. В этот период имам пребывает в мире тайно (подобно «тайным праведникам» в восточном христианстве). Это концепция «тайного присутствия» является основой любого эзотеризма. Считается, что «тайный имам» – или «человек времени», «mardi-zaman» по-персидски – избегает естественного процесса старения, оставаясь вечно молодым.

В конце времен перед Страшным Судом, в который мусульмане верят наравне с иудеями и христианами, «скрытый имам» вновь придет в мир. Это будет знаком скорого конца света.

Важность богословия для понимания актуальной исламской политики

Показательно, что исламская революция 1978 года в Иране под руководством имама Хомейни, проходила под знаменем нового утверждения шиитской сакральности. Хомейни провозгласил, что «двенадцатый Имам возвращается», что «он лично общается с ним особым телепатическим способом». Идея социально-политического восстания против власти проамериканской диктатуры шаха имела, таким образом, мистико-религиозный подтекст, напрямую связанный с онтологией нонконформизма.

Пример иранской революции показывает, как эзотерическая реальность может превращаться в прямое социально-политическое явление, обосновывать и предуготовлять его.

Политическая история исламского мира совершенно непонятна, если не учитывать специфику каждого направления ислама.

Так, история разделения мусульман на суннитов и шиитов имела двойную подоплеку – религиозно-догматическую и чисто политическую – военный спор сторонников Али в качестве законного правителя мусульманской уммы и сторонников Османа бен Язида, со своей стороны претендовавшего на главенство в халифате. Гибель Али и позднее гибель двух его сыновей – второго и третьего имамов, Хасана и Хусейна – от рук их политических противников легла в основу шиитской традиции и, в значительной степени, самой шиитской метафизики.

Шиитская традиция в центре своего мистического опыта полагает именно мученичество, сакральные страдания, становится на сторону проигравших и чтит священную боль. Это также сближает ее с христианством. Политика и религия здесь неразрывно связаны: политическое событие осознается в религиозных терминах, расхождения или сходство в догмах и толкованиях приводит к реальным политическим последствиям.

Все это необходимо учитывать, рассматривая как прошлые периоды политической истории мусульман, так и современные события. Коль скоро мы начинаем говорить о политическом аспекте ислама, мы обязательно должны обратиться к особенности структур сакрального в исламском обществе, выяснить хотя бы самые общие их основы – линии потенциальных или актуальных разломов, богословскую подоплеку споров между течениями, мазхабами, суфийскими орденами или крайними сектами.

Иран – государство шиитское, равно как и современный Азербайджан. В остальных исламских государствах преобладает суннизм. При этом в некоторых суннитских странах власть сосредоточена в руках иных направлений. Так, современной Сирией управляет клан алавитов, шиитов-исмаилитов, представляющий в суннитской Сирии меньшинство. Шииты-друзы сильны в Ливане. В Ираке шииты составляют большинство населения, подчиненное долгое время суннитскому меньшинству. В Афганистане и Ливии правят представители суфийских орденов, активно участвовавших в политической истории народов государств Средней Азии, Ближнего Востока.

Во властных структурах современной Турции (преимущественно суннитской, хотя формально светской страны) начиная с Кемаля Ататюрка и его последователей сильно влияние полумусульманской-полуиудейской эзотерической секты «денме», «саббатаистов», последователей Саббатаи Цеви (XVII в), первично выдававшего себя за «машиаха» («иудейского мессию»), но затем под давлением турецкого султана принявшего ислам, и ставшего основателем особой мистико-каббалистической секты.

Суфизм традиционно распространен на Кавказе – особенно в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Кабарде, среди черкесских народов и лезгин. Показательно, что почти все население Чечни принадлежит к тому или иному суфийскому ордену. Это тот редкий случай, когда суфизм распространен практически на все этническое сообщество. Суфием был исторический имам Шамиль, поднявший на Кавказе мощное антироссийское движение. Члены орденов Накшабандийя и Кадырийя активно участвовали в определении политической линии поведения кавказских народов, в разные периоды склоняясь то к миру, то к повстанческому движению.

В период первой чеченской компании по ТВ неоднократно показывали ритуальные круговые пляски чеченцев, обряды с закидыванием головы, практику «зикра» – беспрестанного повторения имени «Аллах». Все это типичные черты суфизма, исламских инициатических организаций.

Для народов Кавказа – придерживающихся в большинстве своем шафиитского или малекитского мазхабов, терпимо относящихся к суфизму – абсолютно чужд не только современный ваххабизм, но и более умеренный ханбалитский мазхаб. Не только исторически далек, но и концептуально враждебен. Распространение на Кавказе ваххабизма, таким образом, следует рассматривать не как продукт естественной эволюции традиционного ислама, характерного для данных этнических сообществ, но как совершенно искусственную политико-религиозную имплантацию внешнего происхождения.

Саудовская Аравия – напротив, ваххабитская страна, где традиционно и исторически преобладает радикальный экзотерический суннизм: ханбалитский мазхаб, из которого вышла еще более радикальная, вполне еретическая ваххабитская секта. В рамках исламского мира Саудовская Аравия стоит на противоположном от Ирана полюсе. Эти два государства воплощают в себе две крайние метафизические, богословские, догматические и социально-политические реальности исламского мира.

Саудовская Аравия поддерживает радикально суннитские движения во всем мире – ваххабитов на Кавказе (и шире, в России), талибов в Афганистане, «братьев-мусульман» в Египте, «исламский фронт» в Алжире и т.д. Иран ограничивает свою поддержку зонами шиитского населения, а также некоторых суфийских режимов – таджикское крыло афганцев, сирийский режим (где во главе стоят алавиты), ливанскую и палестинскую Хезболла и т.д.

Эти примеры наглядно показывают, как знание внутренней структуры религиозных систем – на первый взгляд далеких от конкретной политики –помогает адекватно разобраться в самых актуальных и насущных вопросах.

«Обособленный человек» де Сада и Лотреамона

Начиная с XVIII века, и особенно в XIX веке, возникло социально-политическое направление, ставящее своей целью освобождение личности от оков системы. Это современное издание радикального нонконформизма. Согласно этой концепции, которую чаще всего именуют «анархизмом» (или «общей теорией восстания»), человек должен освободиться вообще от всех институтов сакрально-политического, сбросить с себя бремя существующего Политического и утвердить собственную волю вопреки всем сдерживающим факторам.

Одним из первых и наиболее последовательных провозвестников такой теории был маркиз де Сад, известный более своими порнографическими текстами и давший свое имя тяжелой форме сексуального извращения.

На самом деле, де Сад был проницательным философом и политиком, своими скандальными эротическими произведениями лишь иллюстрировавшим некоторые идеологические соображения. В частности, он до логического предела развил принцип личной суверенности –. того, как должен вести себя человек, у которого нет никаких навязанных извне обязательств, социальных привязанностей и других связей с сакральными основаниями Политического. В такой интерпретации произведения де Сада представляются иллюстрацией позиции суверенного человека, который освобождается от всей структуры Политического.

Существует замечательное исследование французского философа Жоржа Батая, одного из современных теоретиков нонконформизма, «Суверенный человек де Сада», где он трактует де Сада как глубочайшего политического мыслителя, который за 200 лет до XX века авангардно выразил и описал феноменологию автономного индивидуума, освобожденного от внешних обязательств.

Ж.Батай и французский литературный критик Анри Бланшо настаивали на парадигмальном значении текстов маркиза де Сада для современного западного политического дискурса.

В нашем контексте следует рассмотреть идеи де Сада с точки зрения концепции онтологической альтернативы, поскольку де Сад в своих произведениях – хотя и в несколько карикатурной форме – воспроизводит многие тантрические мотивы. Один из героев Сада вполне в духе гностических учений провозглашает, что мир, в котором мы живем, создан «злым божеством», поэтому здесь «все несовершенно», и, если мы будем противостоять этому злому миру еще большим злом, – злом по отношению к нему, – то мы сможем подняться выше всех пределов. Через разрушение, эксцесс и дебош, через совершение самых ужасных и немыслимых преступлений можно стать настоящими «праведниками». Но праведниками не внешней общепринятой (прохладной) сакральности, а сакральности подлинной, живой и преображенной.

Другим автором, который в XIX веке развивал интуиции относительно суверенного человека, был граф Лотреамон.

Лотреамон, умерший в двадцать четыре года, написал только одно произведение «Песни Мальдорора» (если не считать разрозненных афоризмов – «Poesie», собранных позднее в сборник), где у главного героя – Мальдорора – единственной задачей было «творить абсолютное зло», преодолевать все запреты, для того чтобы прорваться к высшей тотальной свободе. У Мальдорора есть цель – победить Творца. Лотреамон никогда не говорит о Боге, он говорит именно о Творце. Подобно древним гностикам и отчасти де Саду, Лотреамон видит «творца» нашего мира сущностно злым существом, и возводит войну с ним в ранг высшей добродетели. Но чтобы прорваться к новой сакральности Мальдорора, необходимо опрокинуть старую сакральность «злого демиурга». Этим парадоксальным занятием и занимается Мальдорор на протяжении всех шести песен.

Титанизм и фигура анарха

Данное направление получило название «титанизм». В Греческой мифологии есть сюжет о древних титанах, братьях богов, которые были унижены и сброшены в ад, тартар. Титаны имеют равное с богами происхождение, но в силу определенной исторической несправедливости унижены и обездолены, лишены соучастия в благах жизни и во власти. Восстание титанов против богов является идеей, которая была подхвачена революционным движением Европы XVIII-XX веков.

Обращение к титанизму был свойственны многим левым революционерам – Марксу, Бакунину, Савинкову.

Показательно, что теоретики титанизма имели прямое отношение к тайным обществам, носителям «альтернативной сакральности». Бакунин был видным масоном, Савинков живо интересовался гностицизмом, оккультизмом, мистицизмом. Если внимательно осмыслить революционный гуманизм этих авторов, мы увидим в нем прямой аналог тантристской идеи о том, что во главе параллельной иерархии стоят «дивья», «божества», т.е. люди, оперативно преодолевшие все ограничения, свойственные человеческому роду, и ставшие своего рода «сверхчеловеками».

Функции и структуры альтернативной сакральности внимательно исследовали «новые левые» философы – такие, как Жорж Батай, Морис Бланшо, Мишель Фуко, Жиль Делез и другие. Именно левые постмарксистские, отчасти анархистские мыслители впервые заинтересовались наличием сакрального у истоков революционных движений.

Человека, который восстает против окружающего мира с целью радикального освобождения от ролевых функций, для последующего превращения в полноценного «суверенного человека» – титана или «дивью» – немецкий философ и писатель Эрнст Юнгер называет «анархом».

Анарх – это не «анархист», не просто сторонник анархической идеологии. Это не политическая, а метафизическая фигура, свободная от социальных и идеологических ограничений. Это парадигмальная онтологическая реальность, предшествующая конкретным революционным проектам – в том числе и анархистскому. Анарх – суверенный человек, который признает только внутреннюю власть и отрицает внешнюю. В каком-то смысле, он становится «самовластным», т.е. диктующим самому себе свою свободную волю.

Все эти концепции так или иначе вытекают из учения Фридриха Ницше о сверхчеловеке. И всякий раз данные теории приближаются к древней эзотерической формуле, описывающей онтологический статус главы инициатической организации – «дивья», полюса альтернативной сакральности.

Нигилизм в политической или религиозной сферах, когда человек провозглашает свои ценности, вопреки ценностям общепринятым, ниспровергает верования большинства ради неверия или иной веры, рассмотренный таким образом, оказывается проявлением параллельной альтернативной сакральности, которая при успехе восстания, становится в будущем позитивной основой нового культа, ложится в фундамент новых социально-политических учений и постепенно из альтернативной сакральности превращается просто в сакральность.

1. Отношение к власти:

2. Цель и проект:

Утверждение, что основная цель Политического неправильна и неадекватна, что истинные цели и проекты должны быть другими.

3. Иерархия:

4. Правовая система:

5. Идентификация:

6. Концепция революционного насилия:

7. Ценностные системы:

Шут появляется в окружении королей в эпоху Средневековья

Из литературы и истории мы знаем, что рядом с царями, правителями, вождями постоянно встречается фигура шута. Так как власть (царь, князь и т.д.) имеет центральное значение для всей структуры Политического, то закономерен вопрос - какова функция шута, который стоит столь близко к суверену и который, как свидетельствуют хроники, подчас значительно влияет на принятие им серьезных судьбоносных решений?

Шут появляется в царском окружении начиная с определенного исторического момента. В древних обществах такого явления нет. В них устойчиво наличествует традиционная пара - Артур и Мерлин, цари и жрецы. Лишь в христианскую эпоху и особенно в Средневековье мы начинаем все чаще встречаться с противоречивой, сложной, но неизменно присутствующей в окружении высшей власти фигурой королевского шута или его аналогов.

Редукция жреческого начала

В структуре сакральной власти "королевский шут" занимает место "Мерлина", т.е. выполняет некоторые структурно жреческие функции, которые духовное владычество выполняло в полноценной модели Политического.

Но как случилось, что величественная фигура жреца, погруженного в созерцание неподвижных световых реальностей, высшая из традиционных каст, была низведена до столь жалкого состояния - бедного увеселителя самовластных князей, отпускающего скабрезные шутки и собирающего тумаки и затрещины на бесконечных пирушках праздной знати?

В такой перемене можно выделить две причины - во-первых, данная ситуация сложилась в ходе "революции кшатриев", когда воинское сословие резко принизило статус жреческой касты, а во-вторых, одна модель жречества (религиозное священство) вытеснило жрецов предшествующей традиционной формы. Часть жрецов предшествующей сакральной системы перешло в новую религиозную структуру, но остался определенный процент тех, кто до последней возможности хранил верность древним обрядам, культам и учениям.

"Шуты" являются особым - частным и редуцированным -- случаем жречества. Теперь нам становится понятным, по какой логике они оказались в такой близости от высшей власти и на чем основывается их влияние на нее. "Шут" - новое издание древнего Мерлина после революции кшатриев и христианизации общей социально-политической системы.

Христианское священство отчасти взяло на себе жреческие функции, но между религиозной церковной структурой христианского клира и функцией жрецов в древней структуре традиционного общества существовал довольно серьезный зазор. Причем этот зазор имел прямое отношение к сфере Политического. Он-то и был заполнен фигурой "королевского шута".

Интеллектуальная интуиция

В традиционном обществе существовало представление о нескольких типах мышления, приблизительно соответствовавших кастовым делениям. Высший тип мышления, "интеллектуальная интуиция"*, представляет собой специфический атрибут жреческого сословия. - Это духовное проникновение внутрь предметов, явлений, событий.

При определении предмета философии речь шла о мудрости, софии, онтологической форме знания. Это имеет к интеллектуальной интуиции самое прямое отношение.

Интеллектуальная интуиция основана на сверхрассудочном познании. Там, где структуры рассудка некомпетентны - например, везде, где речь идет о сфере первых причин, высших начал (там простая человеческая логика бессильна), в дело вступает особый орган, способный к прямому созерцанию принципов. Вместе с тем сверхрассудочная модель познания содержит в себе основные модели рассудочного мышления и при необходимости легко переходит от высшего (сверхрассудочного) уровня к низшему (рассудочному). Поэтому данный тип мышления назван не просто "интуицией", но "интеллектуальной интуицией". В полноценной структуре сакрального общества этот метод познания признается наивысшим и соответствует касте жрецов.

Рассудочное познание

Второй уровень, соответствующий касте кшатриев, воинов, это познание рассудочное с яркой эмоциональной окраской. Если в случае с брахманом мудрость основана на бесстрастии и сверхрассудочной интуиции, здесь преобладает страстность и рационализм. Первая форма познания вертикальна, вторая горизонтальна. Первая концентрична и интенсивна, вторая экспансивна.

Интеллектуальная интуиция жрецов схватывает вещи и явления в целом, в их синтезе, внутреннем единстве -- по ту сторону противоположностей. Рассудочное же мышление оперирует парами, дуальностями, аналитически разлагая вещи и явления на составляющие. В "трещине" между этими дуальными полюсами рассудка неистовствуют страсть, эмоции, активные чувства, как бы восполняющие динамически утрату статического единства мудрости жрецов. Рассудок понимает все по частям, интеллектуальная интуиция, мудрость схватывает их сразу и целиком. *

В полноценной модели традиционного обществе рассудок всегда подчинен интеллектуальной интуиции, как кшатрии подчинены брахманам. Дискретная рациональность ставится в подчинение синтетической мудрости, прямому и неопосредованному созерцанию начал. Оба уровня не противостоят друг другу, но находятся в иерархических отношениях соподчинения.

Функции пророков: сакральное невежество

Это иерархическое соподчинение наглядно видно в статусе библейских пророков. Именно пророки рассматривались как носители высшего авторитета. Известны примеры как спонтанного пророчества, - например, избранничество Моисея Богом, -- так и организованные, институционализированные школы пророков (о них говорится в библейской истории про пророка Илию, пророка Елисея и т.д.). Обязательным условием для обретения статуса "пророка" было отсутствие полноценного религиозного образования, ритуальное "сакральное невежество"*.

Рассудочное знание складывается на основе логического мышления. Но даже предельное совершенство этого качества не приближает к пробуждению интеллектуальной интуиции. И наоборот, даже ограниченное развитие интеллектуальной интуиции качественно превышает рассудочные структуры, позволяя мгновенно решать задачи, требующих невероятных аналитических усилий.

Пророки непосредственно созерцали структуру Божественного мира, всего бытия - причем в их архетипическом надвременном состоянии. Такое созерцание возможно только через интеллектуальную и сверхрассудочную интуицию. Пророческая функция -- аспект жреческого начала применительно к прямому и непосредственному познанию бытия. Это оживление данных Традиции через прямой радикальный опыт, их подтверждающий и "освежающий".

Вместе с тем слова пророков сплошь и рядом оставались непонятными, невнятными для окружающих, поскольку большинство людей руководствуется рассудочными формами познания. Отсюда странность пророческих предсказаний, трудность их для понимания.

В этом же причина того, что в критических ситуациях раздраженные непонятными речами прямых созерцателей Божественного простые граждане подвергали их насилию - "побивали камнями".

Разум против мудрости

Иными словами, между высшей мудростью и земной разумностью (между интеллектуальной интуицией и структурами рассудка) при определенных ситуациях возможны трение и даже конфликт. Носителю банального рассудка, если оставить в стороне четкое следование Традиции, которая придавала жреческой мудрости и статусу пророков заведомо наивысший статус, созерцательная мудрость может казаться "нечленораздельной бессмыслицей", "безумием", "глупостью" *.

По мере нарушения кастовой иерархии, и особенно вследствие "революции кшатриев", противоречие между двумя уровнями сознания все более обостряется. Небесная мудрость жрецов перестает не то чтобы пониматься (этого не было и ранее), но чтиться и признаваться как таковая. Пропорции искажаются, и небесная мудрость постепенно приобретает в глазах большинства новое качество - "небесной глупости", "священного безумия".

Ключи к интерпретации данных прямого созерцания и применения его результатов к практической плоскости - в том числе и к области Политического - утрачиваются. Так постепенно из жреца, пророка, брахмана, созерцающего абсолют, вещи в их парадигмальном, архетипическом состоянии, рождается фигура "шута".

Трикстер

В мифологии некоторых народов, в частности, северо-американских индейцев (а также древних германцев, некоторых греческих полисов и т.д.) существует фигура, которая по ряду параметров напоминает "шута". Это так называемый "трикстер".

Истории, связанные с трикстером, отличаются постоянством мотивов. Действия трикстера отличаются следующими качествами:
-- он вовлекает людей, героев, зверей или других божеств в ситуации, чей исход и логика оказываются неожиданными и опрокидывают естественные ожидания и надежды;
-- он осуществляет действия, смысл которых непонятен окружающим, и которые дают странные эффекты;
-- он меняет свои обличья, выдавая себя не за того, кто он есть, тем самым путая карты, и вовлекая других в несвойственные им роли;
-- он нарушает табу, действуя неоправданно жестоко и грубо, причем эти действия не имеют видимого логического обоснования.

Но при всем этом совокупный эффект от похождений трикстера состоит в том, что у людей остаются в наследство обряды, предания, сакральные предметы, приемы труда, охоты, обычаи и культы. Трикстер выступает как культурный герой.

В индейских мифах племени виннебаго трикстером выступает персонаж по имени Вакдьюнкага ("шут", "безумец"), у других племен те же функции выполняет Ворон, Койот и т.д. Вакдьюнкага нарушает табу, насмехается над святынями. Его действия подчас являются "надругательством", шутовской пародией на обряды подготовки к военному походу, ритуалы приобретения духа-покровителя и т.д. *

В скандинавских преданиях есть типичный трикстер Локи - полубог-полудемон, который согласно мифам, в конце концов, спровоцирует своим "безответственным" поведением гибель мира ("раггнарекр"), последнюю битву богов с населением ада, в которой почти все они гибнут. Определенные черты трикстера есть у греческого Гермеса. В народных сказках таким трикстерам несть числа. И у Ивана-дурака, и у Ходжи Насреддина, и у Рейнике-Лиса, и братца-кролика и у множества иных персонажей наличествуют его черты.

Общий смысл трикстера в том, что наряду с более менее разумной структурой сакрального, выраженной в космическом порядке, регулярной смене сезонов, структуре социально-политического устройства и т.д., существует и другая его сторона, которая заведомо превышает любые рассудочные модели, моральные коды, формы рационализации бытия. Эти "теневые" (для человеческого рассудка) стороны сакрального и воплощаются в трикстере.

Прибегая к трюкам, обману, трикстер тем самым демонстрирует границы рассудк как модели познания, актуализируя присутствие сакрального в чистом виде - без расшифровки и адаптации к аналитическому устройству человеческого разума. Его хитрость воплощает в себе прямое откровение бытия, которое являет себя, минуя опосредующие промежуточные инстанции.

Показательно отношение людей к трикстеру - он вызывает восхищение, ужас, почтение и вместе с тем почти панибратское чувство близости, так как своими проделками он разом снимает то напряжение, которое нагнетается сакральным в его более конвенциональных аспектах. Трикстер как бы уравнивает умного и глупого, удачливого и несчастного, богатого и бедного, увлекая всех в животворный изначальный хаос - предшествующий актуализации пар противоположностей.

Несмотря на исключительную популярность у всех слоев общества истоки фигуры трикстера лежат в структуре жреческой касты. И сам он принадлежит, бесспорно, к разряду либо божеств, либо героев.

Метафизика "Комедия дель Арте": серф Пьеро

Образ Арлекина относится к той же категории, что и трикстер. Этот традиционный персонаж "Комедия дель Арте", крайне популярный среди европейцев, имеет сходные функции. Все связанное с фигурой Арлекина глубоко символично.

Французский историк Грасе д'Орсе дает оригинальную интерпретацию основным персонажам "Комедия дель Арте", связывая их с кастовой системой*.

Пьеро представляет низшую касту, "виленов" или "шудр". По Грасе д'Орсе английское "clown" имеет тот же смысл, что и Пьеро, и происходит от латинского "сolonus", т.е. "колонист", "крестьянин" *.

Страдания Пьеро, его постоянные слезы отражают плачевное положение низшего сословия. Тема "повешения Пьеро" связана с древними обрядами человеческих жертвоприношений, практиковавшимися друидами. Лицо Пьеро непременно в муке, и на его костюме знаки зерен. Руками же он повторяет движение мельничных жерновов. Все это символизирует касту батраков, серфов. Пьеро - это уменьшительное от "Пьер", а "Пьер" -- французское озвучивание латинского Petrus, камень; следовательно "Пьеро" - это "камешек". Он означает, по Грасе д'Орсе, низшую точку года, ночь, адскую реку забвения -- Лето. Пьеро отводится символический период времени от зимнего солнцестония до весеннего равноденствия.

Полишинель: третье сословие

Полишинель, с белыми волосами и красным лицом, в полосатом костюме той же расцветки, символизирует касту ремесленников, артизанов, "варлетов". Принадлежность Полишинеля к цеховым братствам подчеркнута его "кожаным поясом" -- отличительным знаком средневековых каменщиков. Полишинель соответствует весне, весеннему солнцу. Два горба Полишинеля указывают на древнейший символизм двух гор, между которыми появляется солнце.

Кшатрий Жиль

Третий персонаж - Жиль. Он одет в желтую одежду и имеет все атрибуты военного мундира. Грасе д'Орсе утверждает, что только этот персонаж не сохранил своего древнего одеяния и следовал за изменениями покроя военной формы. Желтый цвет одежд Жиля - знак его связи с летом. Неизменной чертой этого костюма является "жилет", который, по мнению Грасе д'Орсе, вполне мог получить название именно от "Жиля" *.

Жрец Арлекин

Наконец, Арлекин - четвертый персонаж классической комедии. Его одежда состоит их черно-белых лоскутов. Он соответствует жреческой касте. Облегающее трико в черно-белую шашечку призвано подчеркнуть его худобу, а дырки в одежде - бедность его наряда. Арлекин связан с попрошайничеством, и известно, что некоторые типы древнего жречества, равно как и католические монашеские ордена практиковали ритуальное нищенство и, соответственно, занимались сбором милостыни. Это связано с тем, что жрецам запрещено работать, и напротив, инвестицию в потустороннее, невидимое, которое олицетворяют собой жрецы, является долгом всех остальных каст общества. Древне-греческие изображения описывают в таком виде бродячих фессалийских колдунов, которые были продолжателями древнейших жреческих традиций. Арлекин связан с осенне-зимним периодом и созвездием Стрельца.

Само слово "Арлекин" - Arlequin, Hierlequin, Hellequin, Alechino - темного происхождения. По-бретонски (бретонский язык прямой потомок галльского, т.е. языка, на котором говорили друиды) слово "arlech'in" означает "кошмар", т.е. проявление потустороннего в человеческих снах. Немецкая этимология слова дает "Hell-Konink", "царь подземного царства", французская - от "hurler chien" -- "тот, кто заставляет собак выть" (переходя от дома к дому в поисках милостыни).

Итак, в персоне Арлекина мы столкнулись с интересующей нас фигурой - жреца, превратившегося в шута. Черно-белый цвет его костюма подчеркивает, что он занимает пограничное положение - в годовом символизме это зимнее солнцестояние, точка перехода, где старый год превращается в новый. Обряды, связанные с ритуальным попрошайничеством, с переодеванием - так называемые коляды -- приурочены именно к периоду зимнего солнцестояния - "зимние святки". Все это имеет отношение к древнейшим жреческим мистериям, сохранившимся на уровне народных обычаев вплоть до настоящего времени.

Сакральное и религиозное: зазор

Несмотря на то, что понятия "сакральное" и "религиозное" довольно близки, они далеко не тождественны. Осознав сущность отличия, мы лучше поймем удвоение жреческих функций в центральной инстанции Политического, обнаруженное в феномене королевского шута.

Средневековые христианские монархи имели полновесную организацию жрецов в лице церкви и клира, которые полноценно соучаствовали в Политическом, поддерживая нормативы христианской традиции, устанавливая духовные границы, влияя на реальную политику воинской аристократии - королей и ноблей*.

Какое функциональное значение имеет дублирование этой функции, и почему фигура шута, Арлекина столь двусмысленны?

Сакральное по определению охватывает собой все аспекты бытия. В законченном и полноценном традиционном обществе нет и не может быть профанического. Каждый предмет, каждая вещь, каждое существо принадлежат к цепочки символических явлений, через которые протекает нескончаемая иерофания, "обнаружение сакральности". Этот аспект тотальности, всеобщности является главной отличительной чертой такого общества. Сакральным является не только "возвышенное", "особое", "выделенное", "благое", но и все остальное. Причастность к глубинным слоям бытия имеют не только "высокие" вещи, но и "низкие". Сакральны не только день, небо, солнце, но и ночь, земля (подземный мир), луна, мрак. У каждой вещи - большой или малой, благой или злой, живой или мертвой - есть своя нить, связующая ее с субстанцией мировой души. И здесь нет исключений.

Религия - а под религией в узком смысле следует понимать все же те традиции, которые основаны на получение Откровения и связаны с теорией "творения" -- со своей стороны, представляет "избирательное сакральное", т.е. взгляд на мир, где сакрально отнюдь не все, где одно сакрально (это область религии), а другое нет. Религия наделяет качеством сакральности только "благую", "светлую" часть мира, только "добро", "высокое". Остальное оно относит к профанному, к "области вне храма". В полноценном сакральном обществе храма как такого не существует, поскольку им является весь мир, а там, где культовые строения существуют, их стены не воспринимаются как нечто непроницаемое, как абсолютная преграда. Эти стены метафизически прозрачны*.

Когда сакральное переходит в формат религиозного, то определенная часть сакрального вытесняется, помещается на периферии, отсекается. Отношение к этой части варьируется - в каких-то аспектах оно полностью демонизируется, осознается как область "дьявола". В других случаях она включается в общую систему, но на особых правах.

Поэтому и жречество, переходя от статуса сакрального к религиозному, существенно меняет свои функции. Часть интегрируется в новые религиозные институты, становится клиром; другая часть выносится в область "магии", "колдовства", "эзотерических" организаций; третья начинает играть особую социальную, культурную -- к ней относится фигура "шута" *.

Шут как носитель остаточной сакральности

Шут, таким образом, берет на себя в значительной степени "темную часть", "остаточное сакральное", и это во многом объясняет нам особенности этого персонажа. Фигура дохристианского друида (или славянского волхва) распадается в Средневековье на две составляющие - "серьезную", "положительную", "возвышенную" сакральность кардинала или епископа и "смеховую", "грубую", "приземленную" сакральность шута, скомороха. В обоих случаях обе части "расчлененного Мерлина" оказывают на структуру Политического самое серьезное влияние.

Возраст архаической фигуры трикстера доказывает, что подобные трансформации сакральности, ее редукция могли иметь место и в более далекие эпохи, и переход к религиозной форме сакральности есть лишь один из эпизодов этого более длительного и масштабного явления, чьи прецеденты уходят в глубокую древность*.

Сакральные атрибуты шута (шут и шаман)

Некоторые особенности поведения, костюма и жестов королевских шутов сближают их с древнейшим видом жречества - шаманизмом. Фигура шамана в определенном смысле может считаться архетипической.

Ортодоксальные традиционалисты (Генон, Эвола) видят в шаманах результат деградации более полноценной жреческой касты. Перманентисты стараются найти общие типологические черты между ними и другими типами жречества в разных культурах. Прогрессисты видят в них, напротив, примитивную начальную ступень развития религиозного комплекса. Для нас важно просто сопоставить ряд их характерных черт с образом "королевских шутов".

Наряд шута всей своей структурой подчеркивает его странность, отличность, инаковость. Это, в каком-то смысле, "одежда наоборот" -- отсюда задом наперед одетые башмаки, отсутствие рукавов и т.д. Одеяние шамана основано на той же идее. - Его костюм: вывернутая наизнанку шуба, гротескные украшения - часто из тех предметов, которые в данном культурном контексте украшениями не считаются, предметы быта, используемые не по назначению и т.д. Шаман в каком-то смысле, как и шут, есть "человек наоборот". Поэтому он иногда меняет пол, переодеваясь в одежду противоположного пола, ведет себя подчеркнуто странно. Костюм шамана подчеркивает "слияние противоположностей" - как и сам он объединяет миры посюсторонние с мирами потусторонними. Шаман сам есть "сочетание противоположностей".

Показательны симптомы "шаманской болезни", позволяющие распознать шамана. В переломном возрасте будущий шаман начинает видеть странные сны: ему предстают разные необычные сущности, он впадает в ступор перед исполнением обычных для молодых людей племени заданий - рубка деревьев, рыбная ловля, охота. Ему становится "жалко" дерево, рыба "просит его не ловить ее", "зверь взывает к нему голосом предка" и т.д. Это признаки "видения", т.е. контакта с иным миром, который призывает шамана к себе. Для обычных людей выражения "голос рыбы", "просьба дерева", "шепот ночных духов" звучат нелепо и гротескно. В принципе, это предмет для смеха, но смех этот сопряжен с особым напряженным подозрением. Нечто подобное - вполне зловещее - есть в репликах шута или невнятных речах юродивых.

Став шаманом, человек начинает носить атрибуты своего призвания. Это инструменты камлания. В первую очередь, бубен или трещотка. Издание странных неблагозвучных звуков - обязательная практика в ходе камлания. Погремушка шута и его колокольчики явно относятся к этому разряду. Звук погремушки и звон бубенцов обращают внимание на "остаточное сакральное", на мир духов - подобно тому, как колокольный благовест зовет людей к заутренней - к светлой стороне сакрального.

Древнейшим значением наделены и повадки шута - в частности, то, что он прыгает на одной ноге. Символизм "одноногости" (вариация -- хромоты) тесно связан с культовыми обрядами зимнего солнцестояния: одна "нога" года переместилась в новый цикл, другая осталась в старом году. - Отсюда же одиночные башмаки и чулки под новогодней елкой, куда кладут подарки. В ирландском цикле легенд существовала особая категория особенно могучих демонических существ, называемых "одноногие". - Это фигуры ключевой точки цикла. Прыгая (или стоя) на одной ноге, шут призывает сосредоточиться на том миге, где происходит контакт двух областей - символически "старого года" и "нового года".

Одежда шута состоит из черно-белых заплаток - как у фракийских колдунов. Грасе д'Орсе считает, что это также намек на панцирь черепахи, символ мудрости. Черно-белый костюм - это также напоминание о глазах Аргуса - мифического существа, тело которого состояло из глаз. Это "сферическое зрение" соответствует пророческому схватыванию прошлого, настоящего и будущего в едином миге, в архетипическом неразрывном единстве. Это наглядный образ "интеллектуальной интуиции".

Черно-белый цвет символизирует парадоксальное сочетание "света" и "тьмы", "ума" и "безумия", "добра" и "зла", которое и составляет, в определенном смысле, стихию сакрального в полной, еще нерасщепленной форме. Этот же символизм связан с моментом зимнего солнцестояния -- точкой года, где во многих древнейших культурах праздновались "великие мистерии". Обряды переодевания на зимние святки людей в странные одежды, в шкуры животных, параллельно с обрядовым колядованием - попрошайничеством - сохранились в Восточной Европе (в том числе в России) до сегодняшнего дня - они являются распространенным ритуалом рождественских праздников. Это воспоминания о древнейших архаических культах. Если "светлой" легитимизированной церковью точкой годового цикла, связанной с зимним солнцестоянием, является праздник Рождества Христова, то приуроченные к нему "святки", народные обряды и поверья, с ними связанные, отражают именно "остаточную сакральность".

Ослиные процессии и сатурналии

Со сходными идеями сопряжены и средневековые "ослиные процессии", которые довольно долго праздновались по всей Европе и которые дали начало карнавалам. "Ослиные процессии" протекали по-разному; общим смыслом было участие христианского клира и знати в шутовском действе. Епископа, украшенного венками, сажали задом наперед на осла, Папе дарили лисенка, процессия распевала нелепые песнопения, подчас богохульного и непристойного содержания. В некоторых случаях самого осла наряжали Папой и вводили в церковь под ликование толпы. *

Эти шутовские обряды связаны с древними сатурналиями, сакральными праздниками, посвященными переворотами всех пропорций, когда на короткий срок слуги становились господами, а господа - слугами, когда отменялись традиционные запреты и табу, когда серьезное и шутовское, возвышенное и низкое менялись местами, а еще точнее, смешивались в общем хаосе, возвращаясь к жизненным истокам, где отсутствовали пары противоположностей, и наличествовала только изобильная сакральная полнота бытия. Сатурналия - своего рода обрядовый возврат в "золотой век" (царство Сатурна как раз и считалось "золотым веком"), к полноте сакрального, предшествующего позднейшим разграничениям.

Согласно Генону, "шутовские процессии" играли в общей структуре христианской цивилизации Европы огромную роль, так как на ограниченный период времени восстанавливали сакральность до его полноты. Церковь, допуская подобные эксцессы и соучаствуя в них, простирала свой контроль и на "остаточное сакральное", интегрируя его в свою собственную структуру. Генон делает любопытное предположение, что после отмены этого ритуального шествия в Европе вспыхнула эпидемия "колдовства" и "черной магии", что потребовало создания жестких карательных организаций в роде Святой Инквизиции - с хорошо известными последствиями. "Остаточное сакральное" вышло из под контроля церкви и стало самоорганизовываться на периферии общества, перейдя к формальной конфронтации.

Шут и шутовское начало в структуре общества, таким образом, обнаруживается как важнейший инструмент интеграции "остаточной сакральности".

Политическая функция игры и развлечений

В традиционном обществе все функции были строго распределены. Труд был достоянием вайшьев и шудр. Брахманы же и кшатрии не только могли не работать, но обязаны были не работать. Не по экономическим, но по ритуальным причинам. Каждая каста при этом имела собственные ритуальные занятия. Одним из классических занятий касты кшатриев была игра*.

Игры, как и все остальное, имеют сакральное происхождение. По своей структуре игра точно соответствует внутреннему миру и психологии именно касты воинов. Стихия игры отражает тот динамический, постоянно меняющийся мир, полный метаморфоз и перепада напряжений, в котором пребывает душа воина.

Брахманы ритуально сохраняли бесстрастное выражение лица. Смех не входил в разряд эмоций и жестов, разрешенных жреческому сословию. Невозмутимость, даже некоторая скорбность (рожденная постоянным сопоставлением мира высших принципов, архетипов, с земной искаженной реальностью) являлись отличительным признаком высшей касты жрецов*.

Для кшатриев, напротив, смех, улыбка, веселье, хохот, шутки были вполне естественным проявлением. Комический, комедийный аспект реальности был близок их природе. Смех изобрели воины.

В индуизме существует теория "сакральной игры" ("лила" -- на санскрите, "игра"). Согласно этой теории, как только высшие начала из архетипического состояния выходят в проявленный конкретный мир, они теряют изначальную серьезность, бесстрастность, начинают видоизменяться, и это уже -- поле игры. Все проявленное носит игровой характер в сравнении с непроявленным, которое заведомо проявленное превышает и релятивизирует, делает относительным. Одной из возможных и закономерных реакций на осознание относительности мира и его существ в сравнении с неизменными началами является смех, отношение к происходящему в проявленной действительности как к веселой (подчас жестокой) игре.

То, что кажется нам сегодня само собой разумеющимся, - игры, развлечения, зрелища, -- некогда были достоянием лишь одной касты - кшатриев, которые разработали основные модели увеселений. Веселье, смех, игры, пиры отражали, даже в своей поверхностности и несерьезности, глубинную кастовую истину - так воины понимали структуру самой онтологии, качество мира*.

Серьезность увеселений и игр

Здесь стоит сказать несколько слов собственно о смехе. С точки зрения сакрального представления о реальности, мир представляет собой некое полотно, натянутой между двумя полюсами - "световым" (в индуизме, "саттва") и "темным" (в индуизме, "тамас"), между "небом" и "подземным миром" ("внутренностями земли"). В чистом виде предельные миры не выступают, и человек имеет к ним всегда опосредованное отношение. Но промежуточная реальность, которой по сути является весь мир, представляет собой некоторое "искажение" чистых полюсов, определенную погрешность. Фиксация внимания на промежуточном пространстве, схватывание структуры искажения в определенных случаях приводит к головокружительному интенсивному веселью, сложной иронии, которые древние называли "улыбкой богов". Чистая стихия жизни, которая есть одновременно максимум смешения высших принципов, провоцирует припадки оргиастического веселья, тревожного хохота, интенсивной концентрации чувств, сопряженной с опытным обнаружением несерьезности всего происходящего, всего существующего.

Шуты служили при дворе королей и крупных синьоров именно для развлечений, обязательно присутствовали на пирах, участвовали в играх. Развлекательная функция шута имеет прямое отношение к кастовой специфике кшатриев. - Игра для них форма постижения глубоких и серьезных онтологических истин. Даже политические решения, рассмотренные в шутовском, игровом ракурсе, отличались отнюдь не легковесностью, но соответствовали внутренней природе царской власти. После "революции кшатриев" сами кшатрии распространили свою типологическую модель постижения мира и на жрецов, перенося - через шутовство и увеселительное отношение к реальности - свой кастовый подход на всех остальных.

Показательны шутовские мистерии в духе "ослиных процессий", которые устраивал на Руси Петр Первый - русский монарх, который завершил последний этап "революции кшатриев" в России, начатый его отцом Алексеем Михайловичем. Развеселые красочные кощунственные представления Петра на религиозные темы совпадали структурно и исторически с упразднением на Руси Патриаршества и введением структуры Синода, главой которого Петр поставил светское лицо.

Смех и жизнь

Бергсон считает, что смех является одной из характерных черт человека как "умеющего смеяться животного"*.

Способность к смеху Бергсон относит к одному из проявлений рассудка, т.е. не столько к эмоциям, сколько к особой форме рациональной реакции. Бергсон утверждает: "(...) комическое для полноты своего действия требует как бы кратковременной анестезии сердца. Оно обращается к чистому разуму".

Сущность комического Бергсон видит в том, что определенный ракурс взгляда обнаруживает в якобы "естественном" - "живом", "спонтанном", "органическом" - процессе черты механической заданности. "Внедрение механического в природу и автоматическая регламентация общественной жизни - вот два типа забавных эффектов", пишет он. Смешным является обнаружение механической ("серийной", автоматической, аппаратной) природы того, что выдает себя за органическое. Оратор, в самый патетический момент речи опрокидывающий неуклюжим жестом графин, чихающая в минуту объяснения в любви дама, приглашение поэта, читающего вдохновенную поэму, съесть бутерброд - все это проявления механической природы человека, связанной с его телесностью, в тот момент, когда вся ситуация призвана, напротив, максимально отвлечься от нее и сосредоточиться на "высоком".

Поэтому смех вызывают куклы. Кукольное представление само по себе - вне зависимости от его содержания -- заведомо вызывает смех. Справедливо и обратное - чтобы подчеркнуть комедийный характер представления актеры должны выражать "кукольность" действия.

Смех, который вызывает у нас имитация, подражание, есть следствие обнаружения в естественном искусственной подоплеки. Подлинное никогда не вызывает смеха - ни подлинная красота, ни подлинное уродство, ни подлинное зло, ни подлинное добро. Смех рождается там, где обнаруживается фальшивость, подделка, неподлинность. Зазор между оригиналом и копией есть пространство рождения смеха.

Шут призывает к онтологии

Шут делает этот зазор зримым, привлекает к нему внимание. Обнажая искусственность и имитационность человеческого, шут призывает сконцентрировать внимание на том, что является источником жизни, полюсом бытия.

Человек склонен забывать, что он -- лишь функция от внечеловеческих сил - высших и низших, что он не является самодостаточным онтологическим началом. С точки зрения максимального гуманизма, индивидуум* управляется сложной системой сочетания божественных (духовных) и животно-механических элементов. Самое смешное, что он постоянно забывает об этом (или даже вовсе не подозревает), и ведет себя так, как если бы он был "нерасчленимым", "неразложимым" существом, действующим спонтанно и самовластно. Марионеткой, куклой, фетишем является само человеческое "я", и всякий раз, когда его вторичность ("дивидуальность") обнаруживается, возникает комический эффект.

Сюжет о "тайных праведниках"

На Руси традиция шутовства имела две разновидности. С одной стороны, это была православная, идущая от Византии традиция юродивых, с другой - местная древне-славянская дохристианская линия скоморохов.

Традиция юродивых, почти неизвестная в западном христианстве, является важной особенностью Православия*.

Это связано и с тем, что православное христианство более соответствует полноценной сакральной традиции, нежели западное христианство, которое представляет собой именно "религию" (в узком понимании этого слова) *.

Традиция юродивых связана с темой "тайной святости".

Византийские источники содержат много сюжетов, посвященных этой теме. Структура большинства сюжетов про юродивых (как "тайных праведников") такова: святой подвижник, идущий прямым путем христианской аскезы на вершине своих подвигов задается вопросом - "есть ли еще большие подвижники, нежели он сам?". Другим вариантом этого вопроса является ситуация, когда святой подвижник задается каким-то другим вопросом, который находится в исключительном ведении Божества. Иными словами, реализовав человеческий потенциал совершенствования, аскет начинает интересоваться, что дальше и что выше. Ответ, который он обычно получает, имеет парадоксальный характер.

Например, приходя в поисках высшей святости в какой-либо монастырь, он обнаруживает при входе в него лежащую пьяную женщину. Он возмущается подобным кощунством*.

Позднее от старцев монастыря (или от ангела, в других версиях) он узнает, что женщина отнюдь не пьянчужка, а великая святая, которая настолько смиренна, что старается специально вызвать брезгливость окружающих, изображая последнюю форму дипсомании, но на самом деле являясь постницей, молитвенницей и праведницей, во всем превосходящей старцев. Эта тайная святая практикует подвиг юродства.

Другие истории связаны с юродством в городах. Так, есть пример о чете двух юродивых, которые подвизались на базаре, собирали тычки, насмешки и затрещины, представлялись убогими и неполноценными, иногда специально задирались к прохожим, чтобы добрать тумаков, но, вернувшись с базара, все остальное время проводили в молитвах, покаянии, посте и подаянии милостыни.

К разряду историй про "тайных святых", "тайных праведников" относятся и некоторые сюжеты, не связанные напрямую с юродством. Так, в некоторых случаях, старец возжелавший узнать про то, кто более праведен, чем он сам, получает такой ответ: "это император". Праведник, знающий о многих явно греховных и неправедных делах императора, удивляется - как это может быть? В ответ он получает следующее "объяснение": "император очень любит бега, скачки, и когда он стоит на стадионе, его все время подмывает громко завопить, захлопать в ладоши и другим способом выказать свое состояние волнения, но он делает над собой нечеловеческое усилие, и сохраняет полную непроницаемость, поэтому он и превосходит вопрошающего по праведности". Удивленный подвижник спрашивает снова: а есть ли еще кто-то, кто был бы, в таком случае, праведнее императора? Ответ: "да, есть, известный продавец-зеленщик из такой-то лавки". Тут у подвижника удивление не знает предела: но ведь всем известно, что он обвешивает своих покупателей. Ответ: "да, обвешивает, но он страдает патологической жадностью и неистовой страстью к обману, и всячески сопротивляется бесу, поэтому обвешивает гораздо меньше, чем ему хотелось бы". После этого аскет начинает что-то понимать.

Притча о "судах Божих"

Архетипом историй про "тайных праведников" является история про "суды Божии". Она входит составной частью в "Коран" мусульман (так называемая легенда о Мусе - Моисее -- и Хизре), но есть и в православных источниках - в книге "Поучений" этот текст читается на праздник "Введения Богородицы во Храм" *.

Сюжет православной версии таков: один большой подвижник решил узнать "суды Божии", т.е. тайны Промысла. К нему пришел ангел в обличии монаха и предложил вместе пойти путешествовать, чтобы узнать эту тайну. После этого начинаются странные вещи. Спутник безо всяких объяснений выбрасывает в море дорогое серебряное блюдо, принадлежащее хозяину корабля, который смилостивился над ними и взялся перевести через бушующее море. Потом он своими руками душит мальчика, которого другой гостеприимный хозяин подводит под монашеское благословение. Наконец, он после гостеприимного приема в доме бедных сирот сносит до основания их дом. Не вытерпев такого поведения, подвижник впадает в сомнение и восклицает: "уж не бес ли ты, что творишь такие мерзкие и безумные дела?" На что ангел отвечает: "нет, не бес и поясняет: блюдо досталось хозяину неправедным путем, этот единственный грех мог бы омрачить его посмертную судьбу; задушенный мальчик в будущем стал бы злодеем и привел бы в ад своего доброго отца; а под разрушенной стеной дома сирот скрыто сокровище, которое они в противном случае не нашли бы никогда и не смогли бы потратить их на спасение души и облагодетельствование всех нуждающихся". Так ангел продемонстрировал нечеловеческую ответственность и знание "судов Божиих".

Структура истории про ангела является парадигмой сюжетов про "тайных святых". Он выступает в данном случае также как юродивые, которые принадлежат субъективно к структуре божественного мира, что остается совершенно неочевидным для окружающих, напротив, воспринимающих их как "странных", "безумных", "дурачков".

Православное юродство

Юродивые бросают вызов чисто человеческому пониманию сакрального, ограниченному рассудочными моделями, демонстрируют несопоставимость божественного и человеческого, делают действительной дистанцию, которая их разделяет. Они ритуально восполняют полноту сакрального относительно ее редуцированной, "умаленной" формы. Иными словами, именно юродивые выполняют подлинно жреческую функцию, дополняя религиозную модель до интегральной полноты.

Многие византийские юродивые были канонизированы как святые. Одним из самых чтимых является святой Андрей Юродивый, с житием которого связан большой православный праздник, особенно почитаемый на Руси - Покров Пресвятой Богородицы*. Богородица явилась Андрею Юродивому в храме во время богослужения в видении, держа омофор над верующими. Праздник Покрова символизирует постоянное участие Богородицы в судьбах православных народов. Показательно, что именно юродивому открылось это видение, хотя на службе присутствовали и Константинопольский Патриарх, и василевс-император, и сонм архиереев.

Традиция юродивых получила широкое распространение на Руси. История о русских юродивых и их жития были чрезвычайно популярны. Юродивые были постоянными участниками царского двора - особенно, в Московский период. Иван Грозный им особенно благоволил.

Предание повествует, что однажды юродивый Василий Блаженный был приглашен в палаты к царю Ивану. Грозный встретил гостя с почтением, усадил за стол и налил ему вина. Но юродивый выплеснул вино в окно. Царь налил другую чарку, гость опять вылил. И в третий раз сделал то же. Тогда царь разгневался: "Почему презрел царское угощение?" На это блаженный ответил: "Не презрел я твое угощение, а пожар залил в Великом Новгороде".

Царь тут же гонца послал в Новгород узнать, как было на самом деле. Когда гонец вернулся, то сообщил, что именно в тот день и час, когда блаженный выплеснул вино, в Новгороде бушевал огромный пожар. Люди не надеялись с ним справиться, и тогда вдруг явился нагой человек с водоносом в руках, стал ходить по пожару, заливать пламя и в один час его потушил*.

Другой почитаемый юродивый был знаменит тем, что крестился на дома грешников и ругался, стоя на пороге домов добропорядочных граждан, вызывая всеобщее возмущение. Кроме того, он швырял в святые иконы камни, что было верхом святотатства. Объяснение пришло позже: те, кого считали "грешниками", совершили покаяние и исправились, кажущиеся "праведники", оказывается, втайне грешили, а под слоем краски святых образов, отпавшей от иконы после попадания камня юродивого, обнажилась сатанинская "адопись" - сектантские изображения бесов.

Знаменитый русский юродивый Василий Блаженный*, в честь которого назван красивейший русский храм на Красной площади, позволял себе укорять даже самого Ивана Грозного - известен эпизод, когда юродивый обличил Царя во время богослужения, уверяя, что его мысли сейчас далеко от Бога и полностью погружены в мирские суетные помыслы. Юродивые при русских царях играли в значительной степени роль шутов при суверенах Европы - с той лишь разницей, что в данном случае мы имеем дело с направлением чисто христианской (православной) традиции, тогда как европейские шуты принадлежали к дохристианским жреческим корпорациям, не получившим прямой легитимации в рамках христианства. Шутов католичество терпело, но не более того. Юродивые же были закономерной и легализированной ветвью в рамках православного благочестия.

"Студент холодных вод"

Юродство в России сохранилось до нашего времени. Одним из последних великих юродивых XIX был Иван Яковлевич Корейша, называвший себя "студентом холодных вод". К заточенному в психиатрической клинике Корейше собирался весь цвет российского общества - вплоть до великих князей. Бессмысленное бормотание Корейши интерпретировалось на тысячи ладов, его предсказания считались точными и неуклонно сбывающимися, хотя они звучали приблизительно так - "без працы набенды калалацы" *.

"Старец" Григорий Распутин является уже пародийной фигурой, но структурно вписывающийся в тот же контекст.

Скоморохи

Были на Руси и прямые аналоги европейских шутов - скоморохи, называемые также "веселыми людьми". Они представляли собой инерциальных продолжателей древних дохристианских жреческих структур - прямых наследников славянских волхвов. Но после принятия новой веры и существенного изменения всей структуры Политического, эти братства унаследовали лишь частичные аспекты древнейшего знания.

Скоморохи - как и другие формы бродячего жречества - жили сбором милостыни, постоянно перемещались по территории Древней Руси. К ним в полной мере приложимо все то, что было сказано об Арлекине. Структура представлений скоморохов, их действа, их инсценировки отражали общий сценарий древних инициатических мистерий.

Обязательными атрибутами процессии скоморохов были медведи, которых они водили на цепи и заставляли участвовать в представлениях. Медведь -- символ касты воинов, кшатриев. В то же время медведи и шкуры медведей играли особую роль в лунных ритуалах древности - в частности, они были центральными действующими лицами в обрядах, посвященных Артемиде (Диане), все жрицы Артемиды носили медвежьи шкуры.

Другой важный элемент скоморошеских представлений - так называемая "коза", которую изображал подросток младше 13 лет. Участие подростка также имело сакральный смысл: в "Элевсинских мистериях" греков в ритуальных целях использовался подросток (мальчик) - "отрок очага". Мальчик был наряжен в рогатую маску и изображал культовую фигуру, связанную с древним Дионисом.

Музыка и песни скоморохов, их представления имели обрядовое значение. То, что в простонародном сознании подчас воспринималось как грубые скабрезные сюжеты или сатира, на самом деле, было изложением древнейших священных знаний - где мотивы иерогамии, брачного сочетания неба и земли, богов и богинь несли в себе глубокий инициатический смысл.

Скоморохи были непременными участниками царских забав и увеселений, и в данном случае их функция полностью совпадает с европейскими шутами, -- с той лишь разницей, что в русской истории мы не знаем примеров, чтобы скоморохи действовали по одиночке и достигали личного влияния на князей и бояр. В остальном же они так же, как и шуты, были продолжателями дохристианских экстатических культов.

Сейчас трудно установить точные пропорции влияния скоморохов на Политическое в Древней Руси: скорее всего, оно либо уступало влиянию более распространенного и приемлемого юродства, либо осталось за пределами внимания исторических хроник.

Показательно, что несмотря на периодические преследования скоморохов, эта структура существовала долгие столетия. Самая серьезная волна гонений на них совпала с эпохой церковного раскола и была делом рук кружка "боголюбцев". Показательно, что это приходится на исторический момент, когда на всех уровнях Россия подверглась процессу десакрализации. И не случайно жесткие преследования скоморохов - носителей древнейших дохристианских традиций -- были своего рода прелюдией гонения на самих христиан-староверов, верных традициям отцов, на следующем православном периоде русской истории.

Иван-дурак

Русские волшебные сказки представляют собой народную фольклорную версию древних сакральных знаний. Их сюжеты несут в себе важную информацию о структуре инициаций, культов, обрядов. Это фрагментарные модели древнего жреческого знания. В форме сказок сохранились свидетельства эпох глубокой древности, предшествующей установлению на Руси христианства*.

В данном случае нас интересует известный сказочный персонаж - Иван-дурак. Обратим внимание на имя - "дурак". Английское "joker", французское "bouffon", т.е. "шут" означает также "дурак", "глупец". Высшая сверхрассудочная мудрость, основанная на интеллектуальной интуиции, действительно, представляется обыденному сознанию "глупостью", так как структуры этой формы познания уходят корнями в те реальности, которые не очевидны профаническому взгляду.

Иван-дурак не личность, но функция, это название для представителей жреческой касты в той ситуации, когда сам полноценный институт жречества либо смещен на периферию общества, либо формально упразднен. Иными словами, это жречество остаточное.

Поэтому в сюжетах, связанных с Иваном-дураком, неизменно фигурирует царь. Царь, чье несоизмеримое превосходство над Иваном-дураком подчеркивается в начале большинства сюжетов, в конце концов, оказывается посрамленным перед лицом внешне абсурдных действий главного персонажа. Так маргинализированное, приниженное жречество мстит касте кшатриев. Но Иван-дурак не просто наказывает и посрамляет царя, он же его и спасает в безвыходных ситуациях, исполняя за него необходимые подвиги - причем многие из них имеют явно шаманский, инициатический, культовый смысл. Таким образом, фольклорные сюжеты восстанавливают полноту сакральной иерархии Политического - в идеальном пространстве волшебной сказки жрецы воссоздают свое законное величие, реставрируя изначальные - "нормальные" - пропорции.

Важна связь Ивана-дурака с печью. Печь мыслилась как изначальный жертвенник, место пребывания священного огня. Но именно на огне древние жрецы приносили свои жертвы - само русское слово "жрец" происходит от корня "жар", "гореть": жрец" есть тот, кто сжигает на жарком огне жертвы (слово "жертва" - того же корня, "жертва", то, что сжигается - сравни церковно-славянское значение слова "жрать" - "сжигать", "палить"). Поскольку печь священна, как священен жертвенник, она способна переносить героя в разные места. Путешествие на печи есть символ особых волшебных качеств жреца, полученных в результате исполнения определенных кастовых норм. Неподвижность Ивана-дурака - также символ его брахманической природы. Иван-дурак как жрец принадлежит стихии неподвижной стабильности, чем раздражает кшатриев и вайшьев. - Кстати, многие былинные богатыри - в частности, Илья Муромец - "сиднем сидят" многие годы и с большой неохотой отправляются на подвиги, призванные царем или народом.

Иван-дурак говорит со щукой, другими животными. Понимать язык зверей (птиц) было прерогативой посвященных в жреческие культы.

Подчас Ивана-дурака заменяют в сказках аналогичные персонажи с теми же функциями.

Дервиши и секта маламатья

В исламском мире функции шута выполняли представители некоторых суфийских тайных братств.

Поведение суфиев было странным для окружающих непосвященных. В частности, суфии позволяли себе подчас нарушать свято чтимые мусульманами правила шариата - молитвы, отказ от алкоголя и т.д. - чем вызывали гнев окружающих. В некоторых случаях открытая проповедь идей суфизма стоила проповедникам жизни. Так величайший иранский мистик, основатель тайного суфийского братства "ишракийун", "шейх-аль-Ишрак" Шихобаддин Яхья Сохраварди был казнен султаном Саладдином за ересь.

Другой известный случай: суфий Аль-Халладж был сожжен живьем за то, что в мистическом экстазе выкрикнул богохульную для ислама формулу - "Ана-ль-Хакк", "Аз есмь Истинный", присвоив себе атрибут Аллаха. Конечно, это крайние случаи суфизма, но они показательны, так как демонстрируют его духовную сущность, выходящую за рамки конвенциональной религиозности. Суфии в исламе выполняют функцию, аналогичную "тайным святым" в христианстве. Многие аспекты ритуального поведения суфиев - бродяжничество, обет бедности, нарушение (подчас лишь видимое, провокационное) традиционных запретов, и т.д. - напоминают традиции юродивых. Суфии руководствуются высшей мудростью - как древние жрецы и пророки - и поэтому сплошь и рядом их поведение кажется "странным" и даже "глупым".

При этом мусульманские монархи обычно имели -- наряду с обычными советниками, визирями - суфиев, к которым обращались в самых сложных ситуациях. Так как в исламской традиции нет прямого аналога жреческой касты, то именно суфии выполняли ее роль - не в богослужении и отправлении культов (в исламе молитва не требует совершения никаких жреческих обрядов), но в сфере чистого знания, сопряженного с глубинными уровнями бытия. Кроме того, в самих суфийских братствах существовали особые инициатические ритуалы и обряды, не проистекающие прямо из коранической традиции. Для полноценного анализа политической структуры исламского общества - как древнего, так и современного - необходимо особое внимание уделять именно этому суфийскому фактору, с учетом отсутствия в исламе касты жрецов.

Среди суфийских братств есть одно, которое еще ближе к юродивым и шутам, чем все остальные. Это - орден "маламатийя" *.

Члены этого ордена так же, как православные юродивые, ставят своей целью добиться отвращения и презрения окружающих. Для этого они специально провоцируют добропорядочных граждан вызывающим поведением, стараются схлопотать побольше ударов и затрещин. Часто, будучи состоятельными и вполне благочестивыми людьми, они переодеваются в нищих, ведут себя на грани приличия. Через такое самоумаление достигается высший идеал суфийского пути - "фана" *, самопогашение, за счет чего человек, добровольно уничтожая свое малое "я", очищает в своей душе место для того, чтобы там поселилось Божество, великое "Я".

Излюбленный сюжет суфийских историй повествует о том, что презренный, валяющийся на базаре среди отходов и нечистот нищий в лохмотьях оказывается, на самом деле, первым советником могущественного мусульманского правителя, вершащего судьбы мира *.

Функции шута в системе Политического

Разобрав функции шута в структуре Политического, можно сделать несколько выводов.

-- Шуты при царях как носители жреческой сакральности появляются в определенные исторические периоды промежуточного характера -- между полноценной сакральной иерархией и профаническим строем. Наличие этой фигуры свидетельствует о том, что мы имеем дело с обществом, где в той или иной степени произошла "революция кшатриев" и замена одной (более широкой) формы сакральности другой (более узкой - в частности, религиозной).

- По мере дальнейшей десакрализации обществ эта промежуточная форма жреческого начала постепенно изгоняется из структуры Политического, причем, важным моментом десакрализации следует считать формализацию и радикализацию противоречий между новыми моделями конвенционального жречества и носителями "остаточной сакральности" (речь идет о запрете "ослиных процессий, гонениях на скоморохов и т.д.).

- Полная десакрализация власти влечет собой исчезновение фигуры шута.

С этими выводами согласятся традиционалисты и прогрессисты, оценивая, однако, их с разными знаками - одни с печалью, другие с радостью.

Перманентисты же со своей стороны, постараются найти подтверждения тому, что и в современных светских режимах функции магов-шутов при правителях никуда не исчезли, лишь поменяв форму. Действительно, и в Новое время мы постоянно встречаем в окружении властителей крупнейших держав разных оккультистов, ясновидцев, целителей, гадалок, астрологов и предсказателей. В конце ХХ века к ним добавились экстрасенсы, контактеры и специалисты в биоэнергетике.

Кроме того, функции юродивых, скоморохов, королевских шутов вместе с обществом прошли процесс "демократизации" и превратились в бесчисленную плеяду комиков, юмористов, актеров комедийного жанра, которые продолжают веселить - но на сей раз не властителей, а массы.

В любом случае, с точки зрения философии политики, роль шута требует самого пристального и серьезного внимания.

Примечания

Термин предложен Р.Геноном.
Есть и третья модель познания, свойственная касте вайшьев. Здесь кшатрийская рассудочность освобождается от страстности, от динамического напряжения. Структуры обыденного рассудка окончательно очищаются даже от ностальгии по утраченной интеллектуальной интуиции, целостного синтеза. Можно сказать, что третий уровень рассудочности есть продукт "остывания" типичной ментальности кшатриев.
В 70 Псалме пророк Давыд говорит о себе: "Яко не познах книжна, вниду в силе Господни", т.е. "поскольку я не получил книжного образования, я вступаю в сакральность напрямую". См. также А.Дугин "Игнорамус" в кн."Русская Вещь", указ. соч.
Для высшей мудрости все обстоит обратным образом - человеческий рассудок видится как нечто жалкое и ничтожное, заведомо ограниченное узкой сферой аналитических размышлений и выводов, не способных достичь тех уровней бытия, где пребывают высшие начала - божественные идеи. В христианской традиции прямо говорится, что "но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых" (1 Коринф. 1:27). Божественное откровение заведомо превышает способности человеческого рассудка. См. также А.Дугин "Бытие и безумие", в кн. "Философия традиционализма", указ. соч.
См. Пол Радин "Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев.", М., 2000.
См. Gracet d'Orcet "Materiaux cryptographiques", Paris, 1983.
Согласно другой версии, слово "clown" восходит к английскому народному фольклору времен Революции Оливера Кромвеля и происходит от слова "crown", "корона", символизируя осмеянного и поверженного короля, которого казнят восставшие демократы.
Символическое значение "жилета" в связи с эпохой его появления и соответствующими социально-политическими и классовыми процессами остроумно разобрано в книге современного французского философа Жана Бодрийяра "Символический обмен и смерть", М., 1998.
"Нобль" (франц. "noble", "noblesse", "благородный") -- "принадлежащ и й к высшему сословию", "аристократ".
Показательно, что в описании Нового Иерусалима в "Апокалипсисе" также отсутствует храм. Храм там повсюду. И повторяя райский символизм, - в котором обычно также не упоминается святилище или храм, - в центре стоит Древо Жизни.
Уместно привести мнение Рене Генона, который считал, что христианство, будучи религией, представляет собой даже не столько жреческую традицию, сколько духовную традицию кшатриев. Он приводит в подтверждение своего мнения ряд символических факторов - в частности, историческое обстоятельства целибата католического клира, что заставляло рекрутировать священство из числа ноблей, так как сами клирики не могли легитимно производить потомства, а следовательно, их собственная каста зависела во многом от другой касты - в первую очередь, от касты воинов. Кроме того, он распознает в христианском учении именно рационально-эмоциальные аспекты, свойственные структуре ментальности касты воинов. Это совершенно справедливо применительно к западному христианству, к католичеству. Православие, со своей стороны, представляет совершенно особый случай, так как и в кастовом смысле (у белого духовенства брак в Восточной Церкви легитимизирован), и в структуре созерцательного богословия мы встречаемся с гораздо более полной системой сакрального, нежели у западных христиан. Это соображение приводит к парадоксальному, на первый взгляд, утверждению: Православие не является "религией" в строгом смысле слова, но сакральной традицией; или, выражаясь осторожнее, в рамках христианства оно гораздо ближе к полноценной сакральности, нежели католицизм.

Душа мира и тело мира

Традиционное общество видит реальность (историческую, социальную, политическую и т.д.) как состоящую из двух частей: видимой (внешней) и невидимой (внутренней). Внутреннее, невидимое объясняет внешнее, является более существенным и изначальным.

Это проецируется на антропологию -- учение о человеке. Традиционное общество видит в человеке тело и душу. Обе эти реальности обладают самостоятельной субстанцией и автономным существованием. Субстанция души является первичной и предопределяющей, субстанция тела -- вторичной. Поскольку человек и мир в этой парадигме являются одним целым, соответственно, есть душа мира и тело мира.

Тело мира -- это совокупность вещей, веществ, стихий, которые мы видим вокруг нас в разных состояниях. Душа мира, "мировая душа", о которой учит, в частности, Платон, -- это то внутреннее измерение реальности, тот "тайный свет", "секретное место", где пребывает бытие, "софия".

Душа живет дольше тела, как и сама Традиция живет дольше людей, ее исповедующих. Невидимое содержание человеческого бытия, Традиция, остается неизменным, а люди меняются и умирают. Исходя из положительной нагрузки "онтологии невидимого" строится и социальная структура традиционного общества. Онтологии тайны, почитания невидимого, определяет изначальное представлении о функциях "тайных обществ".

Место тайного общества в структуре Традиции

Тайное общество воплощает в социальной структуре невидимую часть. Так же, как душа невидима человеческому взгляду, тайное общество в традиционной структуре Политического невидимо внешнему наблюдателю.

Тайное общество представляет собой закрытую группу людей, которые осуществляют нечто в тайне, не посвящая остальных в то, что они делают. Часто засекречивается сам факт существования такой организации*.

По самой логике устройства традиционной структуры Политического тайное общество является приоритетной инстанцией, и наиболее характерной чертой его структуры. Если невидимая душа ставится выше видимого тела, невидимая душа общества ставится выше конкретного общества (равно как и невидимая душа мира ставится выше телесного мира), соответственно, и тайное общество становится во главе структуры управления Политическим в сакральном строе.

Продолжая аналогию с душой, легко предположить, что тайное общество, занимающее центральное место в структуре Политического, озабочено наиболее сущностными, масштабными и глубокими, онтологическими аспектами Политического.

Невидимая и видимая власть

Политическое складывается из двух элементов -- из осознания масштабных реальностей и формирования на основании этого осознания воли или проекта, направленных в будущее. Преимущественная компетенция тайного общества в полноценной структуре Традиции связана с первым моментом Политического -- с осознанием масштабной реальности. Проект же будущего формируется и реализуется видимыми властными инстанциями.

Так в рамках традиционной структуры Политического происходит разделение функций (заметьте: не разделение властей, а разделение функций). Тайное общество, занимающееся "невидимыми" вещами, душой мира, сопряжено с осознанием, осмыслением масштабных реальностей. А с волей к реализации, действием, связаны иные инстанции традиционного общества -- видимая власть.

Это разделение соответствует двум основополагающим, высшим уровням политической и социальной иерархии в сакральной структуре.

Тайное общество связано со жреческой кастой

Во всех типах традиционного общества Политическое преимущественно состоит из касты жрецов, служителей культа и касты воинов, администраторов. Классическое тайное общество представляет именно братство жрецов, которое уполномочено заниматься реальностями невидимого мира, проникать в миры души, исследовать их, познавать, утверждаться них.Тайное общество в своем архетипе представляет собой группы священников, жрецов, шаманов, духовидцев, магов, колдунов и т.д. Оно является тайным, потому что занимается тайными сторонами бытия. Оно является невидимым, потому что имеет дело с невидимым.

Осознание и формулировка основополагающего мифа предполагает контакт с невидимыми и далекими от человека сферами, а воля к реализации проекта, формируемого на базе мифа, связана с более конкретными и ощутимыми вещами. Поэтому существует иерархическое соподчинение двух аспектов Политического и дифференциация типов, ангажированных в политику. Оба типа -жреческий и воинский -- участвуют в Политическом по-своему. Воинский, административный тип, как правило, является явным -- царь, властелин, князь, вождь, это - очевидная, явная власть. Жрецы -- это власть тайная, неявная, они принадлежат к области тайных обществ и связаны с проблемами и с реальностями невидимого.

Диалектика жрецов и воинов

В исторической реальности мы сталкиваемся с взаимоотношениями двух высших каст - жрецов (брахманов) и воинов (кшатриев). Они являются сердцем Политического, и от их диалога, взаимодействия и диалектического соподчинения в решающей степени зависит политическая система общества.

Брахманы формируют и комментируют мифы и священные тексты, передают легенды и сакральные учения, наставляют кшатриев, а кшатрии, сообразуясь с Традицией, воплощают все это применительно к конкретной реальности. Брахманы ошибаются реже (потому что они меньше делают), кшатрии -- чаще (потому что меньше думают). Сфера сознания (и созерцания) в традиционном обществе ставится выше сферы действий. Поэтому в структуре Политического наличествует жесткая иерархия. Жреческие функции, тайное общество жрецов всегда важнее, чем функции явной царской власти, поэтому в традиционном обществе тайная власть стоит над явной властью, духовное владычество -- над временным господством*.

Артур и Мерлин

В качестве примера рассмотрим цикл легенд о короле Артуре и маге Мерлине.

Здесь мы видим классическую парадигму структуры Политического в традиционном обществе, где явное и тайное соприкасаются друг с другом согласно четкой функциональной схеме.

Юлиус Эвола описывал ее структуру так:
"В общей ткани легенды историческая реальность Артура -- который был dux bellorum ("военным предводителем" -- латинское, А.Д.) северных кимров в их борьбе против англосаксов между V и VI веками н.э. -- отходит на задний план перед лицом того обстоятельства, что его царствование было архетипом королевской власти (...). В конечном счете, царствование короля Артура стало фактически выражать парадигму сакральной королевской власти в символическом и сверхисторическом комплексе. (...) И в высшей степени показательно, что каждый рыцарь того периода стремился стать членом таинственного ордена "Короля Артура".

Имя "Артур" поддается различным интерпретациям, но наиболее вероятной из них является та, что возводит его к кельтскому слову "arthos" -- "медведь" и "viros" -- "человек". (...) Это означает мужскую силу, которая внушает ужас(...) и отсылает нас к идее центральной или "полярной" королевской функции.

Медведь -- это один из сакральных символов древнего культа, и вместе с тем, в астрономическом символизме он соответствует одному из "полярных" созвездий (Большая Медведица)." *

Артур совершает многочисленные подвиги, но компетенция его власти заканчивается там, где кончается зона деяний, осуществимых с помощью личной доблести, мужества, смелости, благородства и т.д. Когда король Артур в устройстве государства, в управлении подданными, рыцарями, во взаимоотношениях с супругой Джиневрой сталкивается с границами воинского начала, когда в дело вступают потусторонние силы или некоторые невидимые и глобальные цели и задачи, появляется Мерлин.

"Исключительно мужской и чисто воинский характер Артура как "медведя страшного" (ursus horribilis) ("медведь" -- древнейший символ касты кшатриев, -- А.Д.) восполняется и уравновешивается тем фактом, что Артура всегда сопровождает Мирддхин или Мерлин, хранитель сверхъестественного знания и сверхматериального могущества, являя собой не столько отдельную личность, сколько персонификацию трансцендентной и духовной стороны самого Артура. Тесная связь между двумя принципами -- воинским и духовным -- характерна для всего "рыцарства" при дворе короля Артура, и именно она предопределяет особенность и смысл совершаемых им подвигов." *

Мерлин -- важнейшая фигура в цикле о короле Артуре. Мерлин -- маг, жрец, колдун, главным наставник и советник Артура. Он связан со всеми глобальными проектами -- волшебным мечом Эскалибур, извлекаемым из камня, поисками святого Грааля, появлением Круглого Стола, созданием святилища Стоунхендж (культовое сооружение друидов в Англии, состоящее из огромных глыб, расставленных в виде амфитеатра, которые по преданию были перенесены и поставлены вертикально, благодаря волшебным способностям Мерлина) и т.д. История со строительством Стоунхэнджа показательна. -- Согласно одной из легенд, король Артур посылает своих воинов для строительства гигантского культового святилища. Несмотря на недюжинную силу воины не могут сдвинуть с места гигантские камни, необходимые для строительства. Жрец Мерлин, наблюдая за усилиями воинов короля Артура, лишь посмеивается: "Мало того, что камни тяжелые, они еще и волшебные, поэтому сколько людей ни послать, сдвинуть их никак не удастся". Когда король Артур понимает, что целое войско не может сдвинуть с места ни одного камня, Мерлин произносит заклинания и гигантские колонны летят через десятки миль и встают на место в том порядке, который Мерлин заранее предсказывает -- в форме круга.

Эвола уточняет: "Следует напомнить эпизод, связанный с камнями Стоунхенджа,-- с камнями, которые существуют и сегодня и не перестают поражать многих своей тайной -- как можно было в столь давние эпохи обработать и установить в том порядке, в каком они стоят по сей день, гигантские блоки, являющиеся останками древнейшего до-неолитического солнечного храма? Мерлин, приказывая воинам принести с далеких гор эти огромные камни, сказал: "Принимайтесь за дело, храбрые воины, и узнайте, принося эти камни, "что является более могущественным -- дух или простая сила". "Воины не смогли этого сделать, и тогда сам Мерлин, улыбаясь, легко осуществил эту задачу." *

Кругообразная структура Стоунхенджа воспроизводит Круглый Стол, вокруг которого рассаживаются рыцари короля Артура. "Круглый стол" как идиоматическое выражение относится именно к тому круглому столу, уникальному сакральному объекту, за которым собирались воины короля Артура. Их было двенадцать, как месяцев в году. Этот круглый стол подсказал Артуру поставить посреди царских палат именно Мерлин.

"Эти же идеи стоят и за символизмом Круглого Стола, который установил Артур по совету Мерлина, чтобы основать рыцарский орден, чьей главой был он сам. (...) Круглый Стол был создан по образу мира, и в нем была воспроизведена вся Вселенная, небо и земля. В других текстах, упоминаются движения звезд и вращение небес относительно неподвижной точки, из чего явствует, что рыцари, восседающие за Круглым Столом, суть представители высшей центральной власти. Теперь важно указать, что в различных вариантах сказаний рыцари Круглого Стола (или, по меньшей мере, лучшие из них) выступают в количестве "двенадцати", что явно близко к двенадцати Пэрам,из "Романа о Бруте", "которые разделили землю на 12 частей, сделали каждую феодом одного из них и назвались королями". Важность этой детали состоит в том, что 12 -- это солнечное число, которое всегда в той или иной форме фигурирует там, где образуется или уже образовался сакральный центр традиции: 12 тронов Мидгарда, 12 высших богов Олимпа, 12 деревянных шестов в дельфийском святилище Аполлона, 12 ликторов в Риме, 12 жителей Аваллона, 12 избранных наследников Карла Великого и так далее. Но в истории о Граале и короле Артуре этот символизм связан также с последующим мотивом "опасного места". Это -- оставленное пустым место у Круглого Стола, предназначенное для ожидаемого избранного рыцаря, превосходящего всех остальных, который должен стать "тринадцатым" рыцарем. Этот тринадцатый явно соответствует в данном случае самому правителю высшего центра, Властелину и Полюсу всех остальных двенадцати, образу самого Чакраварти, "Короля Мира" (каста хамса - А.Д.). ." *

Функции Артура и Мерлина как две фундаментальные функции политического устройства традиционного общества, показывают, как соприкасаются между собой воинское и жреческое начала, явная и тайная власть.

Как и все, что связано с тайным обществом, Мерлин появляется внезапно, неизвестно откуда - прямо из воздуха -- и в нужный момент. Кончается его жизнь, правда, плохо -- он был замкнут в скале посреди озера, влюбившись в одну даму, которая не отвечала ему взаимностью. И для магов бывают определенные испытания, иногда непреодолимые.

Как бы то ни было, распределение ролей короля Артура и мага Мерлина в древнем мифе с безусловно кельтскими корнями, далеко уходящими в дохристианские времена, четко показывает нам соотношение функций светской власти и духовного владычества. В отношении всего, что касается проявленной силы, полновластия и могущества в мирах посюсторонних и видимых, король Артур является последней инстанцией. Он судит, распределяет, управляет королевством: он -- полноценный суверенный политик. И если бы не наше глубокое стремление понять философию политики, мы бы описывали общество короля Артура только на основании деяний самого короля Артура (а также фигур его статуса -- Ланселота Озерного, Парсифаля, сэра Говэйна и т.д.), а также его воинов, изучая их подвиги, основы воинского права, этикеты турниров, выясняя границы суверенности, полномочия и распределение властных инстанций и т.д. Фигура Мерлина казалась бы нам при этом совершенно излишней, данью "предрассудкам", "сказкой", "фольклором", т.е. величиной, которой легко можно пренебречь. Но философский подход к Политическому заставляет нас внимательно вглядываться в тайное, невидимое, чьим олицетворением является маг Мерлин.

Инициация

Тайное общество представляет собой организацию, предполагающую, что для вступления в него человек выходит из потока обычного ("профанного") бытия и попадает в совершенно новую реальность. Вхождение или вступление в тайное общество -- это "новое рождение". "Новым рождением" называется ритуал вступления в тайное общество. Показательно, что в христианстве обряд крещения также называется "новым рождением". (Это связано с тем, что изначально христианство также было "тайным обществом", и поэтому христиане именуются "царским священством".) Точно так же дело обстоит и у многих примитивных народов - папуасских, малазийских, африканских, сибирских, американских индейцев и т.д. В архаических культах обряд "нового рождения" имеет выразительные подробности - неофита помещают в яму (пещеру, шалаш и т.д.), символизирующую утробу, или заставляют проползать между широко расставленными ногами "посвящающего", имитируя появление младенца на свет. Вступление в тайное общество есть переход из мира тела в мир души, рождение в этом новом мире. Данный обряд в научной литературе принято называть "инициация".

Функциональность тайны

Структура традиционного общества предполагает обязательное наличие инстанций, которые парадигмально предопределяют реальные шаги власти, создают контекст для принятия решений, и эти структуры остаются чаще всего тайными. Характер тайны обусловлен не тем, что нам неизвестны подробности устройства или состава этих структур, но тем, что они оперируют с неочевидными реальностями глубинной онтологии, и через концентрацию внимания на них вырабатывают столь же неочевидные, смутные методики, ускользающие от жестких нормативов трезвой рациональной оценки. Тайные общества занимаются тайными смыслами и делают это при помощи тайных методов. Картина проясняется лишь в том случае, если сама область таинственного (сакрального, мифологического, созерцательного, мистического, богословского, инициатического и т.д.) вызывает у нас живой интерес.

В цикле легенд о короле Артуре в дело включается Мерлин именно тогда, когда границы власти и полномочия короля Артура достигают своего предела, и этот факт осознается им и его окружением. Так традиционное общество понимает общую диалектику души и тела. Душа вступает в свои права тогда, когда тело уже неспособно что-то сделать. Сфера души -- это сфера чудесного, запредельного.

Опыт души

В традиционном обществе представление о душе совершенно конкретно. Как экспериментальным образом столкнуться с реальностью души? - Через близость к порогу телесной смерти. Смерть человека (или смерть тела человека) является, в каком-то смысле, днем рождения (или днем пробуждения) души. Отсюда практики умерщвления плоти у аскетов, йогов, посвященных. Это один из традиционных способов опытным путем понять, что такое душа. Когда тело минимализируется или, вообще, умирает, исчезает, душа вступает в свои права. Это событие оценивается в традиционном обществе вполне положительно, так как тело мыслится здесь лишь "одеждой души", без души не может существовать, а вот душа без тела -- вполне.

Высшая власть - тайная власть

Круг тайной компетенции Мерлина находится на границе и (за границей) явной компетенции короля Артура, он решает то, что король Артур решить не в состоянии. Решает подчеркнуто легко, но с помощью обращения к совершенно иной реальности.

Соотношение короля Артура и Мерлина идеально рисует нам роль тайного общества при принятии политических решений и формировании политических систем. С точки зрения традиционалистского подхода к Политическому, функции Мерлина здесь являются главенствующими и основополагающими, несмотря на то, что они невидимы. Тайная власть и есть верховная власть, и всякая верховная власть (по меньшей мере, в обществах традиционного типа) по определению будет в некотором смысле тайной.

Поэтому исследование реальных структур Политического в традиционном обществе требует от нас определенных навыков, которые превосходят в каком-то смысле тот концептуальный аппарат, которыми пользуются историки и политики, не затрагивающие философскую сторону этого явления. Для изучения полноценной философии политики необходимо познакомиться с такой дисциплиной, как история религии.

Типы тайных обществ

Чисто жреческие тайные общества типа "Мерлин" (или общества шаманского типа у сибирских народов или у североамериканских индейцев, которые ведают потусторонними объектами) суть наиболее чистая парадигма тайного общества. В истории сплошь и рядом тайные общества возникали вокруг профессиональных союзов. У древних народов существовали тайные общества рыболовов, охотников, кузнецов и т.д. Существовали также тайные общества специфически мужские, Maennerbuende и, что интересно, специфически женские.

Женские тайные общества

Женские тайные общества -- это очень интересное явление, так как их корни уходят в глубокую древность*.

У многих народов (в частности, у современных эстонцев), сохранились рудименты женских тайных обществ. Они имелись и у русского народа, и ряд древних русских ритуалов ("похороны кукушки", "кукушкины слезки", "опахивания деревень" *, которые существовали вплоть до начала XX века в русских деревнях, были рудиментами сакральных культов, связанных с женскими тайными обществами.

В Индии существует религиозное общество поклонниц черной богини Кали -- "дакини". Это тайное общество агрессивно "феминистского" типа, которое в определенных экстатических состояниях практикует священное насилие (над мужчинами) вплоть до людоедства. Сохранившиеся до сих пор в Индии "дакини" весьма напоминают древних вакханок - жриц бога Диониса. Другим женским тайным обществом было общество римских "весталок", хранительниц священного огня. Согласно немецкому историку Бахофену (и его последователю Герману Вирту*), женские тайные союзы являются рудиментами матриархального периода цивилизации.

Интересно, что феминизм возник именно из европейских тайных обществ -- в XX веке некая госпожа Деразм основала так называемую "смешанную" масонскую ложу (mixеd masonry), куда - в отличие от обычных масонских лож - принимали женщин. Она называлась ложей "Прав человека". У современного феминизма имеются мистические корни, связанные с тайными обществами. *

Тайные общества на профессиональной основе как частные приложения жречества

Тайные общества лежат в основе многих профессий -- как современных, так и "примитивных". У некоторых палеоазиатских народов -- эвенков, чукчей и других народов Севера -- до сих пор существуют полноценные тайные общества. Например, тайное общество охотников на тюленей, которые имеют свои опознавательные знаки, свои редакции легенд, обычаи, исполняют специальные танцы (подсматривать за этими танцами, проникать в структуру того, что происходит на "тюленьем празднике", непосвященным людям того же племени строжайше запрещено, и любопытных ждет суровое наказание).

Откуда берется тайное общество, связанное с профессией? Жрецы образуют тайные общества, поскольку ведают мифами, осознанием глобальных, невидимых структур мировой души, и их ритуалы и жреческие функции являются тайными, закрытыми от других по вполне понятным причинам. В профессиональной же деятельности Политического мало. Однако в традиционном обществе даже прикладные и бытовые вещи: строительство чума, изготовление простой утвари, зажигание огня или долбление лодок (у эскимосов) связаны с потусторонними мирами. То есть, с невидимым, тайным, секретным сопряжены не только центральные, наиболее масштабные и важные вещи, к которым апеллирует Мерлин в рамках Политического, но и конкретные ремесла.

В мире Традиции все сакрально, и поэтому у каждого вида труда существует некий сакральный предок.

Можно объяснить социальные функции профессиональных инициаций таким образом. -- "Если сегодня мы, -- спрашивают себя эскимосы, -- стреляем из лука белок, откуда мы взяли лук? И почему научились бить белок, а не друг друга?"

На этот вопрос у эскимоса есть только один мифологический ответ: "Некогда в древности Великий Дух пришел и принес лук, и дал его нам, эскимосам. Этот невидимый Дух нас облагодетельствовал и приказал:"Ты, эскимос, в другого эскимоса не стреляй, стреляй в белку". Таким образом, исток такой простой вещи как охота на материальных белок осознается и осмысляется профессиональным охотником-эскимосом в рамках сакральной парадигмы. Истоки всего видятся в полноценном золотом веке, "во время оно", когда "приходил Великий Дух". Потом все постепенно забывается, деградируют, и лишь хранители священного предания, знания об истоках, верно несут древнюю мудрость.

Откуда берет охотник имя для лука, знание о его устройстве? Откуда берет он конкретные ритуалы, песни и танцы, которые исполняет на тайных инициатических собраниях, посвященных данной профессии (в частности, стрельбе из лука)? Конечно же, не из самого себя, это элементы эпоса, структуры представления о мире, которую продолжают, передают друг другу жрецы.

Традиционное общество всегда имело тайные общества, тайные организации профессионального толка. Но содержание этих организаций -- тайных союзов охотников, рыболовов или кузнецов - проистекает из общего мифологического комплекса, за который отвечало "главное тайное общество" или же жречество.

Профессиональные объединения, тайные союзы на профессиональной основе были конкретизацией или спецификацией мифологической модели, существующей именно в жреческих организациях. Среди всех типов тайных обществ всегда было центральное ядро, то общее, из которого выводилось все конкретное, частное. Жреческое тайное общество было общим элементом, профессиональное тайное общество -- частным.

Отсюда мы видим использование в сугубо жреческих, например, шаманских ритуалах, элементы профессиональной утвари - охотничьих, музыкальных, кузнечных, рыболовецких принадлежностей. Вопреки распространенной эволюционистской гипотезе, это свидетельствует не о происхождении жреческих (шаманских) инициаций из более древних профессиональных ритуалов, но, напротив, о синтетическом характере жреческих инициатических обрядов и культов, которые несут в себе истоки возможных адаптаций к сакральным ритуалам конкретных профессий. Не шаман сакрализирует лук охотника в своем экстатическом ритуале путешествия в иные миры, но сам лук как инструмент охоты возникает как частный случай применения жреческого символа, который означает месяц, женское начало, а вместе со стрелой сакральный брак (ieroz gamoz по-гречески), мужского и женского, земного и небесного и т.д. Если у этого инициатического символа находится практическое применение - прекрасно. Но он не потеряет своего значения и в том случае, если окажется совершенно бесполезным, как многие другие предметы шаманского камлания - бубен, погремушки, лестницы и т.д.

Тайные общества и кастовые соответствия

Центральная позиция тайного общества в политических системах традиционного мира является нормой. Рассмотрим, как меняется отношение к этой теме и ее трактовка в зависимости от исторической модели рассмотрения истории Политического.

В рамках мифа о деградации мы имеем следующую картину.

Полноценный золотой век воплощается в фигуре короля-жреца. В этом представлении еще нет разделения на жреческое, военное и профессионально ремесленное, вся власть -- видимая и невидимая, "король Артур" и "Мерлин" - совмещена в единой фигуре. Это синтетическая каста хамса.

После золотого века начинается расщепление изначального единства. В начале происходит общее деление на касты жрецов и воинов. Появляется тайное общество жрецов (Мерлин) и явное общество воинов (король Артур).

Далее в рамках жреческого тайного общества происходит дробление единого организма на несколько более специфических отраслей - своего рода корпорации жрецов. Позже эти корпорации станут основой мифологии традиционных ремесел.

Параллельно этому царская власть выделяется в самостоятельную структуру с прозрачной иерархией. Наверху стоят воины, защищающие все общество в целом от внешних (и возможно, внутренних) угроз, а над ними - вождь, князь, царь, король, "первый из воинов". Под военной кастой находятся гражданские лица, "третье сословие" или его древнейшие аналоги: ремесленники и крестьяне, в других случаях -- охотники, собиратели и т.д.

"Третье сословие" имело двоякую связь с высшими кастами - через профессиональную инициацию оно было связано с корпорациями жрецов, а через систему социального подчинения - с воинским сословием, чей резерв (ополчение) они собой представляли в случае масштабного военного конфликта.

Можно отдельно выделить и еще один тип тайного общества - тайное общество касты воинов, примеры которого также известны из истории. Таким тайным обществом военной касты был "митраизм" римских легионов или средневековые рыцарские ордена. Здесь воинская каста сталкивалась со своими сакральными корнями, в какой-то мере воссоздавая древний легендарный образ короля-жреца. В частности, средневековый Орден Тамплиеров, и позже тайные общества гибеллинов, выражали именно эту тенденцию - волевое восстановление полноты обеих функций высших каст.

Деградация тайных обществ

Можно проследить деградацию тайных обществ.

Согласно традиционалистскому взгляду, Политическое вырождается по мере движения от "золотого века" к "железному" (от "сатья-юги" индусов к "кали-юге"). Соответственно, происходит деградация всей системы и видоизменяется модель соотношения функций в структуре власти.

На первом этапе деградации Политического происходит существенное умаление социальной роли жрецов. Параллельно этому понижается значение функции тайных обществ в целом относительно функции светской власти, уравнивание их в правах или даже подчинение жреческой власти -- тайных обществ -- власти вождя, светского правителя, монарха

Изначально жреческий орден является единым и универсальным. Затем он разделяется на некоторые корпорации жрецов. Затем тайные общества приобретают отчетливо ремесленные черты. При этом настоящая катастрофа случается тогда, когда высшие этажи жречества отмирают и эстафета от метафизического созерцания единства и целостности, от культа бытия переходит к сакрализации частных аспектов реальности, а потом и вовсе к деталям. Сакральность становится все более фрагментарной. Подчас из-за утраты универсальной инстанции на первый план выдвигается какой-то один аспект сакральности.

Так во многих традиционных обществах аборигенов Сибири сложился устойчивый и широко распространенный культ кузнецов и, соответственно, комплекс обрядов, мифов и легенд, связанных с кузнечным делом. С кузнецами сопряжено огромное количество сюжетов и в русском и в европейском фольклоре; в частности, устойчивым является мотив, будто кузнецы "имеют дело с нечистой силой" *.

Тайное общество и его дубль

Проследим, что происходит в традиционалистской системе понимания логики истории по мере деградации Политического - от нормы золотого века к аномалии века железного.

В политике "железного века" функции тайных обществ должны сокращаться, искажаться, постепенно сходить на нет. Действительно, современное общество, современный мир утверждает, что тайных обществ, либо нет, либо их функции незначительны, либо, "если они где-то и есть, то необходимо сделать их явными". В качестве одной из отличительных черт современности Р.Генон называл именно "ненависть к тайне" *.

Показательно, что либеральная перестройка в СССР началась с призыва к "гласности". По-английски "гласность" -- "transparency", то есть "прозрачность", антоним "тайны". "Transparency" -- это одно из условий современной либерал-демократической модели, и, собственно говоря, это отсутствие тайны, отсутствие невидимых институтов власти, стремление сделать политику гласной и социальное устройство - "прозрачным" является специфической чертой современного общества как антитезы общества сакрального. Поэтому светская власть стремится к упразднению принципа тайны.

Мы привыкли смотреть на мир глазами светского "просвещенного человека", с позиций "современности". Поэтому нам довольно трудно понять, как переживает свой мир человек Традиции.

Человек Традиции естественным образом привык считать, что в центре Политического находится тайное общество, "коллективный Мерлин". Так как Политическое сопряжено не только с осмыслением прошлого и настоящего, но и с проектом, следовательно, замысел построения нетрадиционного (антитрадиционного), светского общества мог появиться только в рамках Политического, и за такое решение, в конечном счете, ответственно само тайное общество. Получается парадокс: тайное общество принимает "политическое решение" о постепенной ликвидации самой инстанции тайного общества. Мы сталкиваемся с запланированным "суицидом Традиции". Этот непростой парадокс традиционное сознание часто решает через операцию удвоения: тайное общество, стоящее в центре Политического, удваивается, рождается его дубль.

Дубль тайного общества - это такое тайное общество, которое ставит перед собой задачу перевернуть пропорции Традиции с ног на голову, перемешать компетенции каст и сословий, и, наконец, встать в центре Политического, но уже сверстанного по совершенно иным образцам. Это некоторое "черное тайное общество", которое борется со "светлым" (нормальным, нормативным) тайным обществом для того, чтобы создать в мире обратную систему ценностей.

Такова одна из доминирующих версий традиционалистского взгляда на содержание реальной политической истории: в политике только тайное может предопределять действительный и настоящий, глубинный смысл происходящего. Все то, что проявлено (светская власть) ограничено материальной телесной реальностью. Но поскольку ориентация развития общества или цивилизационный выбор не принадлежит к сфере физических вещей, к компетенции "короля Артура", то, если мы и не видим "Мерлина" рядом с ним (который нашептывал бы ему судьбоносные решения), значит, мы просто плохо смотрим, "Мерлин" обязательно должен быть где-то рядом. А если гипотетический "Мерлин" подсказывает суверену решения, которые полностью противоположны моделям Политического, доминирующим в Традиции, то, соответственно, этот "Мерлин" является "черным", как "черным" является само "тайное общество", которое, не заявляя о своем существовании, влияет, тем не менее, на мировую историю.

Именно из-за глубокой устойчивости этого сюжета в русской истории постоянно (даже навязчиво) воспроизводится штамп - "добрый царь" в окружении "злых советников", в пределе -- "чернокнижников", "колдунов" и т.д. Это и перипетии борьбы иосифлян с ересью новгородца Схарии (и его агентов в окружении великого князя Московского - дьяк Висковатый и т.д.), и история со звездочетом Брюсом во времена Петра, наконец, старец Григорий Распутин при императоре Николае II.

Конспирология

Конспирология -- дисциплина, изучающая и описывающая роль тайных обществ в истории. Расхожее определение такого подхода - "теория заговоров" ("conspiracy theory").

Эта область знаний занимается изучением тайных обществ, их диалектических связей с конвенциональными социальными институтами, мифов об их влиянии, социологической функции представления о них для объяснения ряда важных общественно-политических событий и т.д.

Конспирология исходит из предпосылки, что социальные и политические трансформации общества сплошь и рядом существенно опережают ментальные представления масс, что приводит к истолкованию современных явлений с позиции старых (традиционных) интерпретационных схем. Это приводит к появлению социальных мифов, которые отражают архаические модели расшифровки массами новейших явлений. Более узко, речь идет о гипостазировании обывательским сознанием непрозрачных механизмов социально-политических и экономических трансформаций в инстанцию особого субъекта, обладающего признаками "тайного общества", всемогущества, секретности, подчас зловещей миссии.

То, что не может быть внятно объяснено массам с помощью новых только что внедренных языковых схем, растолковывается ими как результат "заговора". При этом с точки зрения конспирологии сам факт существования того или иного тайного общества или наличие конкретного заговора (группы заговорщиков) не имеет решающего значения: исследуется в первую очередь сам факт "социального мифа", наличие интерпретационной модели. В некоторых случаях "тайные общества" на самом деле имеются, но их роль может восприниматься гипертрофированно. В других -- эти общества суть продукт чистой фантазии. В третьих, миф о тайном обществе, которого не существует в действительности, способен привести к рождению противоположного тайного общества, вполне реального*.

Так как в структуре Традиции роль "тайного общества", шире, тайны как таковой, является весьма существенной, на архаическом уровне человеческого восприятия, в базовых моделях дешифровки социально-политической реальности, для этой инстанции зарезервировано парадигмальное место. Наложение архаического представления на современную политическую действительность, тяготеющую к "прозрачности" и "отсутствию тайны", порождает гибридное интерпретационное поле. Современное расшифровывается в таком случае на языке традиционного (а не современного), и такое положение логически приводит к появлению конспирологии. Конспирология - это остаточные сакральные архетипы просвечивающие через, в целом, светское (профанное) отношение к Политическому.

Социология заговора в версии "Протоколов сионских мудрецов"

Приведем два примера конспирологического подхода. Первый - известная историческая фальшивка так называемые "Протоколы сионских мудрецов". Этот текст был скорее всего скомпилирован в конце XIX века французскими оккультистами с антисемитскими наклонностями*.

В тексте, оформленном как тайные протоколы зловещей "иудео-масонской" организации, дается впечатляющая картина злодейской нигилистической секты, поставившей цель опрокинуть традиционные консервативные режимы Европы - Австро-Венгерскую империю, Российскую империю, Германию и т.д., а также христианскую мораль. После подробного описания циничных методов, с помощью которых должна произойти декомпозиция старого мира, заговорщики описывают то общество, к которому они стремятся. Это очень показательный момент: составители "протоколов" мыслят политический процесс только как заговор, они не способны освоить светского языка новой европейской политики. Тезисы "атеизма", "светскости", "демократии", "либерализма" интерпретируются ими как чистая демагогия, призванная завуалировать истинные планы злодеев. Эти планы, оказывается, состоят в том, чтобы, разрушив старые монархии и старую религию, создать на их месте новую монархию и новую религию, центральное место в которой будет занимать само "иудео-масонское" тайное общество и выдвинутый им монарх, в котором явно угадываются классические черты "антихриста". Авторы "Протоколов" демонстрируют явную неспособность остановиться на чисто "нигилистической" фазе перехода к "светской современной" модели. Они не верят в процессы обмирщвления, атеизации и демократии, и интерпретируют их как "темную религию", подчинение "антибогу" и новый авторитаризм.

Полная несуразность исторических обстоятельств, связанных с историей "Протоколов сионских мудрецов", никак не повредила популярности этого текста, который идеально соответствовал классическим штампам традиционного сознания, сталкивающегося с явлением стремительной модернизации европейских обществ. Наличие же реальных масонских лож, борющихся против клерикализма и консерватизма, а также большого сектора прогрессивно настроенного еврейского населения Европы, не связанного с европейскими консервативными устоями ничем, кроме не самых приятных воспоминаний о притеснениях и маргинализации, в глазах обывателей придавало всей карикатурной реконструкции полное правдоподобие. Мы знаем, какую жуткую цену человечество заплатило за эту фальшивку, но это обстоятельство только подчеркивает всю значимость социальных мифов, всю действенность конспирологических схем, которые, подчас, совершенно не считаясь с реальностью, оказываются, тем не менее, в высшей степени эффективными, если опираются на устойчивые психологические и интерпретационные парадигмы.

В печальной истории с "Протоколами" наличествуют основные моменты, связанные с полем конспирологии. "Тайное общество" -- в данном случае "темное", тот самый дубль, о котором мы говорили выше -- является жреческим, но вместе с тем альтернативным по отношению к конвенциональному жречеству, т.е. христианской церкви. Это -- альтернативная сакральность, борющаяся с наличествующей сакральностью; "несакральность", "светскость" здесь рассматриваются как переходный этап, как, своего рода, "демагогическая хитрость" со стороны "темной сакральности". Атеизм, в данном случае, интерпретируется как подготовка к установлению культа "иного Бога". Носителями "альтернативной сакральности" становятся две социальные группы, которые отвечают заданным параметрам - они отличаются от конвенциональной сакральности, но вместе с тем они сакральны. Это -- "иудеи", люди, исповедующие религию, существенно отличающуюся от христианской, и не отступающие от своих древних обычаев несмотря на усилия христианских миссионеров, и "масоны", "тайное общество", изначально бывшее инициатической организацией, связанной с ремеслом строителей, но постепенно вобравшей в себя большинство мистических и инициатических течений Европы, не находивших места в рамках католичества. И та и другая социальные группы, на самом деле, присутствовали в европейском обществе, и, действительно, никак не были заинтересованы в сохранении консервативного клерикально-монархического порядка, при котором были обречены на маргинальность. Остальные моменты мифа были легко доработаны с помощью буйной фантазии компилляторов - и емкая интерпретационная схема "иудео-масонского заговора" была готова к употреблению.

"Секретные досье" - телеконспирология

Второй пример конспирологии -- популярный теле сериал "X-files", "Секретные материалы". Сюжеты сериала взяты из субкультурной среды, сформировавшейся преимущественно в США начиная с 50-х годов и ставших масштабным явлением к середине 80-х. Эта среда состоит преимущественно из протестантских фундаменталистов, а также некоторых других крайне консервативных политико-религиозных групп, которыми изобилует периферия американского общества. Немалую долю внесли и представители "неоспиритуализма", движения New Age, "радиостезисты", экстрасенсы, а также носители неомифологии эпохи хиппи. Для этой категории людей характерно упрощенное понимание социально-политической истории, тяготение к простым схемам, объяснение сложных событий мировой истории, и особенно кризисов и социальных проблем, экстравагантными теориями на основе конспирологии.

Агенты ФБР Малдер и Скалли из серии в серию перелистывают классические сюжеты американской конспирологии - засекреченные ЦРУ инопланетяне, психотропное оружие, вторжение демонов, теллурические излучения, оживленные мертвецы, черные вертолеты, злодеи в лоне Федерального Правительства, зловещие секты, получившие доступ к центру власти и т.д. "X-files" представляют собой своего рода "дайджест конспирологии", где подобрана вся панорама интерпретационных сюжетов - от самых расхожих (про заговор инопланетян, сатанистов, людоедов и сектантов при попустительстве Федерального Правительства) до самых нелепых (заговор "древесных людей" и т.д.). Там, где рациональное сознание отступает перед недостатком информированности и воздерживается от обобщающих выводов при явном недостатке аргументов, сознание архаическое, целостное, глубоко укорененное в психике обывателя, обращается к инстанции, способной мгновенно разрешить все нестыковки и противоречия. Фантастичность этой инстанции ничуть не умаляет ее познавательной функции. Благодаря "тайному" и "секретному" мир, как это ни парадоксально, становится понятнее и прозрачнее.*

Тайное общество с прогрессистской точки зрения

Люди, которые уверены, что Политическое только прогрессирует, относятся к тематике тайного общества однозначно отрицательно и высокомерно. Они считают, что такие сюжеты относятся к разряду пережитков, сходных с институтами религии, но апеллирующих к еще более архаическим мотивам, нежели развитые традиционные конфессии, имеющие социальную историю и относительно рациональную теологию.

Фактор "тайных обществ" является здесь несущественным, поскольку их функции для прогрессистской модели не имеют большого значения. Так как древнее интерпретируется здесь с позиции настоящего (современного), а в настоящем фактор "тайны", "тайной стороны бытия" никакой роли не играет (разве что в смысле спецслужб, seсret services), то этому явлению почти не уделяется никакого внимания -- как бесконечно малому элементу перед лицом куда более серьезных и весомых вещей: экономики, промышленного развития, системы власти и управления, хозяйства, светской культуры и т.д. На тайные общества классическая прогрессистская политология не обращает никакого внимания, рассматривая их как на нечто несущественное. Даже там, где исторические "тайные общества" -- например, масонство - попадает в сферу исследования историка или политолога прогрессистского направления, разбору подвергается наиболее внешняя, социально очевидная сторона. Масонские ритуалы и доктрины, сложные обряды и запутанные предания, системы градусов и пышных титулов - все это упоминается мельком. Существенным представляется участие масонских лож в социальных революционных событиях, антиклерикальные акции, трансляция лозунгов - например, "Свобода, равенство, братство" -- на широкие народные массы и т.д. Следовательно, даже тайное общество рассматривается здесь как нечто более или менее явное, проявляющее себя открыто и постепенно утрачивающее архаическое наследие древних эпох.

Тайное общество и перманентизм

Перманентистская модель, которая предполагает, что общество принципиально не меняется, ни в лучшую, ни в худшую сторону, рассматривает функции тайных обществ следующим образом.

Перманентисты признают существование и значимость тайных обществ. Но они не склонны, в отличие от традиционалистов, во-первых, говорить о деградации тайных обществ, и, во-вторых, признавать наличие "черного" и "белого" тайных обществ. Вместе с тем, они отнюдь не отрицают и не сбрасывают со счетов этот фактор, как поступают прогрессисты.

Перманентисты считают: тот сектор Политического, за который отвечают в традиционном обществе тайные общества, никуда не исчезает; тайные общества и их современные аналоги как играли важную роль, так и продолжают играть; такова структура сакрального - у него есть внутренний центр и внешняя периферия. Для перманентистов "тайное общество" есть структурный элемент социальности, который можно идентифицировать в самых различных типах Политического: в одних случаях это имеет ясную институциональную структуру, в других - требует пристального анализа того, какая именно инстанция парадигмально выполняет функцию "Мерлина". В некоторых случаях, с такой точки зрения, "тайные общества" не обязательно должны сопрягаться с мистическими доктринами и инициатическими ритуалами - эту роль могут играть система научных званий, экспертные клубы, группы интеллигенции и даже разновидности модных молодежных течений. Так Мирча Элиаде в "инициатической" перспективе интерпретировал психоделическую культуру хиппи, моду раннего панка и т.д.

Нелепость многих конспирологических гипотез и мифов не должна служить основанием для того, чтобы пренебрегать этой областью. Изучающий философию политики должен быть компетентен и в этой скользкой области, чтобы корректно интерпретировать структуры Политического как в прошлом, так и в настоящем. Другое дело, что оперировать с конспирологией следует осторожно, точно подбирая концептуальный инструментарий исследования, и стараясь не попасть в ловушку наивного доверия или ехидного скепсиса, которые в равной степени лишь уводят от адекватной оценки этого неоднозначного явления.

Примечания

М.Элиаде "Тайные общества. Обряды инициации и посвящения", - М.-СПб., 1998.
См. Р.Генон "Духовное владычество и временная власть", М., 2000.
Юлиус Эвола, "Тайна Грааля", перев. А.Дугина, "Милый Ангел" №1, М., 1990.
См. А.Дугин "Орден пречистого единорога", "Наука и религия", М.,1995.
"Опахивание деревень" - древне-русский обряд, сохранившийся у крестьян вплоть до начала ХХ века, когда группу обнаженных женщин запрягали в плуг, и они должны были майской ночью провести борону вокруг деревни, чтобы отогнать от нее злых духов; мужчинам было строго-настрого запрещено присутствовать при этом, под страхом получения от женщин физических увечий.
Герман Вирт связывал древний матриархат с особым типом "арктической культуры".
Подробнее см. А.Дугин "Философия традиционализма", М., 2002 - гл. "Тайная мать", его же "Орден Пречистого Единорога", "Наука и религия", М., 1995.
См. книгу историка религий Мирчи Элиаде "Кузнецы и алхимия", СПб, 1997, где подробно описана функция кузнецов в традиционном обществе.
См. Р.Генон "Царство количества и знаки времени", М., 1998.
Примером этому может служить создание реакционной католической тайной организации "La Sapiniere" для борьбы с чисто мифическим "заговором сатанистов". См. "Politica Hermetica" № 6, Paris, 1992.
Окончательной ясности в отношении составителя "Протоколов сионских мудрецов" в исторической литературе нет. Почти нет сомнений, что при их изготовлении использовалась политическая сатира Жюли "Диалог Маккиавелли и Монтескье в аду", которая сама по себе есть образец конспирологической интерпретации политических процессов. Доверие вызывает гипотеза о причастности к их составлению французского оккультиста Папюса, писавшего регулярно в журнале "Покрывало Изиды" под псевдонимом "Niet" статьи антисемитского содержания, предназначенные адресно русской знати, проводящей сезоны в Париже. Папюс позже прибыл в Россию, где был близок к царской семье. Личное участие Папюса в масонских ложах объясняет его знакомство с определенными подробностями. Занятно, что русский популяризатор "Протоколов" крайний консерватор Сергей Нилус обвинял самого Папюса в причастности к "иудео-масонскому заговору", тогда как вполне вероятно он-то и был автором фальшивки, на которую Нилус ссылался как на заслуживающий доверия документ.
См. по этому поводу исчерпывающее исследование Les Protocoles des Sages de Sion, par Pierre-Andre Taguieff. Tome I : Un faux et ses usages dans le siecle ; tome II : Etudes et documents, Berg International, 1992.
В 1997 г. в США вышел фильм, специально посвященный конспирологии, который так и называется "Теория заговора", "Conspiracy Theory" (реж. Ричард Доннер, в ролях Мэл Гибсон, Джулия Робертс). Главный герой, вначале представлявшийся клиническим сумасшедшим, объясняющим реальность с помощью нелепых теорий и превративший свою квартиру в хитроумный арсенал шпионских принадлежностей, постепенно оказывается вполне вменяемым и проницательным человеком, распутавшим клубок сложнейших интриг, на самом деле составляющих суть современного американского общества.

Глоссарий

"Конспирология" - русская калька с английского слова "conspirology" (английское "conspiracy", "заговор" и греческое "logos", "учение"). Аналогичный термин на французском - "le conspirationnisme". Впервые этот термин в русский политологический глоссарий введен А.Дугиным в 1991 г. Так же называлась книга А.Дугина, вышедшая в Москве в 1993 г.

Определение сакрального

Традиционное общество было основано на принципе, согласно которому все в мире является сакральным.

В буквальном переводе «сакральное» означает «священное», но в русском языке слово «священное» относится в основном к церкви и религии, поэтому в научном языке используется термин «сакральное».

Сакральное по определению шире, чем религиозное. Сакральное измерение может обнаруживаться даже у тех вещей, которые находятся вне компетенции религии, догматики: например, особое переживание природы, политических и социальных событий, неквалифицируемых конкретно внутренних состояний – все это может иметь отношение к интуиции сакрального.

Сакральность характеризуется специфическим видением мира, в котором любой объект, любая вещь распознается как образ, символ, как сгусток духовной энергии, «силы». Это измерение реальности вызывает в душе человека очень своеобразное резкое чувство, особый трепет, который сопряжен с широким комплексом сложных ощущений – от захватывающего восторга до леденящего душу ужаса. Когда человек сталкивается с грандиозными, глобальными вещами (а в традиционных цивилизациях он сталкивается с ними постоянно), он именно переживает сакральное..

Переживание сакрального – фундаментальное состояние, открывающееся человеку подчас среди самых обычных вещей. Чтобы испытать чувство сакрального, следует представить такие вещи, как смерть или чудовищное преступление, или, наоборот, грандиозную победу в сражении, невероятную неожиданную всепоглощающую радость. Сакральное – это то, в отношении чего человек испытывает предельное напряжение чувств, причем без какой-либо конкретной их ориентации. Сакральное несет в себе одновременно и ужас, и счастье, и ощущение невероятной глубины или высоты. Сакральное есть то, что противостоит обыденному опыту, что растворяет его, делает бледным и пресным, плоскостным до невыносимости.

Мирча Элиаде в своей книге «Сакральное и профаническое» дает развернутое определение сакральному:

«Человек узнает о сакральном потому, что оно проявляется, обнаруживается как нечто совершенно отличное от профанического. Для объяснения того, как проявляется сакральное, мы предлагаем термин «иерофания», который удобен прежде всего тем, что не содержит дополнительного значения, выражает лишь то, что заключено в нем этимологически, т.е. нечто сакральное, предстающее перед нами, являющееся нам. Пожалуй, история религий, от самых примитивных до наиболее изощренных, есть не что иное, как описание иерофаний, проявлений сакральных реальностей. Между элементарной иерофанией, например, проявлением сакрального в каком-либо объекте, камне или дереве, и иерофанией высшего порядка, какой является для христианина воплощение Бога в Исусе Христе, есть очевидная связь преемственности. И в том и другом случае речь идет о таинственном акте, проявлении чего-то «потустороннего», какой-то реальности, не принадлежащей нашему миру, в предметах, составляющих неотъемлемую часть нашего «естественного» мира, т.е. в «профаническом».

Современный представитель западной цивилизации испытывает определенное замешательство перед некоторыми формами проявления сакрального: ему трудно допустить, что кто-то обнаруживает проявления священного в камнях или деревьях. Однако (...) речь не идет об обожествлении камня или дерева самих по себе. Священным камням или священным деревьям поклоняются именно потому, что они представляют собой иерофании, т.е. «показывают» уже нечто совсем иное, чем просто камень или дерево, а именно – сакральное, ganz andere.

Мы никогда не сможем полностью понять парадокс, заключенный во всякой иерофании, даже самой элементарной. Проявляя сакральное, какой-либо объект превращается в нечто иное, не переставая при этом, быть самим собой, т.е. продолжая оставаться объектом окружающего космического пространства. Сакральный камень остается камнем; внешне (точнее, с профанической точки зрения) он ничем не отличается от других камней. Зато для тех, для кого в этом камне проявляется сакральное, напротив, его непосредственная, данная в ощущениях реальность преобразуется в реальность сверхъестественную. Иными словами, для людей, обладающих религиозным опытом, вся Природа способна проявляться как космическое сакральное пространство. Космос, во всей его полноте, предстает как иерофания.

Человек первобытных обществ обычно старался жить, насколько это было возможно, среди сакрального, в окружении сакрализированных предметов. Эта тенденция вполне объяснима. Для «примитивных» людей первобытных и древних обществ сакральное – это могущество, т.е., в конечном итоге, самая что ни на есть реальность. Сакральное насыщено бытием. Сакральное могущество означает одновременно реальность, незыблемость и эффективность. Оппозиция «сакральное – профаническое» часто представляется как противоположность реального и ирреального, или псевдореального. Сразу оговоримся: тщетно пытаться найти в древних языках философскую терминологию: реальное, ирреальное и т.п., но явления, стоящие за ними, есть. Таким образом, вполне естественно, что религиозный человек всей душой стремится существовать, глубоко погрузиться, участвовать в реальности, вобрать в себя могущество.

(...) Следует подчеркнуть, что профаническое восприятие действительности мира во всей его полноте, целиком лишенный сакральных свойств Космос – это совсем недавнее открытие человеческого разума. (...) Утрата сакральности характеризует весь опыт нерелигиозного человека в современных обществах, и вследствие этого современный человек ощущает все более серьезные затруднения в понимании масштабов бытия, ценностей религиозного человека первобытных обществ.

Сакрализация Политического

Политика и ее структура рассматривались в традиционном обществе как нечто сакральное (священное). Поэтому любые институты власти, социальные нормативы, правовые акты, структура существования общества вплоть до его хозяйственного, материального уровня – все это было сопряжено с миром сакрального, пронизано мифами, легендами, преданиями, которые уводили человека в мир глубин и вызывали чувство священного восторга и ужаса («mysterium tremendum», по выражению Р.Отто).

Чтобы приблизиться к тому, что такое сакральное в политике, необходимо представить себе, то, что происходит обычно в православных храмах. Люди крестятся, кладут поклоны, молятся, благоговейно взирают на иконы, вслушиваются в слова священников, замирают при чтении «Гексапсалмов», «Трисвятого» или пении «Херувимской», оживляются при начале «Литургии Верных» – одним словом, полноценно и полнокровно, всем своим существом участвуют в литургической жизни.

Постараемся перенести этот внутренний настрой, душевную пластику, психическое состояние за стены храма, в быт, в социальную действительность. Служением, богослужением, литургией становится вся полнота жизни. Исчезает деление на внутрицерковное и внецерковное, все становится сакральным (священным). Человек находится в мире как в храме; относится к государю или к своему начальнику так же, как верующий относится к дьякону или священнику. Все исполнено высшего смысла и никому не приходит в голову спросить, откуда тот или иной институт или учреждение, подобно тому, как мы, приходя в церковь, не спрашиваем, откуда та или иная вещь, нужна ли здесь свеча или икона, и что делает здесь человек в подряснике, и нельзя ли без него обойтись. Мы воспринимаем это как само собой разумеющееся, исполненное глубокого смысла таинство. Так же в традиционном обществе люди относились к политике. Она была сакральна, как и весь внешний мир, без разделения на искусственное и естественное, природное и социальное. Люди относились к природе как к храму. Существовало единство: к миру богов, к миру природы и к человеческому миру подходили с одной и той же меркой. Одна и та же сакральная формула или парадигма распространялась на общественное, природное и религиозное. Это была сплошная и непрерывная «иерофания», и Политическое было не только исключением из этого правила, но концентрированным сосредоточением священного. Оно было сакральным по преимуществу, так как через сознательную сакрализацию социальной организации люди Традиции свидетельствовали о своем отношении к миру вообще. Если окружающий мир был насыщен иерофанией, то и сами люди были иерофанией, что проявлялось в иерофаничности и сакрализации их социально-политических институтов, которым приписывалось столь же божественное происхождение, как природе и самому человеку.

Таким образом, сакральность политики в традиционном обществе была следствием общей сакральности мира. В традиционном обществе не было ничего несвященного.

Формула священного

Можно сказать, что для сакрального мировоззрения характерна следующая формула: «А не равно А». Это – «анагогический взгляд» на мир.

Формула «А не равно А» означает, что человек относится к явлениям и вещам как к знакам, указующим на нечто иное. Это символическое отношение к жизни, к миру, к реальности. Любое явление – природное и социальное – рассматривалось как символ, как нечто, повествующее об ином, нежели оно само.

Например, монета в традиционном обществе никогда не воспринимается как только монета. Она ценна не столько из-за ценного материала, но потому, что несет на себе знаки, указывающие на нечто иное, на нечто сакральное – например, на царскую власть. Часто на монетах печатались лики царя, императора, мистические символы.

Длительное время в традиционном обществе изготовлять монеты могли только жрецы, представители жреческой касты. Монета не была равна себе самой, своей стоимости, на которую можно купить некоторое количество товаров, а обозначала собой телесный сгусток духовной энергии. Отсюда особая роль денег (монет) в различных сакральных ритуалах. Таким образом, истоки самой материальной из вещей – денег – лежат в фундаментальных иерофанических сакральных сферах. В мире Традиции «профанного» как такового вообще не существовало. Оно возникло на переходном этапе, когда сакральность сузилась до «внутрихрамовых» пропорций. Тогда, за церковными стенами, и появились первые ростки «современности».

Концентрическая парадигма

От математической (и логической) формулы сакрального перейдем к графическому ее варианту.

Парадигма традиционного общества по отношению к миру заключалась в «концентрическом отношении к реальности». Это означает, что реальность воспринималась, в самом широком виде, концентрически. Это отношение можно описать как довольно простую графическую фигуру, где существует протяженная периферия (например, окружность, эллипс, многоугольник и т.д.), в центре которой находится полюс (некое «тайное зерно» или «тайный смысл»). Смысл и зерно могут быть названы «тайными», потому что периферия заведомо больше, а центр, находящийся внутри нее – это единичная точка, бесконечно малая в сравнении с внешней границей, «иголка в стоге сена». Но ценность тех или иных объектов и структур определялась по принципу близости к центру: так выстраивалась «сакральная иерархия», «концентрическая иерархия».

На убеждении, что центр важнее, чем периферия, и основывался традиционный взгляд на мир. Эта концентрическая модель объясняла устройство Вселенной, которая рассматривалась как периферия, в центре которой стояло Божество.

Каждая вещь представляла собой соединение периферии, представленной материальной ее стороной, и центра, представленного сущностью, «эссенцией», «духом» вещи.

Точно так же в традиционном обществе была устроена политическая система. По мере приближения к единому центру повышался онтологический статус уровня иерархии. Собственно, поэтому речь шла не просто об «архии» (т.е. «началии»), но именно об «иеро-архии» (т.е. «священно-началии»). То, что находилось далеко от центра, было максимально количественным и минимально качественным. То, что было ближе к центру, оказывалось, наоборот, максимально качественным и минимально количественным.

Из этого можно сделать следующий вывод: поскольку принцип сакральной иерархии распространялся на все сферы, традиционная модель Политического была также концентрической.

Концентрическое представление о реальности отражалось в храмовых постройках, в древнейших формах организации городов. Аналогом концентрического устройства реальности может служить символ горы или холма. Внизу горы находится множественность, телесность, а в одной единственной точке, на вершине размещаются пик – единственность, духовность и качественность. При этом ценность единственности, центральности, качественности безмерно высока.

Холизм

Сакральное отношение к миру основано на холизме. Холизм – это представление о том, что целое предшествует частному.

Концепция холизма основана на том, что целое ставится выше, чем частное. Оно не складывается из фрагментов путем их сочетания. Целое появляется сразу и синхронно, а на части оно распадается впоследствии. Целое (в холистском понимании) может быть разделено на части, но собрание воедино этих частей не составляет целого.

Фундаментальный принцип холизма – представление о реальности как об организме, а не механизме. Если разобрать механизм, а потом его собрать – он будет точно таким же. Если разъять живое существо, восстановить его, как правило, в том же самом состоянии нельзя. Механистическое отношение к миру, представление о мире, о человеке как о машине является антитезой холизма, атомизмом.

Политическое в сакральном обществе не складывается из отдельных атомов (элементов) в различных случайных конфигурациях, наоборот, изначально присутствующее единство, высшая ценность, абсолютная идея диктует периферии, отдельным частям, как соединятся в ту или иную форму или структуру.

Касты как выражение сакрального

В индуистской традиции все касты описаны очень подробно. Жрецы называются «брахманами», воины – «кшатриями».

В индуизме утверждается, что брахманы – это наивысшая каста, кшатрии идут следом за ней. Это естественно, поскольку брахманы занимаются невидимым миром, кшатрии – видимым. В традиционном индуистском обществе невидимое поставлено выше видимого, отсюда и такое соподчинение.

С незапамятных времен и до настоящего времени индийское общество строится именно на такой кастовой системе.

Царь-жрец

В полноценной картине политического устройства в традиционном обществе на вершине иерархии стоит уникальное существо – царь-жрец, кроль-маг, царь-волхв (священный вождь или император). Эта фигура сочетает в себе две функции: жреческую, связанную со знанием, и царскую, т.е. функцию управления, администрирования.

Согласно индуистским представлениям, царь-жрец является представителем «невидимой» пятой касты, «касты лебедя», на санскрите «хамса». Исторически такие примеры крайне редки, и, как правило, даже древние общества относили эпоху королей-жрецов к незапамятным временам или помещали их в волшебные царства.

Исчезновение этой высшей касты, по глухим преданиям, было связано с какой-то циклической катастрофой. После нее высшая власть разделилась на две ветви. Чисто созерцательные типы организовали тайные общества, основав касту жрецов, а волевые сплотились в касту воинов, осуществляющую прямые властные функции.

Это самое полное и законченное представление об идеальном правителе. Этот правитель в традиционном обществе не считается обычным человеком и наделяется божественными качествами. Отсюда-почитание императоров, фараонов и царей как богов в древности. Элементы этого обожествления сохранились и до более поздних эпох.

Отношение традиционного общества к миру основывалось на холизме, и соответственно, вся структура Политического мыслилась как «органы божества». Фигура короля-жреца, совмещающая в себе две основные функции – знания и действия, воспринималась как персональное олицетворение этого божества. Все остальное общество выступало как продолжение царя-жреца, как его тело или тень. Король-Жрец, таким образом, есть высший и изначальный персонифицированный архетип Политического к такового.

Легенды о священных правителях «золотого века», сочетавших обе функции, есть и во многих других традициях.

В шумеро-аккадской традиции – это Ут-Напиштим (или Зиусудра). В буддизме короли подземной страны Шамбхала. В средневековых европейских легендах – это король-рыбак, хранитель Святого Грааля .

Все это различные персонификации Политического в его изначальном, райском состоянии. Отсюда идет традиция представлять Адама, первочеловека, в образе царя.

Легенда о пресвитере Иоанне

О царях-жрецах идет речь в преданиях и мифах различных народов и культур. В Средневековье в Европе ходили легенды о существовании некоего «пресвитера Иоанна». Легендарный «пресвитер Иоанн» был типичный царь-жрец, жил «где-то на Востоке», и, будучи священником, правил как царь. Традиционалист Юлиус Эвола пишет о «пресвитере Иоанне»:

«В древней итальянской новелле говорится о том, что «пресвитер Иоанн, благороднейший индусский повелитель», отправил послов к императору Фридриху как к «подлинному зеркалу мира, чтобы узнать, насколько он мудр в словах и делах». От «пресвитера Иоанна» «Фридриху» (скорее всего, речь идет о Фридрихе II) были переданы три камня, и вместе с тем ему был задан вопрос о том, что является самой лучшей вещью на свете. (...)

Согласно другой легенде, записанной Освальдом Шрайбером, Фридрих II получил от пресвитера Иоанна платье из несгораемой кожи саламандры, воду вечной молодости и кольцо с тремя камнями, дающее возможность жить под водой, становиться невидимым и неуязвимым.

Эти легенды являются очень важными, если вспомнить, что царство пресвитера Иоанна – это не что иное, как средневековое название «Высшего Сакрального Центра». Считалось, что это царство находится в центральной Азии – или в Монголии, или в Индии, или, наконец, в Эфиопии (последнее название в те времена обозначало не только страну, известную сегодня под этим именем, но и нечто иное). Атрибуты, приписываемые этому царству, не оставляют никаких сомнений в его символическом характере. «Дары пресвитера Иоанна» императору Фридриху являются как бы внешним «мандатом», предложенным германскому правителю Священной Римской Империи с тем, чтобы он установил реальные контакты с принципом «Вселенского Господина». Вода вечной юности означает бессмертие. Несгораемое платье напоминает о Фениксе, обновляющемся посредством огня и могущем в нем пребывать безо всякого для себя вреда. Способность быть невидимым часто символизирует возможность контактировать с невидимым и сверхчувственным миром, переходить в него. Способность жить под водой, не утопать в ней, ходить по ней (...) означает реальное соединение с первоначалом, стоящим высоко над течением мира, над потоком становления.»

И далее:

Он (пресвитер Иоанн) объединяет в себе духовную и светскую власть. («Пресвитер Иоанн, Божьей милостью Господин всех господ, которые только есть под небом от Восхода солнца до земного рая»). Но по сути «пресвитер Иоанн» – это титул, имя, обозначающее не индивидуума, а некоторую сакральную функцию. (...) В различных средневековых легендах «пресвитер Иоанн» сдерживает племена Гогов и Магогов и управляет видимым и невидимым мирами (и естественными, природными, и сверхъествественными, невидимыми существами), препятствует проникновению в свое царство «львов» и «гигантов». В этом царстве находится также «источник вечной молодости», и не случайно оно часто смешивается с местопребыванием «трех волхвов» или с городом Сеува (Seuva), воздвигнутого рядом с Холмом Победы – Vaus или Victorialis – по приказу трех волхвов. Здесь обнаруживается «полярный» символизм «вращающегося замка», имитирующего вращение небосвода, а также символизм места, где хранится камень света, или камень, «заставляющий слепых прозреть», или камень, делающий невидимым. В частности, пресвитер Иоанн обладает камнем, который может воскресить Феникса или «Орла». Это указание особенно важно, так как Орел всегда, и особенно в эпоху, когда складывались эти легенды, был символом имперской функции, которая в своем «вечном» аспекте уже в Риме часто связывалась с Фениксом. Некоторые источники утверждают, что иранский царь Ксеркс, Александр Македонский, римские императоры и, наконец, Огьер, король Дании, и Геррино «посещали» царство «пресвитера Иоанна».

Лев Гумилев написал книгу – «В поисках вымышленного царства» – о том, что могло стоять за этой легендой в исторической плоскости.

Он выдвигает гипотезу, что речь шла о евразийских народах (тюркского происхождения), исповедовавших «несторианство» – еретическую разновидность христианской религии, отвергнутую Православием. Гумилев полагает, что таким образом преломились у европейских хронистов смутные донесения о существовании в «степях Татарии» христианских царств.

Эвола так трактует сближение «царства пресвитера Иоанна» с татарскими ханами: «На основании таинственных и чудесных историй, рассказанных различными путешественниками, в средние века, далекая и могущественная империя «великого хана», императора татар, отождествилась с империей самого «короля мира». Она часто смешивалась также с царством пресвитера Иоанна. Так, в связи с легендой о великом хане появились мотивы таинственного древа, дающего тому, кто к нему приблизится или повесит на него щит, победу и власть над вселенской империей.»

К этому же циклу легенд относится евангельский сюжет о поклонении волхвов новорожденному Исусу Христу в Вифлееме. В преданиях подчеркивается, что это были именно цари-волхвы, короли-маги, т.е. цари-жрецы. Три царя-жреца пришли в Вифлеем из Персии. Согласно толкованию традиционалистов, в этом сюжете заложена основа христианской иерархии сакральных функций. Высшие ступени сакральной иерархии (короли-жрецы) поклоняются воплощенному Богу, который есть, в свою очередь, «Царь царей и Господь господствующих».

Существует также библейский персонаж Мелхиседек, который описан как «Мелхиседек, царь Салима», о котором говорится, что он сам «приносил жертвы Богу», без посредничества священнической касты, т.е. являлся в то же время и «жрецом». Поэтому Исус Христос назван в послании апостола Павла «первосвященником вовек по чину Мелхиседекову».

Pontife

Христос воспринимается в христианской традиции как фигура, подобная царю-жрецу, только в абсолютном смысле. Он – и царь мира, и одновременно жрец, первосвященник «по чину Мелхиседекову».

Императоры Священной Римской империи также назывались «понтификами», т.е. «строителями мостов».

Это означает, что функция сакрального императора, царя-жреца состоит в том, чтобы соединить верхнее и нижнее, построить мост между потусторонним и посюсторонним.

Сакральные императоры в китайской традиции

В китайской традиции существовала развитая линия императоров-священников. Важное культовое значение имело при этом то, что царь-жрец не должен был править. Его функция заключалась «в деянии недеяния». Царь-жрец не правит, он просто есть. И тот факт, что он есть, дает, как говорят китайские мудрецы, «Поднебесной силу, свет и жизнь», поскольку император вvbc ыполняет глубочайшую духовную функцию, передавая всему сущему таинственный свет бытия.

В Китае существовала классическая форма императорского дворца – «Мин-Тань». В зависимости от времен года священный император перемещался из одного крыла дворца в другой. Три месяца он жил в летней части, три – в осенней и т.д. Переходы из одной части в другую сопровождаются красочными обрядами, полными развитого символизма. Его передвижение было подобно движению солнца. Царь-жрец (император) отождествлялся с солнечным началом, и сам факт его местопребывания в сакральном дворце, его перемещения по сезонным покоям был совершенно необходимым условием нормального существования государства.

Высшая онтологическая функция сакральной власти

В сакральном обществе фигура царя-жреца являлась смыслом и целью власти, венцом общественной иерархии, основой правовой системы, верхним пределом коллективной идентификации. Он же был первоисточником легитимного насилия и ядром ценностной системы.

Царь-жрец был высшей формой откровения Политического в философском и онтологическом смысле. Царь-жрец не имел никакого предназначения кроме как быть. Не делать, не строить государство, не заботиться о гражданах – все это вторично по сравнению с мистической задачей, которую решал царь-жрец самим качеством своего бытия. И к этой мистической онтологической задаче сводился смысл всей политической системы общества.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что фигура царя-жреца принципиально отлична и от жреческой и от царской касты. Священный император – это не царь, не король, не князь в нашем понимании.

В системе максимального гуманизма из трех возможных антропологических стадий: недочеловек (т.е. тот, кто еще не приступил к реализации собственного онтологического потенциала), человек (тот, кто реализует свой потенциал в данный момент) и сверхчеловек (тот, кто уже реализовал свой потенциал), царь-жрец соответствует третьей, воплощая в себе реализованный идеал сверхчеловека, перешедшего к божественному, ангелическому плану бытия.

К фигуре царя-жреца в полной мере применима концентрическая, холистская система онтологии: царь-жрец есть тот центр, вокруг которого структурируется периферия, то целое, частями чего являются отдельные сектора Политического.

Представление о касте царей-жрецов относится к мифологическому прошлому, они сохранились только в остаточной форме, как своего рода ностальгический мотив по утраченной полноте сакральной политики. Общество, управляемое царем-жрецом, описано в сюжетах относительно волшебных стран: подземная страна Шамбала в буддизме, царство пресвитера Иоанна, Беловодье (мифологическая страна русских старообрядцев).

В исторической реальности известных нам кастовых обществ эта высшая онтологическая функция распадается на две составляющих – отдельно жрецов и отдельно царей.

Высшие касты и миссия брахманов

Кастовую систему лучше всего рассматривать на примере индуистского общества, которое предлагает нам масштабную, детально разработанную юридически систему. В Индии кастовое деление сохранилось до сих пор, причем почти в той же форме, что и несколько тысячелетий назад, когда оно существовало у большинства народов.

Есть четыре основные касты («варны» на санскрите – слово «варна» обозначает также «цвет»): брахманы – жрецы, кшатрии – воины, вайшьи – производители, ремесленники, предприниматели, и, ниже всех, шудры – чернорабочие.

Содержательная качественная сторона сакральной иерархии заключена в двух верхних кастах – брахманах и кшатриях. На них, собственно, и расщепляется исторически сакральная фигура легендарного царя-жреца, поэтому все сказанное о его функции в структуре Политического традиционного общества применимо к совокупности двух высших каст.

Касты (варны) – это не сословия, не классы, не социальные слои. Кастовое учение индусов основано на принципе, что человек относится к той или иной касте потому, что сама его душа органически принадлежит к определенной онтологической сфере, имеет ту или иную внутреннюю природу.

Световые аспекты, небесные энергии бытия соответствуют душам жрецов-брахманов бытия, конденсируются в них. Каста жрецов является высшей, сопрягается с наиболее качественными аспектами бытия. Брахманам символически и ритуально свойственны покой, знание, созерцание, центральность, неподвижность. Их символическая позиция – пребывание в неподвижности. Мимика такова, что по их лицу нельзя ничего прочитать.

Кшатрии, воины, наоборот, принадлежат к промежуточной сфере, между полярными аспектами бытия, символизируемым брахманами, и низшими материальными пластами реальности, символизируемыми низшими кастами. Кшатрии занимают промежуточное пространство в онтологии Политического. Если брахманы отождествляются с вертикалью, то кшатрии ассоциируются с экспансивным движением, горизонталью. Отсюда само слово «кшетра» – «поле», «горизонталь», «протяженность».

Брахманов природа влечет вверх и к центру, они близки свету. Кшатриев тянет к экспансии, к распространению по горизонтали, их природа – жар. Так на «свет» и «жар» расщепляется священный огонь, воплощенный в легендарной фигуре царя-жреца. Низшие касты тяготеют к материи, к телесному, к количеству, ко всему тому, что традиционное общество считало малоценным. В них преобладает гравитация, природа их душ связана с землей и мраком.

Считалось, что главная задача брахманов в обществе – знание и обучение, осуществление ритуалов. Знание и созерцание центрального полюса мира, передача навыков внутреннего сосредоточения было их главной функцией.

В структуре Политического брахманы ведают масштабным осмыслением фундаментальных начал реальности, на основании которого вырабатываются более конкретные рекомендации к действиям.

Символом брахманов в индуизме, и шире, жреческой касты в большинстве древних культур был вепрь, боров, свинья. Этот символ был общим для различных традиций: кельтской, славянской, шаманских культов и др.

В индуистском учении о трех гунах (трех состояниях реальности – саттва, свет, раджас, жар и тамас, тьма) брахманам соответствует высшая гуна, саттва. Природа брахмана связана с саттвой.

Превосходство жрецов над воинами

Жрецы, брахманы мыслятся более высокими существами, нежели кшатрии, воины исходя из общей структуры символических связей, на которых основано традиционное общество. С сакральной точки зрения более ценно то, что находится в центре, что неподвижно, вокруг чего вращается колесо реальности, периферия (а весь чувственный мир для сакрального подхода есть заведомо периферия). Все, что принадлежит к области покоя, выше, чем то, что принадлежит к области движения.

В социально-политическом контексте у брахманов-жрецов была строго определенная роль: они отвечали за созерцание и знание, но не за действие. Поэтому брахманы воплощали в социальной структуре функции невидимого (или отсутствующего, скрытого) царя-жреца, замещая его. Они так же, как и царь-жрец, пребывают в состоянии недеяния, священного покоя. Для них кастовой добродетелью является «деяние недеяния», т.е. «ничегонеделание» в материальном плане, но «вседелание» в духовном. Они оперировали с духовным контекстом, интеллектуальной канвой глубинных истоков Политического, но к реализации проекта, выработанного в общих принципиальных чертах, уже отношения не имели. Будучи высшей кастой, они, тем не менее, не могли диктовать правителям-кшатриям свою волю и навязывать свое мнение в вопросах осуществления конкретных шагов, направленных на полноценную реализацию политического проекта. Это оставляло царям существенное пространство для свободы решения и действия, для самореализации через волевое усилие, свойственное природе воинов.

С точки зрения современного наблюдателя, привыкшего судить по внешней стороне событий, полновластие касты жрецов в традиционном обществе вообще может остаться незамеченным – сфера их компетенции ускользает от поверхностного анализа.

В Древней Греции Платон воплощал в себе философию жреческой касты, а его ученик Аристотель был заинтересован более прикладными аспектами. Если Платон занимался вопросами метафизики, то Аристотель – физики. В некотором смысле, можно сказать, что философия Аристотеля ближе касте воинов, чем касте жрецов. Не случайно Аристотель был наставником великого завоевателя Александра Македонского.

В китайской культуре существует два ответвления философии, соответствующие двум высшим кастам: конфуцианство и даосизм (позднее, с ним слился занесенный из Индии буддизм). Конфуцианство является политической доктриной «кшатриев», даосизм – «брахманов».

В тех случаях, когда брахманы узурпировали полноту политической власти и устанавливали режим «теократии», происходило нарушение кастовой гармонии, в направлении противоположном от так называемой «революции кшатриев».

К примеру, в Тибете буддизм махаяны (большой колесницы) распространялся как традиция монашеская, подчеркнуто жреческого типа, претендовавшая к тому же на полную политическую доминацию. Местные князья активно сопротивлялись этому, опираясь на древнюю традицию Бон-по (так называемая «черная вера»), которая сохраняла более сбалансированный кастовый уклад и разводила высшие функции по строгой сакральной схеме: жрецам – жреческое, князьям – княжеское. Буддизм исторически победил, и в Тибете установился теократический строй, где правят только жрецы, заменяя собой царей (далай-лама, панчен-лама и т.д.)

Сходная модель была у египтян, где фараонов выбирали из жрецов. Если же в исключительных случаях фараоном становился человек из касты воинов, его предварительно посвящали в жрецы.

Католичество, Папство также тяготело к теократии. Древне-иудейское общество до Саула (эпохи царей) тоже.

Кшатрии и их революция

Каста кшатриев представляет собой то, что принято обобщенно называть «аристократией». В русской истории соответствовали князья и бояре.

Каста кшатриев восходила к общему предку, мифологическому или реальному. Великий князь или король был представителем этой касты – он не обладал никаким качественным родовым сущностным превосходством над другими воинами-аристократами (боярами). Поэтому король – «первый среди равных». Он выбирается из некоторого круга, и ему передается власть над другими, но его власть имеет, в определенном смысле, «договорной» характер. В отличие от царя-жреца, чья власть возвышалась и над жрецами и над воинами и который обладал качественно инаковой природой, нежели все остальные люди, власть короля (князя) из военного сословия изначально базировалась на договорном принципе. Подчас королей, выбранных другими аристократами, они же и свергали, если те не соответствовали их требованиям. Этим объясняется такое количество конфликтов в среде аристократии в Средние века.

Если задача брахманов – знание и обучение, то задача кшатриев – действие.

Кшатрии воплощают в себе временную власть. Брахманы созерцают вечное. Кшатрии организовывают (в соответствии с вечным) временное. На практике кшатрии исполняли судебные, административные и полицейские функции в мирное время, и вели военные действия в период внешней угрозы. Власть кшатриев распространялась на посюстороннее, земное.

Кшатрии составляют древний аналог того, что сегодня называют «политическим классом». Они реализуют проект, потенциальное превращают в актуальное.

Символом касты кшатриев является медведь, а эмблемой – весы и меч. В теории гунн кшатриям соответствует гуна раджас, гуна жара и экспансии.

На определенном этапе истории – и по мере деградации сакрального общества (как видит этот процесс традиционализм) – у касты кшатриев возникали сомнения относительно оправданности превосходства касты брахманов. Это явление описывается социологами и историками политических учений (вслед за Р.Геноном) как «революция кшатриев».

«Революция кшатриев» – это попытка узурпации высших властных полномочий и социальных функций в обществе воинской кастой. Если брахманы воплощают в себе ортодоксию традиции, то «революция кшатриев» приводит к гетеродоксии (т.е. к «ереси», к искаженной, редуцированной форме сакрального). «Революция кшатриев» не приводит ни к уничтожению жрецов, ни к отмене сакральной традиции, она приводит к изменению функции жрецов – их авторитет падает, они становятся более зависимыми от воинской касты.

Под термином «революция кшатриев» понимают, что еще в очень далеком историческом прошлом произошли первые попытки уравнять в правах видимое и невидимое, явное и тайное, земное и небесное. Если в совершенной модели традиционного общества невидимое выше видимого, а душа – выше тела, то первые этапы «революции кшатриев» состояли в том, чтобы сказать, что душа и тело равнозначны и, соответственно, король и жрец имеют равные права в управлении обществом.

Следующим этапом деградации тайных обществ жреческого типа является их подчинение светской власти. Когда тайное общество начинает подчиняться светской власти, оно существенно меняет свои функции. Жречество над воинским сословием – это норма общества после распада легендарного единства касты «хамса». Жречество наравне с воинами – начальный этап «революции кшатриев». Жречество под светской – завершение «революции кшатриев».

Примерами победы кшатриев могут служить реформы древнеиндийского царя Ашока (который ввел в Индии ранний буддизм хинаяны, «малой колесницы», отрицающий касты), разгром Ордена Тамплиеров Филиппом Красивым, первый этап европейской Реформации, политические нововведения Петра Первого, упразднившего на Руси патриаршество и поставившего Священный Синод под управление светскому лицу, назначаемому Царем, предшествующие Петру деяния Алексея Михайловича по отрешению Никона и разгрому старообрядчества и т.д.

Будучи временной властью, кшатрии тем не менее имеют некоторый предел «освобождения» от духовного вертикального измерения, воплощенного в жрецах. Поэтому даже деградировавшие кшатрийские режимы не могут прийти к чисто профанной, десакрализированной модели. Отходя от полноты кастовой сакральности, они остаются в рамках своего кастового архетипа, который даже в худшем случае, предполагает именно «гетеродоксию». Кшатрии, даже в эмансипированном состоянии, всегда сохраняют связь с сакральным, хотя и особым образом. Это сакральность становления, динамики, силы, действия.

Показательно, что средневековая алхимия называлась «королевским искусством», и многие европейские монархи – в частности, австрийский император Рудольф – активно ею занимались. В ходе «революции кшатриев» полноценная сакральность сменяется сакральностью частичной, редуцированной, искаженной, но отнюдь не профанизмом.

Вайшьи и производство знака

Третья каста – вайшьи. В индуистской традиции считалось, что вайшья является неким «усеченным кшатрием», у которого жизненная экспансия направлена на материальное обустройство.

Показательно, что, с точки зрения теории трех гун, вайшьям соответствует не отдельная гуна, но смесь кшатрийской гуны раджас (огонь, жар, экспансия) с низшей гуной тамас (мрак, тяжесть, косность). По качественной стороне сакральность крестьян и ремесленников сближалась с сакральностью касты воинов. Показательно, что подчас именно из третьей касты формировались войска ополчения.

В Индии вайшьи считались благородной кастой, «дваждырожденными». В их число входили свободные крестьяне, ремесленники, купцы и все, кто обладал собственностью на средства производства, будь то мотыга или целый цех.

Вайшьи имели свой тип сакральности, такой же деятельный, как и в случае кшатриев, но обращенный к сфере материальных предметов.

В Древней Греции представители всех профессий возводили начало своего ремесла к мистериям, отправляли ритуалы, связанные с этими мистериями. Кузнецы исповедовали культ Гефеста; земледельцы – Деметры; охотники – Артемиды; артизаны и купцы – Гермеса и т.д. С этим связана тема «профессиональных инициаций», посвящений.

Осваивая определенное ремесло, человек вступал в сакральное братство, где существовала особая иерархия, особые секреты, особые обряды. В Древнем Риме существовала Collegia Fabrorum (дословно, «Коллегия тружеников»), чьи символом был двуликий Янус, божество посвящений. Германские гильдии и «цюнфты» имели изначально также инициатическое измерение. Дольше всего сохранившиеся в Европе профессиональные корпорации, практикующие инициатические обряды, объединены под общим названием «компаньонаж».

Высшим кастам-кшатриям и брахманам было категорически запрещено заниматься физическим трудом. Брахманы из дел должны были осуществлять только ритуалы, требы, а кшатрии – практиковаться в воинском искусстве, то есть скорее разрушать, чем создавать. Физический труд считался для высших каст «грехом», потому что в сакральном обществе все, связанное с физическим трудом, относилось к низшей сфере материи, периферийным аспектам реальности. Брахманы и кшатрии были изъяты из трудового процесса, выступая как онтологические гаранты этого процесса.

Вайшьи принадлежали к числу людей, которые, напротив, организовывали трудовой процесс. От простых наемных рабочих их отличало то, что создавали они не вещь (товар), но знак. Данная людям материальная реальность должна была быть преображена и из грубой материи претворена в некую форму, имеющую сакральное значение. Знаковая сторона объекта в определенной степени растворяла его материальную природу. Циркуляция вещей была циркуляцией сакральных знаков, практическое их применение – неотрывно связывалось с их символическим зарядом.

Важно заметить, что сфера экономики была изначально областью преимущественно третьей касты. Сам термин «экономика» (греческое &laquooiko», «дом» и «nomoz», «распределение», «часть», дословно, «домостроительство», «домоправление») относится к организации материальных предметов в соответствии с определенным порядком, где акцент падает именно на функцию упорядочивания. Структура этого порядка связана с символической структурой вещей, которые этому упорядочиванию подвергаются.

В китайской традиции выражением касты вайшьев стала философия моизма. Моизм – учение, противостоящее конфуцианству, его основателем был Мо-цзы (Мо Ди), написавший основной трактат этой школы – книгу «Мо-цзы». Это направление отражало интересы свободных низших слоев китайского общества – земледельцев, ремесленников, торговцев. Основной тезис учения Мо-цзы о «всеобщей любви и взаимной выгоде» – попытка своеобразного этического обоснования идеи равенства всех людей.

Выше мы говорили о случаях неправомочной узурпации брахманами полноты конкретной политической власти и обратной этому «революции кшатриев».Уже в древности мы видим первые попытки представителей третьей касты заявить претензии на власть, противопоставив свои кастовые особенности высшим кастам. Это явление нашло отражение в философии и в политике. Как правило, вайшьи становились носителями идеи «эгалитаризма», «равенства», подспудно отрицая не просто право высших каст на полноту власти, но и саму кастовую систему. В религиозной сфере это, в частности, проявилось в раннем индийском буддизме «хинаяны» («малая колесница»), объявившем о том, что «принадлежность к кастам не играет более никакой роли». Позже в других контекстах буддизм сильно видоизменился – кое-где сочетаясь с жреческим (брахманическим) элементом (Китай, Тибет, Монголия), а кое-где став формой кшатрийской сакральности (некоторые буддистские школы Японии, Кореи).

В социально-политической сфере этому соответствовала ранняя демократия греческих полисов – в частности, Афинская демократия.

Показательно при этом, что «революция вайшьев» вообще не учитывала низшую касту – «шудр». Из разряда «общечеловеческого» исключались «рабы», «шудры», которые оставались вне зоны внимания такого эгалитаризма. Когда в Новое время в Европе произошла цепочка «буржуазных революций», т.е.захват власти представителями третьей касты, третьего сословия, еще долгое время сохранялось рабство, поражение в правах некоторых социальных и этнических категорий. Кроме того, в «общечеловеческое» третья каста традиционно не включала и женщин, которые наряду с рабами по законам патриархата считались «имуществом» свободного гражданина. Поэтому феминисткам и суфражистскам потребовалось немало времени, прежде чем получить право голосовать вместе с мужчинами, когда европейские демократии были уже в самом расцвете.

Кастовая система в традиционном обществе структурирована исключительно по функциональному признаку. Человек, рожденный в определенный касте, мог и должен был выполнять вполне конкретные сакральные или политические функции. Брахманы были не лучше, чем кшатрии индивидуально, а кшатрии не лучше вайшьев, они просто считались обладающими разной внутренней природой, которая влияла на характер их соучастия в сакральной структуре Политического. Хорошие (и плохие) люди могли быть среди представителей всех каст, включая низшие, но при определении касты речь шла не об индивидуальных качествах, а об «объективной» структуре специфической природы, позволяющей (или не позволяющей) выполнять конкретные функции.

Природа шудр считалась природой тамаса, и соответственно этому формировалось отношение к ним остальных каст. В индивидуальном плане и среди шудр появлялись замечательные личности, которые могли достигать вершин святости через аскетические подвиги, йогическую практику, созерцание. Шудрами были некоторые выдающиеся «пандиты» Индии, сказители сакральных эпосов. Шудра в индивидуальном порядке мог реализовать «высшее тождество», т.е. стать божеством, абсолютом. Но это никак не влияло на структуру его участия в сакральной структуре Политического. Даже в этом случае шудра не мог бы занять в кастовом обществе высокого положения, аналогичного высшим кастам – да и ему в голову это не могло прийти, ведь претендуя на это, он сам рушил бы сакральное основание всей системы, в центр которой он попал благодаря своим личным усилиям.

Традиционалистское видение: деградация каст

Для самих членов традиционного общества кастовый институт рассматривается как нечто вечное и постоянное. Если в нем происходят какие-то изменения, эволюция (дословно, «развертывание»), то скорее всего они направлены в негативную сторону, как и всякая «новизна», представляют собой упадок и регресс.

Отсюда важный пункт в оценке традиционалистами истории Политического: тезис о деградации каст, о процессе перехода власти в обществе от высших каст к низшим.

Первый этап этого процесса деградации каст – исчезновение, сокрытие царей-жрецов, перемещение этой ключевой касты в мифическую плоскость. Здесь закладывается основание для возможности позднейшего конфликта между высшими кастами – между жрецами и воинами, так как баланс их обоюдного соучастия в Политическом рано или поздно может быть нарушен.

Далее следует этап «революции кшатриев». На место сакральной ортодоксии приходит сакральная гетеродоксия, новые культы, новые модели традиции, ставящие касту воинов в привилегированное положение в ущерб касте жрецов. Князья, как правило, не просто ниспровергают жрецов, они релятивизируют их социальное значение, маргинализируют жреческие формы трактовки сакрального. В Политическом начинает преобладать динамическое, силовое, подвижное начало, постепенно освобождающееся от направляющей осевой полярной инстанции. «Революция кшатриев» не ниспровергает Традицию, она меняет ее пропорции. Это не десакрализация, это замена одной сакральности на другую, более хаотичную и приземленную, подверженную страстным порывам и эмоциональным решениям. Баланс между концентрацией и экспансией меняется в пользу экспансии.

Для убежденных сторонников прогресса отход от кастового общества есть позитивный процесс, более того – моральный императив. Смысл общественного развития состоит как раз в освобождении Политического от сакрального измерения, в отказе от «фетишизации» всего связанного с Традицией, повышение критических индивидуально-рассудочных навыков человека, в рассеивании гипноза прошлого и его наследия.

Прогресс – это и есть десакрализация, освобождение автономного индивидуума (субъект минимального гуманизма) от довлеющих над ним догм.

Такой подход отрицает предпосылки кастовой системы, отказывается признавать «неравенство душ», «инаковость» их природы, поскольку само представление о «душе» считается предрассудком. Любой человек, по мнению прогрессистов, есть «чистый лист», субъект, наделенный рассудком и пребывающий в историческом процессе рационального осмысления себя, мира, своего места в мире. Рационализация есть критическое переосмысление инерциальных клише. Но вся тяжесть прошлых тысячелетий препятствует этому процессу. Общественные институты, Политическое в целом, является концентрацией фетишей прошлого, таких как касты, сословия, догматы, обряды, табу и т.д.

Прогрессисты убеждены, что люди – продукты социальной среды, и что принадлежность к касте и сословию – чистая случайность, против которой «разумные» существа должны бороться. Целью в таком случае видится общество полного равенства, эгалитаризм.

Следуя этой логике, мы приходим к убеждению, что все этапы разрушения кастовой системы являются положительными – они приближают нас к бескастовому обществу. Восстание каждой конкретной касты против вышестоящей есть очередной этап освобождения индивидуума от давления внеиндивидуальных догм, ограничивающих его свободу: воины, разоблачая жрецов, очищают поле для третьего сословия, а те, в свою очередь, готовят почву для пролетариата и т.д.

Определим семь основных элементов Политического в парадигме сакральной системы.

a) Власть в сакральном обществе концентрически сводится к центральной точке – к полюсу, суверену.

Этот царствующий субъект есть сумма сакрального и, соответственно сумма Политического. Если иерархия полноценна, то за царствующим видимым субъектом простирается невидимое владычество жрецов, проникающее во всю структуру Политического. Духовное владычество поддерживает духовно и пронизывает временную власть.

Власть в таком случае не средство, а самоцель. Она существует не как инструмент, но как ответ и последняя инстанция в политике, поскольку структуры Политического совпадают со структурами самого бытия.

Сакральная власть есть альфа и омега сакрального общества. Это справедливо даже там, где иерархия существует в урезанном виде.

Сакральное отношение к власти – даже когда, с точки зрения Традиции, она не полностью легитимна – предполагает осознание ее как «понтификата», той точки в общественном бытии, где посюстороннее смыкается с потусторонним, земное с небесным.

Царь, император, хан и его современные аналоги – вождь, президент – помещаются в онтологическом и антропологическом центре общества. Через них народ приходит в живое соприкосновение со сверхчеловеческими уровнями бытия. О правителях слагают легенды и мифы. В некоторых случаях власть обожествляется. В Египте фараонов считали богами.

В христианской цивилизации тоже наличествует сакрализация власти – особенно в византийской модели, где царь-василевс видится как преграда для прихода антихриста (теория «катехона»). Подобное видение было перенесено и на русских Московских царей после падения Царьграда, и отчасти сохранилось до настоящего момента в отношении русских людей к своим правителям.

b) Цель сакрального общества состоит в стремлении к соответствию вечному (надвременному) архетипу.

«Вечный архетип», о котором идет речь, это «мировая душа» Платона, «дхарма» индусов, «аша» зараострийцев, «тысячелетнее царство» христиан и т.д.

Это организация бытия, общества, политики в соответствии с Традицией с небесными архетипами, с вечным, неизменным, невидимым божественным установлением, Промыслом.

Иными словами, проект сакрального общества – это соединение нижнего с верхним, верное отражение верхнего в нижнем. Знаменитое высказывание Гермеса Трисмегиста «что сверху, то и снизу» можно применить и к структуре Политического.

В сакральном понимании Политическое рассматривается как один из аспектов божественной структуры мира, следовательно, укрепление этой божественности, фиксация богоприсутствия в структуре политического устройства является высшей целью общества. Политическое здесь теоморфно и теофорно. Отсюда возникают теории «богоизбраного народа», «богоносного народа», священных империй, в частности, «Святой Руси» и т.д. В Политическом воплощается архетип, и, следовательно, цель общества –способствовать этому воплощению, укреплять, развивать и поддерживать его.

Если учитывать миф о деградации, свойственный традиционному обществу, то эту цель можно определить также как стремление к «вечному возвращению».

с) Иерархия в структуре сакрального основана на кастовом принципе, на идее полного естественного и священного «промыслительного» соответствия касты человека и его духовной природы.

Эта иерархия видится как нечто безусловное, вытекающее из самой сути вещей.

Существовали особые формы для определения касты в сомнительных случаях. В Индии для определения касты ребенка-подкидыша существовали специально разработанные ритуалы. В ходе одного из них ребенку дают погремушку и по его поведению определяют, к какой касте он принадлежит. Если он игнорирует погремушку, погружен в задумчивость – значит, он брахман. Если он бьет погремушку, проявляет агрессивность – значит, он кшатрий. Если он прижимает ее к себе, т.е. стремится обладать ею, сделать ее своей собственностью – он вайшья. Если же он бестолково кричит, плачет, ничего не понимает, всего боится – значит, он шудра.

В традиционном обществе существует онтология неравенства.

Неравенство, таким образом, признается, институционализируется в соответствии с кастовой системой (или ее аналогами).

d) Правовая система вытекает из общего сакрального закона (как правило, истолковываемого жрецами).

В основе права лежат священные предания, на основании которых определяются нормы поведения, решаются спорные ситуации. Право в истоках сакрально – будь-то законы Ману в Индии, «законы Нумы» в Древнем Риме. В некоторых традиционных обществах юридические вопросы довольно подробно рассматриваются в самом основном религиозном тексте: таковы «Тора» евреев, «Коран» мусульман, «Зенд-Авеста» зароастрийцев, в «Ведах» и «Пуранах» индусов также много чисто юридических предписаний.

Надзор за соблюдением правовых норм составляет социальную функцию касты воинов, которые чаще всего отвечают за решение административных вопросов, решают споры и возникающие правовые коллизии. Судебная функция входит в круг полномочий княжеской (королевской) власти.

Общее сакральное право дифференцировано по кастовому принципу. Каждая каста имеет свою версию правовых кодексов. В частности, «Бхагават-гита» (центральная часть «Махабхараты») представляет собой индусский кшатрийский сакральный этический и правовой кодекс по преимуществу, иллюстрирующий общие нормативы индусского общества применительно специально к касте воинов.

В Китае основа права была конфуцианской. Конфуций разработал нормативы «гражданской сакральности», формально автономной от высших метафизических, жреческих уровней. В иерархии Конфуция на вершине стоят мудрецы и философы. Им подчиняются цари и чиновники. Китайская система права очень устойчива, действует в Китае до сих пор. Даосская иерархия развивает конфуцианскую модель в сторону мистико-духовных реальностей, вглубь онтологии, достраивая ее мистическими этажами.

Сакральным правовым кодексом может быть названа и «Русская Правда» Владимира Мономаха, в которой византийские правовые положения сочетались с оригинальными моментами, отражающими традиции, свойственные русском народу.

В христианской цивилизации была принята римская правовая система, подвергшаяся серьезной переработке в соответствии с догмами христианского богословия и христианской этики.

e) Коллективная идентификация в сакральном обществе состоит в срастворении с сакральным организмом.

Народ, Государство (там, где оно есть), Традиция мыслятся как конкретное присутствие сакрального начала. Через общественное как сакральное человек соучаствует в Божественном. Общественное в таком случае совпадает с Традицией.

Теофорный принцип означал, что сакральная человеческая общность (по формуле А неравно А) всегда есть нечто большее, чем она сама. Иными словами, бытие традиционного коллектива соприкасалось (подчас сливалось) со стихией божественного бытия. Каждый член общества через это соприкосновение получал возможность непосредственного контакта с Божеством. Поэтому у древних народов часто встречается мотив о происхождении от древних богов и героев или других разновидностей сакральных предков, подчас символически описываемых в виде зооморфных фигур. Органическая причастность к коллективу автоматически означала причастность к особой форме сверхчеловеческого бытия. Осмысляя и утверждая свою принадлежность к обществу (к Политическому), человек Традиции осмыслял и утверждал свой прямой и непосредственный контакт с Божеством.

Монотеистические религии отбросили как «многобожие» идею о существовании у народов и культур «национальных богов», но сама идея была переформулирована в теорию «национальных ангелов». Считалось, что у каждого из символических 70 (или 72) народов есть свой ангел-предстоятель. В христианстве таким же – по числу народов – было и полное число апостолов.

В самом иудаизме, несмотря на монотеизм, есть мистические направления (в частности, каббала), которые отождествляют этнических евреев с реальностью божественного присутствия – так называемой «шекиной».

f) Насилие проистекает из необходимости поддержания сакрального порядка и противодействия тем силам, которые хотели бы его свергнуть.

Его истоки следует искать в грозном аспекте Божества, в том «ужасе», «страхе», «трепете», который он внушает. Вспомним о mysterium tremendum (Р.Отто), как о сущностном определении сакрального.

Насилие не является здесь «технической необходимостью» иди «произволом». Оно вписано в структуру отношений сакрального начала с миром, а значит, присуще миру как таковому. Насилие – есть проявление мощи, скрытой в самом бытии. В нем распознается голос этой мощи. Во всех случаях насилие несет в себе осмысленное послание – это либо наказание (Гнев Божий) за отклонение от нормативов Традиции, либо демонстрация границ человеческой компетенции, за которыми начинается более фундаментальная реальность сверхчеловеческого, либо метод восстановления попранной (тем или иным образом) гармонии. В любом случае насилие реактивно: оно воплощает в себе реакцию сакрального начала на действия или намерения человека или иных сил.

В отношении принципа насилия высшие касты существенно различаются.

В Индии каста жрецов исповедует принцип «ахимса», т.е. «ненасилия». Брахман не должен прибегать к ответному насилию, даже если сам он, его семья, его имущество становятся жертвой разбойников и агрессоров. Особая природа брахманов состоит в сакральном миролюбии; они воплощают «безоблачное спокойствие» и гармоничность сбалансированного онтологического идеала. Этот же подход характерен для касты жрецов и в иных культурах. В частности, запрет на ношение оружия и участие в боевых действиях распространяется на христианский клир и монашество.

Кшатрии, воины, напротив, сопряжены со стихией насилия. Они призваны отражать насилие извне, со стороны противника (что предполагает, в свою очередь, осуществление насилия в отношении них). Они же выполняют в мирный период и репрессивные функции по наведению порядка внутри общества. Кшатрии сакрализируют войну и насилие, соучаствуют в «грозном» аспекте Божественного. Отсюда теория «священной войны» – «джихада» мусульман, воинской этики «Бхагават-гиты».

Индусская сакрализация насилия выражена в выразительном месте «Бхагават-гиты». Когда воин Арджуна, предводитель войска пандавов, впадает в уныние перед лицом неизбежной битвы с армией кауравов, где в числе врагов оказались многие горячо любимые им люди, друзья, учителя и родственники, и фактически решает уклониться от битвы – грядущее насилие и его последствия его ужасают – его возничий Кришна (считающийся воплощением бога Вишну) напутствует его: «Сражайся, Арджуна, убивай и правых и виноватых. Они все уже мертвы в вечных мирах Первоначала, ты сам никого не убиваешь, все происходит из мира богов и все в него возвращается».

Смерть в сакральном обществе никогда не рассматривалась как нечто окончательное, поэтому убивать и быть убитым не представляло такой драмы, как сегодня; это был переход из одного состояния в другое.

Сакральное насилие, подчас даже насилие над людьми в религиозных целях – вплоть до человеческих жертвоприношений – было легитимизировано. В некоторых папуасских племенах Новой Гвинеи до сих пор для строительства хижины вождя в болотистой местности вместе со сваями вкапывают живьем двух рабов. Чтобы крепче и дольше стояла хижина господина.

Это насилие над другими со стороны кшатрийской касты предполагает готовность к тому, чтобы при определенных обстоятельствах самим стать его жертвой (подчас добровольной).

Возьмем самурайский ритуал «сеппуку», т.е. «добровольного самоубийства». Японский военный деятель, победитель в битве за Порт Артур адмирал Ноги, узнав о смерти императора, делает харакири себе и жене.

Так же поступает известный японский писатель и актер Юкио Мисима, пытавшийся поднять неудачный бунт за возврат к традиционным японским ценностям.

Индусские женщины после смерти мужа восходят на погребальный костер, чтобы сгореть живьем. Это практикуется в сельских местностях Индии вплоть до настоящего времени.

g) Сакральная ценностная система - это сама Традиция.

Защита Традиции, ее соблюдение, сохранение существующего порядка вещей и есть высшая ценность. Ценно то, что сакрально, что сопряжено с божественным. Такая аксиология в принципе совпадает с онтологией.

Ценностная система в сакральном обществе совпадает с общей структурой сакральности – она так же концентрична и полярна, как и все остальное. Ценность возникает как мера дистанции внешнего от внутреннего, периферии от центра. Ценность измеряет качественную нагрузку конкретной вещи. То, что делает предмет священным, делает его ценным.

Качество сакрального ускользает от современного человека, так как основные параметры современной культуры ориентированы таким образом, чтобы игнорировать эти аспекты, умалчивать о них, представлять их чем-то «устаревшим», «предрассудком», «пережитком», «атавизмом». Но не следует забывать, что человечество прожило в традиционном обществе много тысячелетий, и большинство человечества до сего дня живет в той или иной модели традиционного общества, а светское, секулярное мировоззрение возникло относительно недавно и укоренилось в довольно ограниченном цивилизационном пространстве – на Западе. Поэтому для полноты картины политической философии, для адекватного постижения структуры Политического мы просто обязаны предпринять определенные усилия и постараться понять, изучить структуру сакрального. Хотя наше сознание и стало вполне современным, наша душа, наша культура, наши эмоциональные связи остаются во многом традиционными. Если понятие «сакрального» нашему рассудку ничего не говорит, следует прислушаться к голосу сердца.